Коллаборационизм эмигрантов из Кубано-Черноморского региона в период Великой Отечественной войны: причины и мотивы

Цель предлагаемого исследования – проанализировать причины и мотивы коллаборационизма эмигрантов Юга России, проживавщих в странах Европы, государствах, попавших под влияние фашизма. Показать позиции лидеров казачьей эмиграции в сложившейся ситуации.

В современной отечественной историографии проблема коллаборационизма, в том числе и казачьего, проработана, казалось бы, досконально. Тем не менее, в недостаточной степени освещены причины и мотивы, толкнувшие казачью эмиграцию – людей в большинстве своем, преданных дооктябрьской России (иногда практически случайно оказавшихся за границей), на сторону врага, развязавшего войну с их Родиной.

Ограниченный объем публикации не позволяет провести полноценный историографический обзор, остановимся только на анализе работ, наиболее близких к теме.

Одной из актуальных проблем, вобравшей в себя этические, социальные и правовые, демографические аспекты, является проведенная М.И. Семирягой тема коллаборационизма в период Второй мировой войны, который «представляет со бой многообразный и частично противоречивый феномен» [1].

По мнению Е.Ф. Кринко, наиболее объективным представляется определение общей численности казачьих частей, воевавших на стороне противника в годы Великой Отечественной войны, 70–80 тыс. человек, относительный вес потомственных казаков среди них примерно 50 тыс. человек [2]. На наш взгляд подобные цифры являются единственно правильными, поскольку более точная оценка с учетом временной давности и смутного характера эпохи невозможна. Немаловажен и тот факт, что в годы нэпа благодаря позиции новой власти, многие мигранты возвращались на Родину. Только 1430 казаков из состава Казачьего Стана, выданных советским властям в г. Лиенце, принадлежало к эмигранты первой волны [3]. Соответственно остальные – это мигранты Великой Отечественной войны.

По мнению О.В. Ратушняка: «Коллаборационизм казаков был обусловлен в первую очередь обидами на советскую власть и проводимые ею репрессии казачества, а также боязнью новой волны репрессий после окончания Второй мировой войны» [4]. Боялись не только факта, сотрудничества в годы Великой Отечественной войны, а того, что в силу происхождения, находящийся на оккупированной территории мог быть расценен как коллаборационист.

Рассматривая проблему казачьего коллаборационизма, необходимо отметить, что Революция 1917 г. и последовавшая за ней Гражданская война стали причиной казачьего коллаборационизма, который проявится в 1941–1945 гг. Аналогичного мнения придерживается С.И. Дробязко, отмечая, что «советский коллаборационизм представлял сложное и неоднородное явление. Однако не подлежит сомнению, что его истоки восходят к событиям 20-летней давности – революции и Гражданской войне в России 1917–1922 гг.» [5].

В истории «советского» казачества время нэпа (прежде всего – 1924–1926 гг.) – период особенный. До него было печально (точнее – трагедийно) известное циркулярное письмо ЦК РКП (б) от 24 января 1919 г., в котором была продиктована открытая оппозиция власти к казачеству. После – «великий перелом», поставивший казачество и крестьянство в вынужденную оппозицию к Советской власти. Нэп же был периодом относительно благополучным: появилась реальная альтернатива противостоянию казачества и Советской власти. В результате с чем, многие казаки-эмигранты вернулись на Родину.

Пленум ЦК РКП(б), проходивший в апреле 1925 г., признал «недопустимым игнорирование особенностей казачьего быта и применение насильственных мер по борьбе с остатками казачьих традиций» [6]. Событие усилило поток казаков-эмигрантов на историческую Родину.

Следует отметить, что в разгар нэпа отношения казачества, оставшегося на Родине, и советской власти складывались относительно мирно. На Северном Кавказе это заслуга, прежде всего руководителя Края А.И. Микояна.

В начале Гражданской войны большинство казаков старались придерживаться нейтралитета, не оказывая явной поддержки ни одной из сторон политического противостояния. Нередко присутствовал вынужденный коллаборационизм с противостоящей стороной, как вынужденная стратегия выживания.

Гражданская война в любом государстве сопровождается жестокими эпизодами. Не стало исключением и военно-политическое противостояние в России в 1917–1922 гг. (иногда встречается и другая датировка военных событий, мы же, для Кубано-Черноморского региона указанную, считаем наиболее приемлемой) В постсоветский период принято считать, что казачество Юга России, в большей степени пострадало от «красного» террора [7], хотя имеются и факты «белого»

притеснения казачества, наиболее одиозным является так называемое «кубанское действо» [8].

Смерти убитых пролегли между южнорусским казачеством и Советской властью 1918 г. [9], все больше становилось противостояние между казаками и иногородними (в Кубано-Черноморском регионе даже между жителями одной станицы или семьи) в ходе Гражданской войны.

Население Юга России, являясь мобилизационной основой «белых» Вооруженных ресурсов Юга России, находясь в глубоком социально-экономическом конфликте с иногородним населением, подверглось репрессиям и после завершения Гражданской войны.

Как отмечает И.Г. Иванцов, своеобразное «закручивание гаек» на Кубани началось уже осенью 1920 г., что выражалось в целом комплексе разнообразных мероприятий: «установлена государственная монополия на распределение продуктов питания, введен строгий запрет на свободную торговлю хлебом, мясом, салом, сметаной и другими сельскохозяйственными продуктами. Началось изъятие старых денежных знаков. Были национализированы частные (даже мелкие) промышленные предприятия... конфисковывалось имущество и жилье зажиточных граждан, людей подвергали аресту, высылке в концлагеря» [10]. Эти, не совсем продуманные со стороны власти меры не могли не восстановить местное зажиточное население и казаков, и иногородних против новых порядков.

Практически сразу после эмиграции в ноябре 1920 г. Русской армии из Крыма, в том числе кубанских казачьих частей, встал вопрос материального обеспечения и налаживания повседневного быта. Войсковой атаман Кубанского казачьего войска В.Г. Науменко, избранный уже после трагического исхода казаков, уделял этому много внимания. В конце января - начале февраля он посещает Галлиполи и Лемнос атаманами донцов и терцев. В обстановке растерянности и неизвестности необходимо было дать разъяснения ситуации казакам, понятное казакам, приободрить, вселить уверенность в завтрашнем дне. Как отмечал сам В.Г. Науменко в своем дневнике: «собрав людей поближе, я говорил с ними, указав на то что:

• 1)    Мы (Атаманы) заключили согласие, которое считаем необходимым для дела (речь идет об объединении казачьих войск и проведения независимой от генерала П.Н. Врангеля политики;

• 2)    Указал на необходимость держаться в кулаке и не распыляться;

• 3)    Объяснил погибельные последствия для записавшихся в Совдепию, которым грозит если не смерть, то ссылка на принудительные работы, или же зачисление в войска;

• 4)    Объяснил также последствия зачисления в легион (французский Иностранный легион - М.С., М.М. );

• 5)    Указал на мероприятия, принимаемые нами для облегчения жизни и возможности устройства в Сербии или какой другой стране» [11].

В начале октября 1928 г, уже после смерти П.Н. Врангеля, возмущённый А.А. Шкуро явился к генералу А.А. фон Лампе редактору сборника «Белое Дело», в котором впервые были напечатаны воспоминания бывшего Главкома. По словам А.А.фон Лампе, А.Г. Шкуро «начал довольно острый разговор по поводу того, что П.Н. Врангель в своих записках его «обложил»… Он начал корить меня, что де мол я должен был вычеркнуть то, что сказано о нём, и что он будет выступать в печати». Разговор шёл на повышенных тонах и в не самых лицеприятных выражениях, однако А.А. фон Лампе удалось загладить конфликт, заявив, что «обложил» покойный П.Н. Врангель не одного А.Г. Шкуро. «Вычёркивать» или изменять мнение одного исторического лица о другом он, как редактор, не имел никакого права. А.Г. Шкуро, очевидно, польстило причисление его персоны к «историческим лицам». Поэтому он взял свои слова обратно и от дальнейших претензий отказался [12].

Как и по всей стране, в 1930-е гг. по казачьим территориям прокатилась волна «большого террора». На примере Кубани, С.А. Кропачев показывает картину абсурдности и безжалостности карательной машины Советской власти, «раскрывающей» мнимые заговоры и несуществующие контрреволюционные организации среди казачества Юга России [13].

Под влиянием непреодолимого желания продолжить военную борьбу против советской власти и тяготившей его нестабильной жизни (например, работа в зарубежных цирках, унижавшего казачьего генерала) эмигрант-беглец А.Г. Шкуро ищет союзников для активной военной деятельности. В 1932 г. А.Г. Шкуро убеждает одного из лидеров русских фашистов в Харбине генерала В.Д. Косьмина, что «все его силы в количестве 20 000 кавалеристов могут сняться в течение трех суток» для выступления вместе с японцами против СССР [14].

А.Г. Шкуро был не одинок в своем желании продолжить войну с большевизмом, но для этого необходимо было объединить казачьи силы. Весной 1934 г. в Харбине была сделана попытка объединить казаков азиатской части России в единую Общеказачью станицу. Программа данного объединения предусматривала: 1) объединение всех казаков; 2) выработку казачьей идеологии; 3) возрождение самобытности казачества; 4) подготовку общественно-политических деятелей из казаков; 5) воспитание молодого поколения в казачьем духе; 6) борьбу «с поработителями и угнетателями казачества»; 7) благоустройство казаков в эмиграции [15]. Поэтому можно говорить, что к старым не прощеным обидам, чувству горечи от поражения в Гражданской войне добавились новые эмоциональные потрясения от репрессий Советской власти по отношению к близким, оставшимся на территории Советского Союза. Чувство ненависти к Советской власти и желание ее свергнуть не ослабло за двадцать лет эмиграции, а лишь крепли и ждали необходимой политической ситуации.

В 1936 г. в Испании началась Гражданская война, которую руководство Русского Общевоинского Союза (РОВС) считало продолжением Гражданской войны в России и призывало бывших белогвардейцев отправиться в Испанию и принять участие в борьбе против коммунизма. Казаки-эмигранты были равнодушными от этих планов и надежд. Генерал А.Г. Шкуро активно пытался договориться с генералом Ф. Франко о широком поступлении в войска последнего русских добровольцев, однако Ф. Франко отклонил это предложение, не дав втянуть обескровленную Гражданской войной Испанию в котел Второй мировой войны.

К началу Второй мировой войны А.Г. Шкуро по-прежнему жил в Югославии и надеялся, что Германия все-таки нападет на СССР, разгромит РККА и с большевизмом в России будет покончено, а значит возможно его возвращение с сохранение всех регалий. Германия обозначила свою политику военно-политической экспансии, радикально настроенная часть кубанской казачьей эмиграции надеялась на ее нападение на Советский Союз, разгром Красной армии и уничтожение большевистской диктатуры. Поэтому после 22 июня 1941 г. враждебно настроенная к СССР часть кубанского казачества в эмиграции предпринимает шаги для участия в мировой войне.

Первоначально немецкое военное командование не решалось активно, принимая во внимание их возможную неблагонадежность. Привлекать казаков-эмигрантов к военным действиям только в крайнем случае: военные неудачи на фронтах заставили изменить эту ситуацию. Со временем будут сформированы казачьи части из представителей казачьей эмиграции, изъявивших желание добровольно участвовать в войне Германии против Советского Союза. Высшее руководство казачьих войск за рубежом в лице генералов П.Н. Краснова, В.Г. Науменко, А.Г. Шкуро будет привлечено для работы в Главном управлении казачьих войск, которое организует немецкое военное командование.

На рубеже XX – XXI вв количество книг и статей, посвященных теме коллаборационизма, увеличилось, поддерживая интерес к теме. Одной из особенностей недавнего этапа историографии проблемы является то, что некоторые авторы придерживаются апологетического тона, чем в свою очередь нарушают принцип объективности исследования. Ярким примером такого отношения к науке можно считать ряд статей К. Александрова, опубликованных в журналах «Посев» и «Новый часовой» [16]. В подобном тоне в 2000 г. публикуется монография А.В. Окоро-кова «Антисоветские формирования в годы Второй мировой войны» и ряд других исследований. В последние годы наметился более взвешенный подход к проблеме, который, вероятно, продолжится и в будущем.

Таким образом, эхо Гражданской войны 1917–1922 гг. вернулось через два десятилетия, обернувшись коллаборационизмом казаков и местных кубанцев, и тех, кто находился за пределами СССР в период Второй мировой войны. Основная причина российского коллаборационизма: идейно-политическая непримиримость с советской властью эмигрировавших казаков, желание предъявить свой счет к советской власти тех, кто пострадал от нее в период 1920–1930-х гг. (эта категория не относилась к эмигрантам, между тем, разделяя с ними общие позиции по многим вопросам).

Участия населения Юга России в коллаборационизме, помимо объективных факторов (например, утрата имущества), основываются еще и один – на эмоционально-чувственной основе. В данном случае на исторический процесс оказывали влияние социально-психологические факторы трансформации зарубежного казачества из жертв Советской власти в участников реальных или опосредованных в позиции противостояния СССР.