Культурная политика: к проблеме межотраслевого взаимодействия

На сегодняшний день количество определений, даваемых культурной политике, едва ли не стало равным количеству определений, даваемых культуре. Это связано не только с дисперсией научного знания, формирование которого в современной России строится на разнообразных методологических основаниях, а не на одной методологии, но и с трудностью изучения проблемы, а также с многообразными путями ее решения, к которым обращаются исследователи в их искреннем желании помочь российской культуре утвердиться в статусе, уже имеющемся у экономики, политики, бизнеса и обороны. Вместе с тем почти все исследователи проблемы склоняются к одной непреложной истине, что осуществление современной культурной политики в России оказывается невозможным без участия государства. Важность государственного компонента в культурной политике объясняется спецификой современного этапа развития

России, когда неконтролируемые и нерегулируемые государством социальные процессы имеют тенденцию отклонения от своего назначения – соответствия потребностям большинства населения страны. Причем влияние этих процессов таково, что даже некоторые ученые, попадающие под их воздействие, пытаются использовать уже не культуру, например, в качестве ценностного основания бизнеса, а применять сущностные характеристики бизнеса, такие как конкуренция и неравенство, в качестве принципов культуры. В противном случае как можно охарактеризовать экстраполяцию элементов социального неравенства (продуцируемого конкуренцией и наличием различного объема капитала у разных жителей страны) на область культуры и на этом основании критику права на равенство всех граждан общества в доступе к культурным ценностям. Другой слабостью современных культурологических исследований, каса-

1997-0803 ВЕСТНИК МГУКИ

4 (42) июль-август 2011 52-58

ющихся культурной политики, нам представляется различие между высоким уровнем теоретического осмысления проблем при недостаточной их значимости для практики.

Современное российское общество, вступившее на путь модернизации и заимствовавшее у запада такие черты, как рыночная экономика и либеральная демократия, почему-то считает себя свободным от придания своим научным изысканиям в сфере культуры практической направленности. Под практической направленностью мы понимаем не раздел в культурологических или культурфилософс-ких исследованиях, особенно диссертационного характера, без которого работа считается не состоявшейся (он всегда присутствует в каждой диссертации или автореферате), а тот срез исследования, который представляет практический интерес не на внутриотраслевом (имеется в виду отрасль культуры), а межотраслевом и внешнеотраслевом уровне (имеются в виду другие, отличные от культуры отрасли не столько социокультурного характера, но и милиции, медицины и обороны). Остановимся на том, что уже сделано в этом направлении на западе и на том, насколько данные практики имеют применение к российской действительности.

Становление и развитие антропологии в Западной Европе, а затем в Америке имело целью не только «незаинтересованное» изучение традиционных культур, но и практическое использование полученного знания для более глубокого понимания культурной составляющей функционирования современного западного общества, к которому принадлежали родоначальники антропологии и их последователи. Иными словами, любые, казалось бы, абсолютно далекие от практики функционирования модернизируемого вначале индустриального, а затем и постиндустриального общества научные исследования всегда содержали в себе элемент практической значимости, без которой они оказывались бы невозможными.

В современной американской основной культуре (main steam culture) безотносительно к виду и жанру искусства тема борьбы с наркотиками представлена в виде героических подвигов полицейских, всякий раз одерживающих верх в схватках с наркоторговцами. При этом вариацией в данной теме является не проигрыш полиции – она всегда побеждает, а средства, к которым прибегают хорошие полицейские, борющиеся с «плохими ребятами», и которые включают в себя все – от способов внедрения в логово бандитов до пистолетов, ножей и приемов рукопашной борьбы, заимствованных из всех возможных боевых культур мира (в одном из фильмов были использованы даже приемы российского самбо с прямым указанием на страну их происхождения). Данная тема, мастерски реализованная режиссерами и артистами Голливуда в жанре полицейского кино, с интересом воспринимается кино- и телезрителями во многих странах мира как отражение реальности американского образа жизни. Однако сами американцы находят в ней (теме борьбы с наркотиками в кино) не только возможность психологической разрядки, но и черпают психологическую уверенность в самой победе в этой войне. Полицейские кинодетективы для читающих научную литературу американцев выступают чем-то сродни символическим пляскам, совершаемым представителями древнего племени перед выходом на охоту, в которых символически побеждается зверь для создания впечатления, что такой исход охоты, в принципе, представляется возможным. Соединение реального и идеального в культуре современного американца в плане борьбы с наркотиками становится возможным не вследствие его знакомства с образами фильмов и их сопоставления с полицейскими сводками (последние нередко подкрепляют образы кино), а благодаря исследовательской работе американских культурологов. Для примера назовем книгу «Полицейский в районе. Мой год в полицейских силах Восточного района Балтимора» (Cop in the Hood: My Year Policing Baltimore’s Eastern District) (см.: 6). Эта книга издана одним из самых престижных научных издательств Америки – издатель- ством Принстонского университета и получила первый приз в области работ по социологии и социальной работе в 2008 году. Она представляет собой опыт того, как быть полицейским в ряду тех, кто воюет против наркотиков в Америке. Петр Москос – выпускник социологического факультета Гарвардского университета становится полицейским в одном из самых тяжелых в плане наркотиков районе Балтимора. Повествуя свою историю, Москос говорит правду о войне против наркотиков и почему она обречена на поражение. Основными причинами поражения государства и общества в этой войне Москос считает неподготовленность выпускников учебных заведений по подготовке полицейских к реальности «улиц». Вторая причина, называемая ученым, – это оторванная от реальности американская система правосудия, требующая ареста преимущественно бедного «черного» населения. Третья причина в том, что успех борьбы с наркотиками определяется количеством произведенных арестов и уважением полицейскими «уличного кода», который необыкновенно далек от всего остального общества. Единственный реалистичный путь окончания насилия видится ученому в легализации наркотиков, что одновременно вернет американской полиции ее основное назначение – защищать и служить населению.

В современной России проблема борьбы с наркотиками не менее актуальна. За последние два десятилетия в стране сложилась тенденция, вследствие которой страна вышла на первое место в мире по употреблению тяжелых наркотических средств. И тенденция не спешит меняться в лучшую сторону. Наркотики становятся уже не только средством, к которому прибегают наркоманы для ухода от реальности, но и здоровые молодые люди для ухода от армии. Недавние события, когда значительное число призывников приняло наркотики буквально накануне призыва, свидетельствуют о том, что проблема приобретает просто угрожающий характер. Вместе с тем российская культура в своей основной форме мейнстрима предлагает только первую из вы- шеприведенных на примере Америки частей отражения проблемы, а именно: успешную борьбу с ней на страницах детективных романов и экранах кино и телевизора. Имеющиеся милицейские сводки, отражающие проблему, не могут быть верифицированы культурологическим способом вследствие отсутствия не только опубликованных материалов, но, в первую очередь, вследствие отсутствия ведущихся исследований в этой области. Получившая широкую огласку программа использования культуры в борьбе с наркотиками, в которой принимали участие и ученые МГУКИ, является скорее исключением из правила и только попыткой осмысления проблемы извне, но не изнутри. До сегодняшнего дня нет никаких свидетельств о включенности культурологов в милицейские подразделения по борьбе с наркотиками или иные силовые структуры. Россия до сих пор полагается на силу в решении проблемы наркомании, а культурологи только предупреждают о возможной уязвимости такого подхода.

Не менее полезным может оказаться привлечение культурологов к работе в сфере медицины, а значит, необходимо взаимодействие Министерства культуры с Министерством здравоохранения на новой профессиональной основе. В течение длительного времени в странах Запада в дискуссиях по принятию закона об эвтаназии и запрете на поздние аборты привлекаются специалисты в области этики. Медицинские показания к искусственному прерыванию жизни требуют общественного обсуждения до того, как они будут возведены в ранг закона, подлежащего исполнению каждым членом общества. И если поздние аборты получают нравственную поддержку только в исключительных случаях, то вопрос с эвтаназией находится в поле широкого обсуждения среди специалистов, которые в российской терминологии были бы названы «культурологами». Западные культурологи стремятся найти ответ на этический конандрум о безусловной ценности человеческой жизни и безусловном праве личности на свободный выбор своего жизненного пути.

В России данная проблема в ее культурологическом измерении пока только подлежит постановке. Вместе с тем российская наука располагает работами философского характера, которые могут составить методологию подхода к анализу проблемы в случае ее анализа на пересечении этики и медицины. Так, по утверждению Р. Абдулатипова, воля к смерти не может быть поставлена в одном ценностном ряду с волей к истине и тем более волей к жизни (1).

На сегодняшний день в Америке учет культуры пациента становится для врача залогом его успешного экономического положения. Возможность выбрать знание и уважительное отношение к культуре пациента является решающим условием. При этом учет фактора культуры переместился из сферы ухода из жизни на сферу оказания медицинских услуг в целом. Так на сайтах не только медицинских организаций, но и культурно осведомленных (culturally aware) врачей можно найти культурные коды, которыми они руководствуются в оказании медицинских услуг своим пациентам. Более того, существуют сайты, где культурно осведомленные врачи дают культурологические советы своим коллегам, не имеющим достаточной культурологической подготовки. Так, на одном из сайтов можно найти некоторый анализ желательного культурного взаимодействия даже с пациентами из России. Вот некоторые выдержки из сайта: «В российской культуре плохие новости нельзя давать пациентам. Поговорите вначале с членами семьи о том, должны ли плохие новости быть сообщенными пациенту непосредственно. Некоторые русские могут резко реагировать на ваши слова. Будьте оптимистичным и осторожным когда строите прогнозы и говорите о возможных способах лечения. Некоторые пациенты из России не доверяют докторам и медицинским работникам, что отражается на плохом соблюдении режима лечения, приема медикаментом и посещении доктора. Гомеопатия и натуральные средства являются важными для русской культуры. Обязательно обсудите это до того, как предложите альтерна- тивное лечение. Психиатрические заболевания часто рассматриваются русскими как унизительные, и пациенты не всегда доведут эти заболевания до вашего сведения» (4). Насколько такие культурные характеристики релевантны для российских пациентов, проходящих лечение в России, сложно сказать без проведения адекватного культурологического исследования, которое, по-видимому, внесет свои коррективы. Одно оказывается убедительным, что такое исследование является необходимым и в его проведении будет сложно обойтись без культуролога, хорошо, конечно, подготовленного для проведения подобных исследований во время обучения в вузе.

Еще одним направлением практического задействования культурологических знаний является их использование в деятельности современной армии. И вновь можно обратиться за примером к западному миру, Америке в частности. Начиная с 2005 года в Америке, действует так называемая «Система человеческого окружения», отвечающая за культурологическую подготовку военнослужащих. Система уже доказала свою значимость для оперативной работы армии, и в ее эффективности никто не сомневается. Дискуссия идет только по поводу того, должны ли представители антропологии и социальных наук в принципе сотрудничать с армией, предоставляя военным знания о культурах сообществ и стран, где американцы размещают свои военные базы. Ведь в этом случае может быть нарушен этический код исследователя, и информанты, предоставляющие материал ученым, могут превратиться в действующих против своих обществ предателей и даже пострадать сами.

У американцев можно и нужно учиться тому, как они изучают и используют культуру, так же как сегодня Россия учится у них способам организации бизнеса и банковского дела. Следует у них учиться и тому, как они защищают свою профессию культуролога и источники получения культурологической информации не только от представителей других государств, но и от своих силовых структур. Следует признать, что их практическое, даже прагматическое отношение к культуре помогает им не только налаживать контакт с местным населением стран, в которых они имеют военные базы, но и сохранять жизни своих солдат. В этом плане можно констатировать, что культура американцами в прямом смысле уравнивается в своей цене с жизнью.

Применительно к России, культурологам придется не приходится отбиваться от наседающих военных, стремящихся к сотрудничеству и формирующих свои бюджеты для того, чтобы из них иметь возможность финансировать культурологические исследования. Им приходится доказывать, что знания о культуре способны сохранять жизни солдат и что это не менее важно, нежели средства, затрачиваемые на разработку нового вооружения.

Однако и здесь не стоит огорчаться. Американским культурологам также пришлось пройти подобным путем. Одна из основательниц «Системы человеческого окружения» Макфейт начала не с того, что была приглашена в армию в качестве уважаемого эксперта по делам культуры, а как специалист в области культуры повстанцев, которому разрешили опубликовать малоинтересную информацию о культуре в военном журнале. Вот выдержка из одной из ее статей: «Сегодня культурная подготовка внутри армии в основном не соответствует оперативной работе. Для того чтобы культурная подготовка приобрела ценность, солдаты и морские пехотинцы должны иметь возможность пользоваться ею в полевых условиях среди реальных людей. Например, в то время как многие культурно обучающие программы указывают на то, что иракцы ценят уважение, это знание является бесполезным до тех пор, пока солдаты не будут знать, как это уважение использовать, в отношении кого и когда. Многое в так называемой культурно-понимающей подготовке не специфицировано или не локализировано и во многом осуществляется в виде подготовки подготовителей. Результатом недостаточности подготовки (или недостаточной подготовки) является непонимание, которое создает сложности в оперативной работе» (5, с. 19).

В современной Америке уже не только в речах специалистов по повстанцам, но и министра обороны можно увидеть культурологическую терминологию и уважение к тем, кто стремиться помочь армии в плане понимания и использования культуры.

Уже даже за пределами Ирака и Афганистана вооруженные силы Соединенных Штатов стали вовлекаться в виды деятельности, которые ранее были бы восприняты как эксклюзивная область гражданских агентств и организаций» (3), а сама родоначальница «системы» доктор Макфайт идет дальше по пути изучения возможностей использования культуры в целях обороны и уже говорит о культурных составляющих, важнейшей из которых она считает интересы: «Что вы пытаетесь понять, так это человеческие интересы. Тот, кто наиболее эффективен в распознавании интересов населения, будет обладать возможностью влияния на них» (7, с. 2).

Сегодняшняя «система» предоставляет базовую кросс-культурную интерпретацию локальных данных. «Ее участники предоставляют информацию о том, какой подарок лучше всего сделать иракскому шейху (скорее всего хорошее оружие) и стоит ли принять его дар в виде барана, или стоит ли волноваться по поводу стоящей неподалеку машины, испачканной кровью (как ни странно – не стоит. Это часть благословляющего ритуала)» (7, с. 3). Участники программы предлагают пути того, как следует поступать с полицейскими начальниками, чьи подчиненные сотрудничают с экстремистскими силами (избегать прямой конфронтации, подвергая их позору, а также указывать на то, что, сотрудничая с повстанцами, полицейские офицеры проявляют неуважание к своим начальникам тем, что они “работают” не только на них, но и на повстанцев» (7, с. 3). Программа располагает 130 миллионным бюджетом для использования специалистов политологов, антропологов и экономистов в боевых частях в Афганистане и Ираке. А в недавнее время Министерство обороны выделило 20 миллионов долларов для исследовательского проекта в области социальных наук (7, с. 1).

Можно предвидеть возражения о том, что у современной российской армии и так много проблем, чтобы заниматься вопросами культуры да еще и финансировать подготовку культурологов. Тут бы справиться с существующими внутриармейскими проблемами, например с «дедовщиной», которая «расцвела» до невиданных ранее пределов. А не представляет ли сама «дедовщина» часть армейской «культуры», в изучении и устранении которой также могут помочь культурологи? Например, она имеет свои социальные корни, символику, ритуалы. Социальные корни связаны с переносом в армию части криминальной субкультуры, которая приживается в войсках вследствие того, что у новобранцев не существует иного культурного выбора в ситуации, когда офицеры, в частности, заняты поиском средств к своему существованию за пределами воинской части и казармы. Высокая культура прошлого российского офицерского корпуса, там, где ее еще можно обнаружить, просто остается за пределами КПП. Символика (например, возможность носить кожаные ремни и одежду по размеру только служащим последнего полугодия) и ритуалы (удары ремнем пониже спины военнослужащего количеством, равным последней цифре приказа об увольнении в запас, как инициация его перехода в новое качество, когда он выводится из категории тех, над которыми можно издеваться) только усиливают устойчивость «дедовщины», придавая ей культурные особенности, которыми не располагают офицеры, добавляя в нее уровень противостояния по линии «свой – чужой», но не между войсками и противником, а внутри войск. О том, что побороть «дедовщину» только при помощи Устава оказывается довольно сложным занятием, свидетельствует обстоятельство наличия в ней, кроме перечисленных «эстетических», еще и «нравственных» качеств. Например, «деды» стремятся придать существующей системе нравственное обоснование справедливости. По рассказам военнослужащих, испытавших на себе «дедовщину», только что пришедшим в армию новобранцам «старослужащие» отдавали за обедом полагающееся им масло. «Молодые» же должны были стирать им форму, производить уборку и т.д. не в качестве «наказания», а в виде восстановления «справедливости». Иначе говоря, в утверждении безнравственной традиции эксплуатирующие искали нравственные основания своей эксплуатации. Разумеется, что существующие в дополнение ко всему издевательства не подлежат культурологическому анализу и нуждаются в описании со стороны теории психических отклонений и беспристрастной юридической оценке.

Культурологическая экспертиза не помешает и в оценке больших армейских проектов, например закупке французских вертолетоносцев «Мистраль», информацией о которой изобилует сегодняшняя российская пресса. Интересно, что, кроме военной составляющей проекта, никто сегодня не задался вопросом смогут ли россияне относиться к импортному оружию так же, как когда-то к французским духам, или одежде, и не скажется ли это на общем состоянии ускользающей из расчетов категории «боевого духа»? Так один из легендарных российских летчиков Второй мировой войны Покрышкин, любивший Яки, все же летал на американской «Аэрокобре», подчеркивая то, что это был самолет союзников. Менее заметными, но немаловажными примерами были во время войны те, что пехотинцы предпочитали отечественные часы трофейным немецким, несмотря на то, что последние время показывали точнее. Насколько эффективно будет воевать за Россию импортным оружием. Чего в обыкновенном бойце больше – бить врага его же оружием, или испытывать гордость от своего? В свое время Владимир Высоцкий, ездивший на «Мерседесе» и писавший песни о войне, не смог уйти от волновавшей его темы соединения удобства автомобиля с исторической памятью. Что предстало в одной из его песен в разговоре с вымышленным сержантом, только что вышедшем из боя Второй мировой, который вдруг очутился с поэтом в одном автомобиле. Первоначальное неприятие машины

сержантом стало улетучивается по мене того, как по ней вначале ударили пули и не пробили ее, что дало возможность обоим выйти из обстрела и уцелеть для предстоящего боя.

Если вернуться к «Мистралю», то решение по нему принималось, конечно же, военное, в его сопоставлении с политическим и, наверное, экономическим, но ни в коей мере не культурным. Последнее пока никто серьезно не рассматривал. А ведь именно культурная составляющая может в критический момент оказаться решающей, поскольку способствует или препятствует поддержанию неуловимого для военных и знакомого поэтам боевого духа, о котором, кстати, военные историки писали с уважением, считая не Сталина, а российского солдата победителем в Великой Отечественной войне.

Выше были приведены примеры уважения военных к культурологам. А есть ли в принципе примеры, когда армия в своем решении руководствуется уважением к своему оружию перед экономической эффективностью закупки другого? И вновь следует привести пример Америки. Армейские экономисты решили не закупать у Боинга военные самолеты-заправщики, а купить европейские, кото- рые экономически оказывались эффективнее. Против этого решения, конечно же, выступил известный американский концерн, но что еще более важно – сами военные, считая подобные действия непатриотичными. Известно, что один из российских заводов по производству кораблей обратился в суд на предмет проверки решения российского правительства закупить «Мистрали» с точки зрения норм российского законодательства. Хорошо было бы к иску добавить еще и культурологическую экспертизу.

Таким образом, задачей данной статьи является не разработка предложений правительству по совершенствованию культурной политики, а изучение путей эффективного межотраслевого взаимодействия, где Министерство культуры выступило бы в качестве инициатора программ культурологической экспертизы, помощи и работы во взаимодействии с такими министерствами, как Министерство внутренних дел, Министерство здравоохранения и Министерство обороны. А Московский государственный университет культуры и искусств стал бы экспериментальной площадкой по подготовке культурологов для этих интересных программ.