Культурологический потенциал научного наследия М. М. Бахтина как предмет осмысления

В руках Бахтина эстетика и искусство, наука и культура, теория и жизнь впервые оглянулись на взаимные культуротворческие возможности К. Г. Исупов

Все размышления Бахтина имеют единый смысл (идею). Этот смысл – культура

В. С. Библер

Мое слово останется в продолжающемся диалоге, где оно будет отвечено, услышано и переосмыслено

М. М. Бахтин

В реалиях активизации исследовательского интереса к гуманитарному «полю проблем» все более очевидной становится тенденция плодотворного развития культурологического направления. Как известно, с конца

Х1Х века и по наши дни данная тенденция, по-разному обнаруживая себя, формировалась в отечественной и зарубежной гумани-таристике. Так, по справедливому суждению Л. Н. Воеводиной, «в отечественной тради- ции развитие культурологии было связано не столько с развитием этнографии, сколько с общественными и гуманитарными науками, прежде всего с философией, историей, литературоведением, искусствознанием». [8, с. 29]. Отсюда разные приоритеты в предметной области культурологии: если за рубежом, как правило, доминировала установка на изучение и анализ культурной повседневности, на выявление эмпирических параметров образа жизни и массового сознания, то для предметной области отечественной культурологии характерно обостренное внимание к задачам постижения «смыслового (диалектического) и диалогического взаимодействия текстов» [6, с. 476]. В этой связи стоит обратиться к вопросу о культурологической значимости ключевых идей и концептов Михаила Михайловича Бахтина (1895–1975) – оригинального мыслителя, труды которого получили признание в научном мире как в нашей стране, так и за ее пределами. То обстоятельство, что в последние десятилетия видное место в пространстве гуманитарного мышления занимает рецепция интеллектуально-творческого наследия М. М. Бахтина, подтверждается не только в кумулятивном, но и в эвристическом отношении. О неослабевающем интересе к содержательно-стилистическому своеобразию его наследия свидетельствует как систематическое переиздание трудов ученого, так и число международных конференций, семинаров и круглых столов, посвященных личности и научным изысканиям М. М. Бахтина: их ценностно-смысловой контекст и тональность пронизаны мотивами признания его существенного вклада в «новое обоснование культуры».

Отсюда, думается, целесообразность «вживания – вчувствования»1 в содержательные пласты бахтинского наследия, каждая из граней которого в той или иной мере со- относится с культурологическим «полем проблем» теоретического, историософского и экзистенциально-антропологического характера. При этом важно иметь в виду, что сам М. М. Бахтин объяснял сущность своего подхода к предмету рефлексии как методологию «гуманитарного мышления». Эвристический потенциал данной методологии проявляется не только в филологической и герменевтической сферах гуманитарного знания, но и в культурологической. По справедливому утверждению В. С. Библера (одного из самых авторитетных исследователей бахтинского наследия), « … о чем бы ни писал М. М. Бахтин, – о поэтике романов Достоевского, или о творчестве Франсуа Рабле, или – о романе Воспитания, он – одновременно – воспроизводил некое культурное действо (событие), некий особый социум культуры…» [7, с. 78]. Такого рода умозаключение автора монографии «Михаил Бахтин, или Поэтика культуры» подтверждается контекстом и неповторимой стилистикой всего бахтинского наследия. В связи с этим стоит отметить, что ученый придавал литературным произведениям статус культурного текста, который «имеет субъекта, автора» [6, с. 474]. Причем в интерпретации М. М. Бахтина автор предстает не только как создатель уникальных текстов, которые «разбивают грани своего времени, живут в веках, то есть в большом времени» [5, с. 504], но и как человек культуры2.

Исходя из убежденности в том, что «предмет гуманитарных наук – выразительное и говорящее бытие», которое «неисчерпаемо в своем смысле и значении» [3, с. 516], Михаил Бахтин рассматривал сферу словесного творчества не только в филологическом, но и в культурфилософском дискурсе. Характерная для бахтинского мышления сопряженность обоих дискурсов проявляется в определении культуры как метатекста.

2 Развернутое пояснение этого словосочетания, неотделимого от проблематики субъекта познавательно-креативных процессов, дано в моей статье «Человек культуры как ценностно-смысловая и творческая явленность Имени» [14, с. 30–38].

По сути в оптике бахтинских размышлений авторский опыт интеллектуального или образного отражения неисчерпаемости многомерного бытия и его «ценностных моментов» предстает в качестве своеобразного катализатора мировоззренческих исканий, вписанных в смысловое пространство культурноисторической эпохи. В свете этого примечателен один из ответов М. М. Бахтина на вопросы редакции журнала «Новый мир». Утверждая, что «литературоведение должно установить более тесную связь с историей культуры», он подчеркнул, что литература является «неотрывной частью культуры, ее нельзя понять вне целостного контекста всей культуры данной эпохи» [4, с. 502]

Как видно из «знаковых» публикаций Бахтина, он трактовал динамичную и многогранную систему культуры в двух планах: как «метатекст» , интегрирующий множественность авторских высказываний в адрес различных проблем жизнедеятельности общества и личности, и как онтологическое явление, обладающее всеми признаками «открытого единства». Примечательно в этой связи, что, разделяя ряд идей ведущих представителей философии жизни (Вильгельма Дильтея, Георга Зиммеля и Освальда Шпенглера), Михаил Бахтин отвергал, тем не менее, их взгляд на культуру как самодостаточную, замкнутую на себе систему смыслов и значений. В частности, в своем интервью редакции журнала «Новый мир», он объяснил свое несогласие с представлением Шпенглера о культуре эпохи как о «замкнутом круге»³ тем, что «единство определенной культуры – это открытое единство» [4, с. 506] в силу «диалогической природы культуры».

Отсюда и одна из ключевых идей в куль-турфилософской рефлексии М. М. Бахтина: «Самосознание культуры есть форма ее бытия на границе с иной культурой» [3, с. 521], вследствие чего возникает модальность межкультурных контактов и «встреч разных сознаний». Рефлексия Бахтина над событийноценностной сущностью такой встречи – еще одна грань его многомерного наследия. Придавая важное и плодотворное значение встречам «разных сознаний», М. М. Бахтин раскрыл, по сути, аксиологические, гносеологические и этические факторы диалога культур. Модальность продуктивной встречи разных типов культур Бахтин связывал прежде всего с этикой восприятия и оценки текстов, созданных в предшествующие эпохи. Как заметил М. Л. Гаспаров, у Бахтина «пафос диалога» исполнен «активного отношения к наследию» [9, с. 34]. Справедливость данного суждения трудно оспорить в свете бахтинской идеи содержательного диалога контекста «Большого времени» с контекстом «малого времени» создания «знаковых» текстов, рожденных в социокультурных реалиях биографического времени Автора. Наряду с этим заметное место в учении Бахтина о диалоге культур занимают актуальные вопросы межкультурного общения в контексте реальных процессов. Придавая большое значение диалогу национальных культур, мыслитель подчеркивал познавательную ценность процесса «встречного движения» их друг к другу. Свидетельство тому – следующее умозаключение Бахтина: «Мы ставим чужой культуре новые вопросы, каких она сама себе не ставила, мы ищем в ней ответы на наши вопросы, и чужая культура отвечает нам, открывая перед нами новые свои стороны, новые смысловые глубины» [4, с. 508]. Важно иметь в виду и то, что в бахтинском учении о диалоге культур акцентируется взаимообусловленность содержательно-стилистических аспектов «встречного движения» национальных культур. Продуктивность сопряжения этих граней межкультурного общения в значительной степени зависит, по мнению М. М. Бахтина, от глубины понимания исторических и ментальных особенностей «своей» и «чужой» культуры.

Думается в этой связи, что вклад Бахтина в расширение культурологической сферы гуманитарного знания проявляется в раз- работке проблемы понимания культурного наследия и актуальной культуры. Инновационный характер бахтинского опыта осмысления культуры как метатекста посредством метода «диалогической герменевтики» дали основание для признания Михаила Бахтина «скульптором новых архитектоник понимания и описания» [11, с. 8].

Культурологическую значимость данного метода трудно переоценить, во-первых, с точки зрения гносеологического потенциала интерпретации «знаковых» текстов различного типа и жанра; во-вторых, – в плане модальности постижения гуманитарно-творческой сущности культуры как «открытого единства»; в-третьих, – в ракурсе сопряжения текстуального фонда социума с личностным фактором его обновления и обогащения. Стоит также отметить, что М. М. Бахтин, используя метод «диалогической герменевтики», уделил особое внимание вопросу о «встрече двух текстов – готового и создаваемого, реагирующего текста, следовательно, встрече двух субъектов» [6, с. 477]. Имея в виду проблемный характер такого рода встречи, М. М. Бахтин ввел в свою концепцию диалога культур такие понятия, как «далекие контексты» и «дальний собеседник» .

Установка Михаила Бахтина на концептуализацию собственной позиции относительно творческой энергетики «открытого единства» культуры и экзистенциальноантропологического фактора ее развития мотивировала на терминологическое обновление гуманитарного мышления. Смысловая ёмкость бахтинской рефлексии и особый стиль аргументации нуждались в преодолении устоявшихся стереотипов вербализации исследовательской позиции. Стремление ученого к терминологическому «преодолению» сложившихся стереотипов восприятия и односторонней оценки культурных трансформаций обусловило наличие в ценностносмысловом пространстве научного наследия Бахтина разработанной им авторской концеп-тосферы. В свете этого уместно напомнить о том, что в статусе научного понятия термин

«концептосфера» был впервые использован в отечественной гуманитаристике Д. С. Лихачевым, утверждавшим, что «главное богатство русского языка лежит на уровне концептов и концептосферы» [12, с. 162]. Справедливость данного суждения подтверждается полисемантикой бахтинских концептов и оригинальных лексических построений, активизирующих исследовательский поиск в сфере современной культурологии. Неслучайно в оценке автора «Русской думы» М. М. Бахтин характеризуется как «Серафим Саровский Культуры в лесах Слова» [10, с. 147].

Действительно, интеллектуальная энергетика научных изысканий Михаила Бахтина проявляется в их рефлексивнотерминологической оригинальности, или, говоря его же словами, в «единственной неповторимости». Думается в этой связи, что присущая «гуманитарному мышлению» Михаила Бахтина взаимообусловленность контекстуального подхода к объекту исследования и креативного отношения к вербализации авторской позиции являет собой разновидность «дерзания духа» (А. Ф. Лосев).

Творческий подход Бахтина к терминологическому фактору концептуализации исследовательской позиции проявился в смысловом обогащении понятий, используемых в сферах, далеких от гуманитарной. Так, плодотворным результатом для развития гуманитарнокультурологической мысли стало введение ученым в пространство культурфилософской рефлексии таких понятий, как «хронотоп», «амбивалентность» и «полифония» .

В частности, придавая дополнительный, а именно – гуманитарный – смысл такому термину русского физика Ухтомского, как «хронотоп», М. М. Бахтин не только трактовал его как темпорально-пространственную определенность каждой конкретной эпохи («малого времени», по его выражению), в реалиях которой были сотворены авторские тексты-высказывания, но и плодотворно спроецировал на проблематику культурных трансформаций в сопряжении прошлого, настоящего и будущего. В результате сфера культурологи- ческого знания обогатилась концептом «хронотоп культуры». Трактуя культуру «не как сумму явлений, а как целостность» [3, с. 514], ученый конкретизировал свое понимание данной целостности через словосочетание «пространственно-временной континуум». Тем самым расширялись возможности для осмысления своеобразия культурного облика любой эпохи неотрывно от причинноследственных аспектов трансформации культурных норм, ценностей и образцов.

Столь же продуктивно в проблемное пространство «наук о культуре» было введено Михаилом Бахтиным понятие «амбивалентность», восходящее к работам швейцарского психиатра Эйгена Блейлера. Гносеологическую ценность данного понятия применительно к методологии гуманитарных наук М. М. Бахтин усматривал в том, что амбивалентность означает разнообразие и сложность таких состояний и переживаний, которые не сводимы к «духу противоречия», а являют собой опыт «смешанных чувств» и ситуативных моментов «разномыслия». Отсюда убежденность М. М. Бахтина в том, что посредством понятия «амбивалентность» в значительной степени совершенствуется процесс понимания культурных текстов как авторских высказываний в адрес «ценностного плана бытия». Ввод Бахтиным в сферу гуманитарных наук понятия амбивалентности обогатил спектр возможностей контекстуального постижения культурологической проблематики. «В бахтинском смысле «амбивалентность», подчеркивал В. С. Библер, – это двойственность и внутренняя диалогичность» [7, с. 105].

Наиболее зримо гносеологический потенциал понятия «амбивалентность» был явлен в бахтинской концепции феномена карнавальности, неотделимого от смеховой традиции народной культуры. По Бахтину, смеховая традиция развивается в сопряжении народной повседневной культуры со «стихией жизни». На основе сопряжения основных параметров карнавальности с содержательностилистическими особенностями романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» М. М. Бахтин раскрывал сущность карнавала как коллективного вызова нормативным ограничениям официальной культуры, то есть, по сути, как ответную реакцию масс на регламентацию коммуникативных и поведенческих моментов социальной жизни. Такой взгляд на природу и энергетику «народного смеха» активизировал исследовательский интерес к специфике и социально-психологическим аспектам массового творчества. Как отмечал в своей работе «Смех Панурга и философия культуры» Л. М. Баткин, бахтинское понимание сущности коллективного смеха «позволяет приблизиться к пониманию массовой культуры» [1, с. 400].

Расширению спектра гносеологических возможностей осмысления целостного контекста и качественных характеристик культуры как метатекста способствовало, на мой взгляд, и проецирование М. М. Бахтиным на сферы гуманитарных наук (первоначально – на филологию. а позднее на культурное «поле проблем») музыковедческого понятия «полифония». Как известно, явно инновационным «приращением» для отечественной и зарубежной филологии явилась разработанная на основе анализа творчества Ф. М. Достоевского и Франсуа Рабле полифоническая теория романа как многослойного диалогического пространства сопряжения Автора и героя. Придавая содержательно-смысловую значимость текстам как «событиям» в области словесного творчества, Михаил Бахтин впоследствии использовал понятие полифонизма и в своих размышлениях о культуре как ценностном фонде текстов. Согласно Бахтину, понятие полифонии означает «множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний» [3, с. 520].

Вовлечение М. М. Бахтиным в собственное пространство рефлексии понятий, характерных для иных научных дискурсов, активизировало творческий поиска ответов на ряд вопросов познавательно-творческого характера и способствовало обновлению и углублению методологии научных изысканий в сфере гуманитарного знания. Инновационный характер и концептосферы Бахтина, и его учения о «диалогической природе культуры», и о сме-ховом пласте этнокультурного опыта обескураживали приверженцев консервативных подходов к науке.

Ещё в большей мере новаторство «научного гения Бахтина» (Ю. М. Лотман) проявилось в разработке его собственных понятий – столь же многозначных, сколь и «единственных в своем роде». Установка Михаила Бахтина на концептуализацию собственной позиции относительно сущности культуры как «выразительного и говорящего бытия» мотивировала на преодоление языковых штампов презентации авторской мысли и однозначно тривиальных умозаключений и схематизма. Смысловая емкость и особая тональность бахтинских неологизмов и лексических построений – плод интеллектуального подвижничества в поиске ответов на вопросы культуротворческого и экзистенциального характера.

Через призму собственных концептов мыслителем был отрефлексирован и научно обоснован ряд значимых для развития теоретической и исторической культурологии пласта идей. С этой точки зрения уместно воспроизвести тот ряд авторских концептов М. М. Бахтина, благодаря которому стал возможным «прорыв» в контекст культурной динамики, с одной стороны, и в мотивационнодеятельные аспекты бытия человека как субъекта ценностных отношений и творческой деятельности, с другой.

Свидетельство тому – уникальный «фонд» сугубо авторских терминов Бахтина: «Большое и малое время»; «смысловое единство мира»; диалогическая природа культуры; «карнава-лизация», «смеховая культура», «разноречие»; «архитектоника действительного мира, не мыслимого, а переживаемого», «гуманитарное мышление»; «монологизм» и «диалог»; «философия поступка», «ответственное поступление», «мотивационный контекст творчества» и «не – алиби – в бытии»; «моя причастная единственность»; «персонали-стичность смысла»; «незавершимость» .

Погружение в контекст бахтинского наследия дает основание для выделения в авторской концептосфере мыслителя двух групп ключевых для него терминов и словосочетаний: вектор одной из них направлен на «целостный контекст всей культуры» [4, с. 502], а другой – на субъекта познавательно-творческого процесса и диалога культур, то есть на личностный фактор обогащения и обновления фонда культурных текстов различного вида и жанра. Равноценность обеих групп обусловлена тем, что каждая из составляющих бахтинской концептосферы способствует углублению понимания определенных явлений и проблем как культурологического, так и экзистенциально-аксиологического характера.

«Неповторимая единственность» Михаила Михайловича Бахтина, его «вдохновенный стиль и неустрашимость концепций» [4, с. 401], подтверждаются также и уникальностью его воззрений на личностный фактор развития культуры, в пространстве которой формируется, циркулирует и трансформиру- ется круг определенных смыслов и значений. Именно потому, что «текст для Бахтина был личностью» [11, с. 10]. Тема Автора культурного текста сопровождала мыслителя всю профессиональную жизнь. У М. М. Бахтина Авторское начало не сводилось исключительно к результатам индивидуального творчества, а рассматривалось через призму философии поступка. Сердцевину этого сег- мента бахтинского наследия составляет рефлексия над этическими и экзистенциальноантропологическими факторами творчества в целом и процессами создания авторских текстов в частности. В трудах Бахтина о Достоевском и Рабле Автор предстает как особый тип субъекта, обновляющего своим творчеством ценностно-смысловое пространство, как «малое», так и «большое» время культуры.