М. И. Семевский и Ф. М. Достоевский

М ихаил Иванович Семевский (1837–1892) — русский историк-документалист, журналист, общественный деятель, библиофил, археограф, редактор-издатель крупнейшего журнала «Русская Старина» в период с 1870 по 1892 г. (журнал издавался с 1870-го до 1918 г.). В вышедших в свет при его жизни 267 книгах этого «ежемесячного исторического издания» (как гласила надпись на обложке) было опубликовано около 300 мемуаров, записок, очерков воспоминаний и несколько тысяч писем, актов, указов, некрологов и библиографических листков. М. И. Семевский — один из первых историков, который стремился пробудить интерес у читателя к русской истории. Издание было востребованным у читателей — тиражи журнала «Русская Старина» доходили до 6 000 экземпляров [Брокгауз, Ефрон: 322].

В 1895 г., после смерти Семевского, сотрудница журнала Вера Васильевна Тимощук (1853 — после 1907) при содействии вдовы покойного редактора выпустила в свет монографию, в которой представила литературный портрет М. И. Семевского и рассказала о главных направлениях его редакторской и общественной деятельности. Семевский окончил Константиновский кадетский корпус, до 1861 г. служил офицером в лейб-гвардии Павловского полка. В 1861–1862 гг. преподавал в Смольном институте благородных девиц вместе с К. Д. Ушинским, а потом вел с ним дружескую переписку. С 1866 по 1882 г. Семевский служил в Государственной канцелярии экспедитором Главного комитета об устройстве сельского состояния, был награжден серебряной медалью на Александровской ленте за труды по устройству крестьян в Царстве Польском и Высочайше учрежденным знаком за деятельность по поземельному устройству государственных крестьян. С 1877 г. Семевский стал гласным Санкт-Петербургской городской думы, в 1882 г. он вошел в комиссию при ней, заведовавшую городскими училищами, а в 1883–1885 гг. стал товарищем городского головы. В 1877 г. был произведен в действительные статские советники, в 1882 г. — в тайные советники (см.: [Тимощук]).

Илл. 1. М. И. Семевский с фотографии В. Класена

Fig. 1. M. I. Semevsky from a photograph by V. Klassen

В. В. Тимощук отметила, что на формирование славянофильских взглядов Семевского и на обращение его к литературной деятельности во многом повлиял Ап. А. Григорьев, в 1856 г. предложивший Михаилу Ивановичу опубликовать в «Москвитянине» исследование подлинных актов XVII века, посвященное предкам А. С. Грибоедова [Тимощук: 59]. Эта публикация стала первым печатным трудом Семевского1. Впоследствии Григорьев и Се-мевский являлись постоянными авторами журнала братьев Михаила и Федора Достоевских «Время».

К началу 1860-х гг., времени сотрудничества Семевского с этим изданием, вероятнее всего, и относится его знакомство с Ф. М. Достоевским. При этом сохранившийся в архиве очерк «Замечания на статью Семевского о книге Н. Г. Устрялова “Царевич Алексей Петрович”» («Русское слово», 1860,

№ 1), набросанный рукой Достоевского предположительно в начале 1860 г.2, свидетельствует о том, что писатель до личного знакомства с Семевским знал его труды и намеревался вступить с ним в полемику. Так, В. С. Нечаева, анализируя эти наброски отзыва Достоевского, отметила критическое отношение будущего редактора «Времени» к «приемам исторического исследования Семевского и к его установкам в обрисовке Петровского времени», к изображению императора как жестокого, «кровожадного» монарха [Нечаева: 201–202]. В своей оценке личности и деяний Петра I Достоевский стремился к объективности, полагая, что «время Петровских реформ в России миновало, пришло время подводить итоги», но это «подведение итогов не должно превратиться в очерненение» [Достоевский: сочинения, письма, документы: 366]. В. П. Степанов в примечаниях к академическому Полному собранию сочинений предположил, что Достоевский прекратил работу над этим отзывом из-за того, что появился ряд откликов на книгу, созвучный его мыслям [Степанов: 296]. Кроме того, «Семевский стал активным автором журнала “Время”, и в планы Достоевского не могла входить полемика со своим сотрудником» [Достоевский: сочинения, письма, документы: 366].

Редакция журнала «Время» охотно выделяла страницы своего издания для публикации исторических документов и исследований, рисующих Петровскую эпоху и середину XVIII в. в России. Эти материалы не только пробуждали интерес читателей к истории России, к ее прошлому, но и заставляли думать о настоящем и будущем российского общества. Свои исторические труды, основанные на архивных материалах, публиковал во «Времени» и Семевский. В четырех книгах (№ 2–5) за 1861 г. печатался его очерк «Царица Прасковья, 1664–1723 гг.» и в пяти книгах (№ 2–6) за 1862 г. — очерк «Семейство Монсов, 1688–1723 гг.», составляющие вместе свыше 20 печатных листов (150 и 204 стр. соответственно).

Братья Достоевские ценили Семевского как автора — за его литературный дар, знание русской истории, умение работать с архивными документами. Об этом свидетельствуют суммы назначавшихся ему гонораров: они доходили до 80 рублей за печатный лист3. Согласно записям в приходорасходном журнале по изданию «Времени», Семевскому за очерк «Царица Прасковья» было выплачено 675 руб., за «Семейство Монсов» — 748,12 руб.4 В целом Михаилу и Федору Достоевским была близка концепция истории Семевского — и его сочинения были приняты к печати в журнале, несмотря на некоторые разногласия в понимании роли Петра Великого в российской истории5.

Илл. 2. Страница из приходо-расходного журнала по изданию «Времени» с подписями М. И. Семевского в получении гонораров

Fig. 2. A page from the fee book for the publication of “Vremya” journal with M. Semevsky’s signatures in receiving royalties

Достоевский не оставлял вниманием публикации Семевского в других журналах. Л. П. Гроссман выделил в качестве «главного исторического источника», который оказал влияние на неосуществленный замысел поэмы «Император» Достоевского и частично — на создание образа Мышкина, — статью М. И. Семевского «Иоанн VI Антонович. 1740–1764 гг. Очерк из русской истории» («Отечественные записки», 1866, № 4, с. 530–558) [Гроссман: 368–369]. Это предположение было принято редколлегией академического Полного собрания сочинений, которая полагала, что статья привлекла специальный интерес Достоевского особым освещением личности Иоанна Антоновича, создающим иной образ узника, чем он предстает на страницах архивных документов, их сопоставлением с разными версиями его судьбы в народных сказаниях6. Судьба Иоанна Антоновича сложилась трагически: он был свергнут Елизаветой Петровной в 1741 г. и провел оставшуюся жизнь в одиночном заключении до самой смерти, которая последовала после неудачной попытки его освобождения поручиком В. Мировичем в 1764 г. Народные предания, о которых писал Семевский, показывали эту историческую личность, вопреки сложившему мнению о его «идиотизме», присутствии «невразумительного косноязычества, лишения разума и смысла человеческого»7, — как праведника, снискавшего любовь народа своей набожностью и смиренным принятием судьбы.

Б. Н. Тихомиров выразил большое сомнение в том, что именно статья Семевского стала главным источником «Императора»: «…фактическая сторона исторического события настолько незначительно востребована в наброске замысла <…>. Исходные данные, необходимые для начала работы творческого воображения, Достоевский вполне мог почерпнуть еще из статьи М. Д. Хмырова “Обстоятельства, подготовившие опалу Эрнста-Иоанна Бирена, герцога Курляндского”, которая публиковалась в редактируемом им журнале “Время” (1861. № 12)» [Тихомиров: 301–302]. Тем не менее исследователь не отрицает факта знакомства Достоевского с очерком Семевского.

Встречи Семевского с Достоевским могли происходить не только в связи с изданием журнала «Время», но и у общих знакомых. Михаил Иванович Семевский, как и Ф. М. Достоевский, был знаком с Корвин-Круковскими и безуспешно сватался к старшей дочери Анне Васильевне (см.: [Кох, 2001: 55]). Знакомство Семевского с этой семьей состоялось в 1861 г. за несколько лет до того, как Анна Васильевна, отправившая в журнал «Эпоха» свою повесть «Сон», получила одобрительный ответ от Достоевского и произошла встреча молодой писательницы и редактора. Семевский был частым посетителем дома Корвин-Круковских благодаря его домашнему учителю-наставнику Иосифу Игнатьевичу Малевичу, который впоследствии стал также учителем дочерей генерала Корвин-Круковского Анны и Софьи (в замужестве — Ковалевской). Малевич рассказами об успехах своего бывшего ученика, прослужившего в лейб-гвардии Павловского полка в 1855–1861 гг., вышедшего в отставку с военной службы и решившего изучать русскую историю и литературу, привлек внимание Анны к молодому офицеру Семевскому. Мать, Елизавета Федоровна Корвин-Круковская, поддержала Анну, которая была готова выйти замуж за Семевского, но отец, Василий Васильевич Корвин-Круковский, был категорически против этого брака — и Михаил Иванович не стал мужем его дочери (см.: [Штрайх: 110–111).

Одну из личных встреч с Достоевским Семевский описал в своих заметках, датируемых осенью 1866 г., где выразил сочувственное отношение к обстоятельствам, в которых оказался писатель, подписав кабальный договор с издателем Ф. Т. Стелловским:

« Обращаюсь къ романисту, который такъ кстати сталъ печатать свой романъ “Преступленiе и наказанiе”. Я видѣлъ Ѳ. М. Достоевскаго и долго с нимъ бесѣдовалъ. — Онъ сильно постарѣлъ, волоса повылезли, правый глазъ сильно плохъ и доктора ему [ против ] совѣтуютъ не заниматься, ѣсть, пить, гулять. Но нужда и ужаснѣйшiе долги, какiе онъ принялъ изъ великодушiя на себя послѣ смерти старшаго брата, — вынуждаютъ его работать. После 2й части, которая будетъ закончена в Авг. книжкѣ Рус. Вѣстника, Достоевский сдѣлаетъ м<ѣся>ца на два перерывъ, потому, какъ онъ объясняетъ, что я долженъ, по контракту со Стеловскимъ написать к 1 Ноябрю сего года романъ въ 12 печатныхъ листовъ! Иначе этотъ книгопродавецъ возьметъ съ меня большую неустойку. Вотъ Вамъ положенiе одного изъ лучшихъ нашихъ бельетристовъ »⁸.

Заметки Семевского, состоящие из пяти частей, впервые были опубликованы в журнале «Былое» за 1925 г. Б. Козьминым, приобретшим рукопись в декабре 1924 г. у букиниста. По свидетельству публикатора, они «ранее входили в коллекцию автографов, принадлежащую известному одесскому адвокату и общественному деятелю <…> Осипу Яковлевичу Пергаменту», были вклеены в альбом с сопровождающей записью: «Письма В. И. Семев-ского. Авг. — ноябрь 66 г.» [Козьмин: 38]. Б. Козьмин сделал верную атрибуцию рукописи, принадлежащей Михаилу Семевскому, а не его младшему брату-историку Василию. Вслед за ним С. В. Белов, процитировав отрывок о Достоевском, указывал, что он взят из «писем <Семевского> от августа-ноября 1866 г.» [Белов: 196–197]. Однако рукопись М. И. Семевского весьма условно можно назвать «письмами»: это не эпистолярный документ, а заметки, близкие к дневниковым записям.

Упущением исследователей является то, что запись Семевского о встрече с Достоевским никогда не рассматривалась в контексте окружающих ее заметок. Она входит в часть заметок, обозначенную автором как «№ 4» и датированную в самом начале текста 25-м сентября 1866 г., и включает описание заседания Верховного уголовного суда, на котором публично оглашали резолюции о членах ишутинского кружка и на котором Семевский присутствовал1):

« Сегодня въ 3¹/₂ часа по полудни я прiѣхалъ въ домъ Коменданта, въ Петропавловской крѣпости, совершенно случайно узнавъ, что тамъ будетъ происходить публичное заявленiе резолюцiй о преступникахъ, судимыхъ Верхов-нымъ Уголовнымъ Судомъ. — Въ газетахъ не было никакого заявленiя … <…>»;

эпизод встречи с Достоевским, процитированный выше; абзац о смерти и похоронах редактора «Отечественных Записок» С. С. Дудышкина:

« Умеръ редакторъ От. Зап. Дудышкинъ . На похоронахъ его собралось много литераторовъ и ученыхъ. Общiй голосъ былъ: “ряды русскихъ писателей рѣдѣютъ, смерть выхватываетъ старыхъ бойцовъ и дѣятелей, — а но-выхъ все не видать, да не видать!” — Въ самомъ дѣлѣ въ послѣднiе 5ть лѣтъ умерло до 80 русскихъ писателей, ученыхъ и артистовъ . —»⁹.

Все эти эпизоды следуют друг за другом, а не с новой страницы, что косвенно указывает на их связь между собой. Семевский отделил их лишь небольшими чертами по центру страницы, которые даже не воспроизведены в публикации Б. Козьмина.

В какой конкретно день сентября 1866 г. могла состояться встреча Се-мевского с Достоевским, удрученным обязательствами перед Стелловским? До середины сентября Достоевский был в Москве [Летопись; 2: 77]. Присутствие его на суде по делу ишутинцев 24 сентября документально не засвидетельствовано. С. С. Дудышкин скончался за несколько дней до этого события — 16 сентября, а похоронен был 19 сентября¹⁰. Августовский номер (№ 8) «Русского Вестника» с главами XIV–XV второй части «Преступления и Наказания», о котором в будущем времени упоминается в заметках Семевского (« После 2й части, которая будетъ закончена в Авг. книжкѣ Рус. Вѣстника, Достоевский сдѣлаетъ м<ѣся>ца на два перерывъ …»), был опубликован 24 сентября [Летопись; 2: 76]. Выходит, что встреча Семевско-го с Достоевским произошла в период с середины сентября до 24-го числа этого месяца 1866 г.

Возникает вопрос: зачем сразу после описания назначения резолюций ишутинцам Семевский перешел к записи о Достоевском, начав ее словами: « Обращаюсь къ романисту, который такъ кстати сталъ печатать свой романъ “Преступленiе и наказанiе” », — и выделив подчеркиванием слово «кстати»? Это было сделано в назидание заговорщикам или в сознании редактора «Русской Старины» возник ассоциативный ряд с приговором по другому политическом делу — делу петрашевцев? Определенная связь этих эпизодов прослеживается. Известно, что конец сентября — начало октября 1866 г. — один из самых критических моментов жизни писателя не только в связи со Стелловским, но и потому, что это время суда над членами ишу-тинского кружка, произнесения приговора, проведения показательной казни над Ишутиным, после которой последовало помилование. Не случайно, как заметил И. Л. Волгин, 4 октября 1866 г., в первый день появления в доме Достоевского стенографистки, писатель находился в угнетенном состоянии и не мог работать: он думал о казни над Ишутиным и вспоминал ту экзекуцию, которую пережил сам, делясь ее подробностями с А. Г. Сниткиной. «История повторилась <…> Петрашевцы были помилованы в последний момент; в последний момент получил жизнь обратно Ишутин» [Волгин: 202].

Другими документами, засвидетельствовавшими деловые и дружеские взаимоотношения Семевского с Достоевским, являются 3 письма Михаила

Ивановича, датированные 27 февраля 1866 г., 26 марта 1874 г. и 2 ноября 1876 г. (писем Достоевского к Семевскому не сохранилось). Так, в письме от 27 февраля 1866 г. Семевский обращается к Федору Михайловичу с просьбой сообщить адрес приехавших из Палибино в Петербург Е. Ф. Корвин-Круковской с дочерьми, чтобы навестить их, а также приглашает Достоевского посетить его в один из понедельников11.

В 1874 г. Семевский и Достоевский принимали участие в благотворительной акции — издании и распространении литературного сборника «Складчина» в пользу пострадавших от голода в Самарской губернии. Для этого издания Достоевский написал очерк «Маленькие картинки (в дороге)». В письме от 26 марта этого года Семевский сообщает Достоевскому о том, что Общество русских писателей поручило ему как председателю « особой Комиссiи » « устроить продажу означенной книги, а равно получать и отсылать, по принадлежности, поступающiя за нее деньги ». В связи с этим автор письма просил Достоевского прислать в редакцию журнала «Русская Старина» подписную книжку с билетами и собранные за сборник деньги¹².

В последнем из сохранившихся писем Семевский извещает Достоевского:

« Препровождаю къ Вамъ, искренно уважаемый Ѳедоръ Михайловичъ, два документа. Если найдете возможнымъ воспользоваться ими въ «Дневникѣ», то не называйте лицо ихъ сообщившее.

Вашъ М <.> Семев < скій >

2 Ноября 1876 г .»¹³

Что за документы отправил Семевский Достоевскому и использовал ли автор «Дневника Писателя» их в своем издании — неизвестно.

Существует свидетельство, что литераторы встречались и в последний год жизни Достоевского. В материалах писателя Е. Н. Опочинина, общавшегося со многими знаменитыми современниками и запечатлевшего их портреты в своих дневниковых записях14, дана характеристика М. И. Се-мевскому-редактору «Русской Старины» (ироническая, но не преуменьшающая выдающегося значения его деятельности) и приведен эпизод из литературной жизни 1880 г.:

«Это был дельный, энергичный и ловкий организатор крупного литературного предприятия большого общественного и научного значения. В его руках “Русская Старина” сосредоточивала на своих страницах множество исторических и всяких других материалов величайшего значения, которые, однако же, большей частью не стоили ему ни копейки: он знал всех крупных и значительных людей, подвизавшихся на всех поприщах, и внимательно следил за ними, так сказать, вился около них, как пчела вокруг меда. Особенно он ухаживал за теми, кому по всем признакам оставалось недолго жить на свете. Он ловко умел выпросить у них мемуары, записки, интересные документы и письма. <…>

Понемногу такая практика Михаила Ивановича приучила всех знавших его к мысли, что посещение им, особенно неоднократное, того или другого дома является признаком близкой кончины кого-либо из данной семьи. Такая по этому поводу шла молва, а один молодой в то время литератор обмолвился даже по адресу М. И. следующей эпиграммой:

Если врач тебе предскажет. Что тебе недолго жить, Можешь верить иль не верить И тужить иль не тужить Если ж вздумает Семевский К тебе в гости побывать,

Готовь место на погостей –

Знай, что скоро умирать.

Многие тешились этой эпиграммой, и, между прочим, Ф. М. Достоевский, который, прослушав ее, заметил с улыбкой, покачивая головой: “Ох, не к добру что-то он и ко мне подъезжает”. Сказано это было, как помнится, в конце восьмидесятого года, и шуточное замечание Ф. М. оказалось пророческим. Однако Семевскому у него выудить ничего не удалось» [Одесская: 300]15.

О том, что Семевскому у Достоевского «выудить ничего не удалось», свидетельствует отсутствие его автографов в знаменитом альбоме «Знакомые» с записями 850 русских деятелей-современников, изданном Семевским в 1888 г. в редакции «Русской Старины»16.

При этом имя Ф. М. Достоевского неизменно фигурировало в различных публикациях «Русской Старины», появлявшихся во время редакторства Семевского и после его смерти (статистический анализ публикаций о Достоевском в «Русской Старине» за 1881–1918 гг. см.: [Куликова]).

На смерть Достоевского Семевский откликнулся, поместив в мартовском номере «Русской Старины» не традиционный некролог с «характеристикой и личности, и литературной деятельности покойного» — таковые вышли во «множестве статей» газет и журналов, а речь, произнесенную им в качестве гласного на заседании Санкт-Петербургской Думы. Он выразил сочувствие в связи с утратой «замечательного таланта-труженика и глубокого мыслителя». «Утрата, понесенная всею Россией, должна быть особенно тяжка и близка нам, жителям Петербурга, — отмечал Семевский. — Здесь, в Петербурге, Достоевский получил образование; здесь, в 1846 году, явились его первые произведения; здесь, в течение многих лет, он неустанно обогащал отечественную словесность произведениями, которые составляют дорогой в нее вклад, — произведениями, обессмертившими его имя. <…> Я предлагаю: отправить на гроб покойного Ф. М. Достоевского венок “от города Петербурга” и просить г. городского голову, вместе с несколькими гласными, в качестве представителей петербургского городского общества, присутствовать на церемонии погребения Федора Михайловича Достоевского». Это предложение, сообщает редактор «Русской Старины», было принято единогласно, как и предложение «основать в С.-Петербурге городское училище имени Ф. М. Достоевского»17.

Сразу за своей речью Семевский опубликовал воспоминания А. П. Милюкова о времени сближения с братьями Достоевскими, об их аресте в 1849 г. В следующей книжке журнала помещена вторая часть воспоминаний Милюкова — о возвращении Достоевского с каторги и о том, как он создавал свои первые произведения после Сибири18. Милюков сопровождал старшего брата Достоевского, Михаила, когда тот прощался с Федором в Петропавловской крепости и когда встречал его в Петербурге после каторги. Именно Милюков предложил Достоевскому в критический момент обратиться к услугам стенографистки — так в жизни писателя появилась литературная сотрудница и жена Анна Григорьевна Сниткина.

Обращает внимание на себя разница в изложении позиции Достоевского в 1848 г. по поводу крестьянского вопроса в первой журнальной редакции воспоминаний Милюкова (1881) и в том, как это было освещено в статье младшего брата редактора «Русской Старины» В. И. Семевского (1887). В воспоминаниях Милюкова подчеркивается, что Достоевский выступал за решение крестьянского вопроса легальным путем:

«Иные высказывали мнѣніе, что въ виду реакціи, вызванной у насъ революціями въ Европѣ, правительство едва-ли приступитъ къ рѣшенію этого дѣла, и скорѣе слѣдуетъ ожидать движенія снизу, чѣмъ сверху. Другіе, напротивъ, говорили, народъ нашъ не пойдетъ по слѣдамъ европейскихъ революціонеровъ и, не вѣруя въ новую пугачевщину, будетъ терпѣливо ждать рѣшенія своей судьбы отъ верховной власти. Въ этомъ смыслѣ съ особенной настойчивостью высказывался Ѳ. М. Достоевскій. Я помню, какъ однажды, съ обычной своей энергiей, онъ читалъ стихотворенiе Пушкина “Уединенiе”. Какъ теперь слышу восторженный голосъ, какимъ онъ про-челъ заключительный куплетъ:

Увижу-лъ, о друзья, народъ неугнетенный И рабство падшее по манiю царя,

И надъ отечествомъ свободы просвѣщенной Взойдетъ-ли наконецъ прекрасная заря?

Когда при этомъ кто-то выразилъ сомнѣніе въ возможности освобожденія крестьянъ легальнымъ путемъ, Ѳ. М. Достоевскій рѣзко возразилъ, что ни въ какой иной путь онъ не вѣритъ»19.

Эти слова полностью перешли в последующее издание воспоминаний Милюкова20. Однако в очерках 1887 г., написанных В. И. Семевским, появляются иные суждения о позиции, которую занимал молодой Достоевский относительно крестьянского вопроса. Автор статьи передает дословно процитированный нами выше текст Милюкова (упустив стихотворение

Пушкина «Уединение»), в котором писатель выражает уверенность, что освобождение крестьян возможно только легальным путем, при этом добавляя свидетельство поэта, петрашевца А. И. Пальма (сына крепостной): «…когда однажды во время спора былъ поставленъ вопросъ: “ну, а если-бы если освободить крестьянъ оказалось невозможнымъ иначе, какъ чрезъ возстанiе”, то Достоевскiй съ обычною горячностью отвѣтил: “такъ хотя бы чрезъ возстанiе!”»21. Возникает созданное автором очерков противоречие: ведь мемуарист Милюков отмечал (В. И. Семевский на это также указывал), что Достоевский критически относился к теориям западных социалистов (называл их «фантазерами»), считая, что источники для развития русского общества нужно искать в «историческом строе» русского народа: в общине, артели и круговой поруке22.

В 1883 г. в журнале «Русская Старина» (№ 39) М. И. Семевский опубликовал письма Ф. М. Достоевского 1856 и 1858 гг., адресованные Е. И. Якушкину, с комментариями редактора. По свидетельству Е. И. Якушкина, он встретился всего один раз с Достоевским. Мемуарист ошибочно назвал местом и временем встречи Красноярск 1854 г. В действительности это был Омск 1853 г. (см.: [Летопись; 1: 190]):

«Въ 1854 (1853! — Е. Ф .) г. г. Е-ъ имѣлъ порученiе по службѣ объѣхать нѣкоторыя мѣстности Сибири; между прочимъ ему пришлось быть и въ Красноярскѣ (въ Омскѣ! — Е. Ф. ), гдѣ онъ остановился въ казенномъ домѣ у одного знакомаго. Ему хотѣлось познакомиться съ Достоев-скимъ, содержавшемся въ то время въ арестанскихъ ротахъ въ Красноярскѣ (въ Омскѣ! — Е. Ф .), и по его просьбѣ Достоевскiй былъ назначенъ расчищать снѣгъ на дворѣ того казеннаго дома, гдѣ остановился г. Е-ъ. Само собой разумѣется, что Достоевскiй на этотъ разъ снѣга не расчищалъ, а про-велъ нѣсколько часовъ съ г. Е-ъ»²³.

Семевский также сообщает, что Е. И. Якушкин (в комментариях «г. Е-ъ») отправил «одному знакомому чиновнику» для Достоевского от его брата и от себя книги («святыхъ отцовъ, древнихъ историковъ»), которые не дошли до адресата, поскольку этот человек «убоялся сношенiй съ полити-ческимъ преступникомъ» и «отказался отъ полученiя посылки, которая такъ неизвѣстно гдѣ и пропала»24. 12 декабря 1858 г. Достоевский писал Якушкину о скучной жизни в Семипалатинске и о работе над двумя произведениями — для «Русского Вестника» и для «Русского Cлова»25.

Вместе с письмами Е. И. Якушкину Семевский в этом же номере «Русской Старины» опубликовал письма Достоевского 1860 г. «г-жѣ Ш.» (А. И. Шуберт). 3 мая 1860 г. Достоевский делился с Александрой Ивановной планом создания романа «Униженные и оскорбленные»:

«Хочу написать хорошо, чувствую, что въ немъ есть поэзiя, знаю, что отъ удачи его зависитъ вся моя литературная карьера»26.

Еще один адресат Достоевского, который дал возможность Семевскому опубликовать письма писателя, — Анна Павловна Философова (письма опубликованы без указания ее имени и фамилии). Эту женщину с «прекрасным умным сердцем» Достоевский 8 мая 1878 г. благодарил за предоставленные ему книги Флеровского и Тэна и волновался за ее безопасность — из-за мошенника, вымогавшего у нее деньги. В письме от 11 июля 1879 г. из Старой Руссы Достоевский утешал А. П. Философову тем, что у нее есть дети: «Дѣтки — мука, но необходима, безъ нихъ нѣтъ цѣли жизни»27.

Внимание Семевского привлекло письмо Достоевского от 16 марта 1878 г., адресованное педагогу В. В. Михайлову. В нем писатель выразил просьбу корреспонденту прислать ему свои наблюдения над детьми, чтобы использовать их в будущем романе. Достоевский в своем послании назвал людей, подобных Михайлову, «жизненной силой», которая спасет Русь28. Публикуя это письмо Достоевского к В. В. Михайлову, Семевский передает информацию о педагоге и отмечает то, что было ему близко в творчестве Достоевского:

«Владимiръ Васильевичъ Михайловъ — почтенный и уважаемый педа-гогъ, содержатель нѣкогда, въ 1860-хъ гг., очень хорошаго пансiона для мальчиковъ въ С.-Петербургѣ, затѣмъ служившiй дѣлу народнаго просвѣщенiя въ одной изъ южныхъ губернiй, по приглашенiю земства. Про-симъ В. В. извинить, что мы позволили себѣ напечатать письмо къ нему Ѳ. М. Достоевскаго, ярко рисующее отзывчивую природу славнаго нашего романиста на каждую дѣятельность, направленную къ добру и въ особенности, согрѣтую любовью къ дѣтямъ»29.

В 1884 г. в «Русской Старине» было опубликовано письмо Достоевского к начинающему литератору А. П. Налимову (без указания фамилии адресата) от 19 мая 1877 г., в котором автор письма наставлял своего корреспондента:

«Меня то же мучило, что и васъ еще съ 16-ти можетъ быть лѣтъ, но я какъ то увѣренъ былъ, что рано или поздно, а непремѣнно выступлю на поприще, а потому (безошибочно вспоминаю это) не безпокоился очень. Насчетъ же мѣста, которое займу въ литературѣ, былъ равнодушенъ: въ душѣ моей былъ своего рода огонь, въ который я и вѣрилъ, а тамъ, что изъ этого вый-детъ, меня не очень заботило, ну вот и весь мой опытъ, про который вы спрашиваете»30.

В редакторском примечании к этому письму отмечено, что оно доставлено «въ копiи отъ А. П. Н–а, — лица, всегда интересовавшагося словесностью и нѣсколько подвизающагося въ литературѣ»³¹. В настоящее время письмо в оригинале хранится в РО ИРЛИ в фонде М. И. Семевского (ф. 274, оп. 3, № 42), на нем сохранилась карандашная помета, сделанная его рукой: « Напеч. въ “ Рус. Ст .” 1884 ».

В 1885 г. в журнале были опубликованы письма Достоевского 1867–1870 гг., которые он отправил из Женевы, Флоренции, Дрездена своим родным — племяннице Соне и сестре Вере Ивановым. В этих письмах Достоевский останавливается на бытовых проблемах молодой семьи, пишет о работе над романом «Идиот». 29 сентября 1867 г. в письме к Соне Ивановой Достоевский делился своими впечатлениями о Конгрессе Мира:

«Начали съ того, что для достиженiя мира на землѣ нужно истребить христiанскую вѣру, большiя государства уничтожить и подѣлить маленькiя; всѣ капиталы прочь, чтобъ все было общее по приказу и проч. Все это безъ малѣйшаго доказательства, все это заучено еще 20 лѣтъ назадъ наизусть, да такъ и осталось. И главное огонь и мечъ — и послѣ того какъ все истребится, то тогда, по их мнѣнiю, и будетъ миръ»32..

В письме Соне от 1 января 1868 г. Достоевский формулирует главную мысль романа «Идиот» — «изобразить положительно прекраснаго человѣка»:

«На свѣтѣ есть одно только положительно прекрасное лицо — Христосъ, такъ что явленiе этого безмѣрно, безконечно прекраснаго лица ужъ, конечно, есть безконечное чудо (все евангелiе Iоанна въ этомъ смыслѣ, онъ все чудо находитъ въ одномъ воплощенiи, въ одномъ появленiи прекраснаго)»33.

Несколько раз возвращается Достоевский к мысли о том, что написать новый роман (пока он называет его «Атеистом») за границей невозможно, ему необходимо вернуться в Россию, поэтому Италия для него «хуже, чѣмъ ссылка въ Сибирь»34. В письме от 17 августа 1870 г. из Дрездена Соне Достоевский повторяет свою любимую мысль: «Безъ страданiя и не поймешь счастья»35.

В 1885 г. Семевский опубликовал письмо Достоевского брату Михаилу от 22 февраля 1854 г., копию которого передал ему священник из Старой Руссы, друг семьи Достоевских, о. Иоанн Румянцев36. В этом письме, описывая свою жизнь после расставания с братом, Федор Михайлович заключает:

«Вообще время для меня не потеряно. Если я узналъ не Россiю, такъ народъ русскiй хорошо, и такъ хорошо, какъ можетъ быть немногiе знаютъ его»37.

Публикация этого письма в журнале «Русская Старина» сопровождалась перепиской, которую вел М. И. Семевский со вдовой Достоевского. После работы с копией письма, переданной о. Иоанном Румянцевым, Михаил Иванович в письме от 19 сентября 1885 г. просит Анну Григорьевну прислать подлинник этого письма, чтобы сличить его с опубликованной копией, а также предлагает передать гонорар за публикацию письма и экземпляры журнала «Русская Старина» в пользу Старорусской школы, которая была создана вдовой писателя38. После сличения копии и подлинника Семевский включил в журнал комментарий, где отметил три расхождения: в копии предлог «о», а в подлиннике — «объ»; «проси ради Христа!» вместо правильного: «прости ради Христа!»; «разцѣлую дѣтей» — тогда как в оригинале: «разцалуй дѣтей»39.

В февральской книге «Русской Старины» 1889 г. вышла небольшая публикация, подписанная Н. Т. Черевиным из г. Любим Ярославской губернии. Автор выступил с одобрением воспоминаний А. П. Милюкова «въ достойнѣй-шемъ журналѣ “Русская Старина” изд. 1881 г. о Ѳедорѣ Михайловичѣ Дос-тоевскомъ» и с опровержением статьи польского заключенного Омского острога, которая вышла также в 1881 г. в газетах. Черевин служил в корпусном штабе старшим адъютантом в то время, когда Достоевский находился в Омском остроге. Он категорично отрицал возможность подвергнуть Достоевского наказанию розгами «до трех раз», как утверждалось в воспоминаниях соузника писателя. Аргументация опровержения основывалась на том, что при таком «добрѣйшемъ и достойнѣйшемъ комендантѣ», как полковник де Граве, плац-майор Кривцов не мог этого сделать, известие об экзекуции должно было дойти до госпитального начальства, корпусного командира и распространилось бы в городе. Черевин утверждал, что в госпитале к Достоевскому относились очень сочувственно, в частности «госпитальныя дамы по своей гуманности, въ особенности жена старшаго доктора г-жа Троицкая, посылали Достоевскому чай и часть изъ своего обѣда»40.

В 1891 г., к 10-летию со дня кончины Достоевского, Семевский поместил в журнале «Русская Старина» описание первого музея писателя, который был создан его вдовой. Он обратил внимание на подлинные вещи, которые были сохранены А. Г. Достоевской: письменный стол, перо, портсигар, колокольчик писателя, а также документы, рукописи романа «Братья Карамазовы», «Дневника Писателя» 1881 г., 15 тетрадей и письма 1876–1877 гг.41 Предчувствуя близкую кончину, М. И. Семевский за четыре с половиной месяца до смерти оставил завещание, в котором, в частности, писал: «…оставляю моей единственной дочери и жене труд большей части моей жизни — “Русскую Старину” — и молю Бога: да не прекратится с днем ожидаемой мною кончины издание этого журнала, всецело посвященного истории и русской литературе дорогого моего отечества»42.

После скоропостижной смерти Семевского в 1892 г. (он умер в 55 лет, «во время чтенiя второй лекцiи о царѣ Петрѣ Великомъ въ Кронштадтскомъ морском собранiи, вдругъ почувствовавъ себя дурно»43) журнал «Русская Старина» был продан его вдовой С. П. Зыкову, В. И. Вишнякову, Н. К. Шильдеру и П. Н. Воронову. Редактированием журнала занимались сначала академик Н. Ф. Дубровин (с 1895 г.), затем генерал в отставке и военный историк П. Н. Воронов (с 1907 г.) (см. об этом: [Бронникова]). Выбранное Семевским направление журнала поддерживалось обоими редакторами.

Материалы о Достоевском публиковались в журнале и после смерти Семевского. Так, в «Русской Старине» за 1910 г. (т. 141, № 2) в статье В. Хра-невича содержится отклик на отрывки из воспоминаний Симона Токар-жевского «Семь лет каторги», которые были опубликованы в «Польской газете» (1907, № 2–19). Автор статьи отдает должное любви к отчизне польских каторжан, приводит примеры их «мученичества», когда Токаржевский и Жоховский принимали наказание палками и розгами, сохраняя свое достоинство с помощью веры. Сопоставляя «Записки из Мертвого Дома» и воспоминания польского соузника Достоевского, Храневич объясняет различие в картине мира авторов этих произведений их разным отношением к другим каторжанам, т. е. народу: Достоевский «считалъ этотъ мiръ своимъ», а Токаржевский держался на «благородной дистанцiи» с каторжанами. Автор статьи заметил, что поляки с трудом согласились посетить представление, устроенное другими каторжанами на Рождество; не хотели принимать милостыню, поскольку не считали себя несчастными и постоянно напоминали всем окружающим, что они именно политические заключенные. Этому поведению автор статьи противопоставил отношение Достоевского к милостыне, которую ему дали в остроге девочка и ее мать-солдатка: полученную копеечку он долго хранил у себя44.

В «Русской Старине» показано иное отношение к Достоевскому — в воспоминаниях И. И. Янжула (1846–1914), экономиста, профессора Московского университета и академика. Во время посещения П. А. Гайдебурова он имел возможность познакомиться с Достоевским, но у него осталось неприятное впечатление от общения с писателем, которому он первоначально симпатизировал. И. И. Янжул предположил, что их «натуры не сошлись». Вторая встреча с писателем произошла в Александринском театре. Достоевский спросил у Янжула о Владимире Соловьеве, но ироничный ответ собеседника прервал начавшийся было диалог («по слухамъ все больше обрѣтается около Каткова съ Леонтьевымъ и Любимовымъ, гдѣ ему тепло»)45.

Один из разработчиков судебной реформы 1860-х гг. сенатор Яков Григорьевич Есипович (1822–1906) на страницах «Русской Старины» вспоминал о похоронах Ф. М. Достоевского и утверждал, что торжественность, с которой хоронили писателя, — это «признакъ великаго историческаго народа: только такой народъ дорожитъ въ своей жизни такими чертами, такими явленiями, которыя служатъ ему ручательствомъ, что весь умереть онъ не можетъ». Есипович противопоставлял Достоевского и Диккенса. Отдавая предпочтение второму, он замечал, что в произведениях русского писателя можно увидеть «взрѣзыванiе больной души безъ всякой пощады и для нея, и для читателя, и для самого автора-анатома». Отказывая Достоевскому в художественном таланте, сенатор утверждал, что студент Данилов совершил свое преступление под влиянием «наркотически опьяняющей книги» — романа «Преступление и наказание»46. Есипович видел главную заслугу Достоевского в том, что «несмотря ни на какое униженiе человека, онъ всегда находилъ въ немъ искру человѣчности». Высшим типом, созданным писателем, Есинович считал старца Зосиму:

«Этотъ старецъ монахъ, больной, слабый, наканунѣ своей смерти не только спокойный, но постоянно всѣхъ прощающiй, всѣхъ ободряющiй, безъ всякой горечи и гордости въ душѣ, безъ затаенныхъ, эгоистичныхъ мыслей — такая свѣтлая личность. Такое прекрасное созданiе, что влiянiе его отражается на всякую душу, на всякую мысль, приходящую съ нимъ въ соприкосновенiе»47.

Семевский обращал особое внимание на документы личного происхождения. Его бережное отношение к историческому наследию позволило редактору и восприемникам опубликовать документы, раскрывающие новые факты биографии Достоевского и его современников. В них Достоевский предстает как чуткий, всегда готовый к состраданию человек, ценящий добро, находящий в себе силы даже в самые тяжелые минуты жизни сказать слова утешения и дать мудрые советы тем, кто в них нуждается. Семевский и Достоевский стремились пробудить в своих читателях понимание и любовь к России, к ее прошлому, современности и будущему.