Матросы-балтийцы в революции 1917 года: очерк современной историографии

Революция 1917 г. - важнейшее событие в отечественной истории [1, c. 81-83]. Осмысление нашего революционного прошлого еще не завершено [2, c. 239-240]. В 100летнюю годовщину революции можно подвести лишь промежуточные итоги изучения фактора участия матросов Балтфлота в революционных событиях. До сих пор это один из дискуссионных вопросов историографии Российской революции [3]. Признано, что при анализе данной научной проблемы необходимо учитывать не только классовый, но и возрастной, гендерный, национальный фактор [4, c. 50-52]. В.И. Ленин, лидер партии большевиков, накануне октябрьского выступления настаивал на привлечении к восстанию трех главных сил: флота, рабочих и солдат. При этом он заявлял, что самые решительные элементы - рабочая молодежь и лучшие матросы [5, c. 383].

Цель данной статьи - показать, как в современной российской историографии представлено участие матросов Балтфлота в русской революции, выявить основные тенденции исследований, наиболее серьезные расхождения в трактовке и оценке событий.

Тема стала предметом научных исследований уже в первые годы советской власти. Историография участия моряков в революции прошла те же периоды, что и вся советская литература, посвященная Октябрю, и традиционно подразделяется на три периода:

• 1)    1917 - середина 1930-х годов, когда началось создание документальной базы, публикация исторических источников, разработка темы с идеологических марксистских позиций;

• 2)    вторая половина 30-х - середина 50-х годов. В этот период наиболее значимым трудом стала «Истории гражданской войны в СССР» (тт. 1-22) [6, c. 29-221]. В центре внимания оказались работы В.И. Ленина, партийные документы. Впервые была рассмотрена роль Балтфлота в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции [7, c. 304-307];

• 3)    вторая половина 50-х - начало 80-х годов. Опубликованы монографии В.В. Петраша, М.Х. Киуру, А.С. Пухова, С.С. Хесина, наибольшее внимание в них уделено Кронштадту. Тогда же историография по данной тематике получила свое освещение в работе А.И. Ефремова [8, c. 7-12].

Не отрицая вклада ученых СССР в изучение проблемы, отметим: существовала установка на героизм флота как «славы и гордости революции» [9, c. 334]. Бесспорным являлось утверждение, что РСДРП(б) удалось революционизировать флот [10, c. 117-123]. Все действия матросов трактовались как результат большевистского руководства.

За рубежом также проявляли внимание к этой проблеме. На Западе оформилось утверждение, что революционные матросы зимой и осенью 1917 г. стали решающим фактором победы [11, c. 217]. И это сближало подходы западных и советских исследователей.

После 1991 г. изучение темы в нашей стране практически прекратилось. Только в конце XX столетия интерес вновь возрождается. Современные технические возможности позволили авторам задействовать огромный массив архивных данных. В научный контекст были введены материалы из фондов Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного исторического архива, Российского государственного архива военно-морского флота (РГАВМФ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), а также из местных архивов. Впервые в России издается мемуарная литература, написанная офицерами флота, сумевшими уехать в эмиграцию [12, c. 1318]. Ученые стали активно использовать количественные методы, аналитические методики, рассматривать явления с позиций обновленной методологической базы, впервые приступили к изучению социально-психологических факторов.

В 1990-е годы формируется одно из направлений современной историографии - социальная психология. Первым к исследованию массовой психологии, ее решающей роли в развитии революции обратился В.П. Булдаков [13, c. 52-54]. Данный подход надолго стал определяющим в научных исследованиях. Сознание разных социальных слоев, их ментальные, социокультурные, социопсихологические характеристики оказались в фокусе внимания современного научного знания [14, c. 165]. Приступив к изучению социальной психологии солдатских и матросских масс, исследователи приблизились к пониманию социальных процессов в эпоху революции, так как армия и флот состояли из различных социальных групп, они полно и ярко выражали интересы народа [15].

В годы Первой мировой войны флот вырос. Накануне февральских событий нижних чинов в нем насчитывалось 137,2 тыс. человек, только на Балтийском флоте - 83,9 тыс. человек, что составляло свыше 60% всего личного состава ВМФ. Пристальное внимание исследователей было уделено кровавым эксцессам, самосудам, всему тому, что можно трактовать как левый радикализм. Но историки флота отказались от упрощенного подхода к революции как к коллективному безумию, прежде всего, солдат и матросов [16]. Хотелось бы отметить, что в литературе всегда присутствовало понимание, что февраль на Балтике ознаменовался кровавыми расправами рядовых над офицерами. В советских изданиях они воспринимались как стремление уничтожить царизм [17, c. 27-29]. В эмигрантских публикациях причины расправ сводились к двум моментам: инспирации немецких шпионов и разрушительной агитации левых партий [18, c. 117-119]. Но советская и эмигрантская литература скорее уходили от анализа, чем приближались к пониманию случившегося. Иначе интерпретируются эти факты отечественными авторами сегодня. Важно, что в работах дана попытка выявить корни озлобленности и жестокости.

Диссертационное исследование В.В. Беляева «Балтийский флот в период буржуазно-демократической революции в России. Вопросы историографии» стало отправной точкой изучения проявлений флотского экстремизма [19, c. 16-17]. В работах К.Б. Назаренко, А.В. Смолина, Д.А. Бажанова, М.А. Елизарова, А.П. Павленко, А.В. Пановой исследуются причинно-следственные связи матросских выступлений. Опираясь на выводы, к которым пришли ученые, можно констатировать, что причины имели серьезные исторические корни и сводились к следующему:

• -    еще в XVIII в. для матросов установились жесткие казарменные требования и фактически тюремные порядки;

• -    в морской среде существовала резкая социальная рознь между высшими по званию и низшими; происхождение морского офицерства из элитных дворянских семей постоянно подчеркивалось во время исполнения службы и приводило к противостоянию;

• -    развитие флота, рост профессиональных требований к рядовым привело к повышению уровня грамотности матросов, росту у них чувства собственного достоинства;

• -    матросы не забыли бесславное поражение в русско-японской войне, Кровавое воскресенье, «Потемкин» и «Очаков»; они чтили революционные традиции.

Исследователи показывают нарастание напряжения с 1914 г. Так, Бажанов обращает внимание на зарождение противоречий на флоте, вылившееся в девиантное поведение рядовых. Тогда, в 1914-1916 гг., на базировавшихся в столице Великого княжества Финляндского судах распространились конфликтные ситуации. Классифицировав все случаи на три подгруппы (между рядовыми и унтер-офицерами; между матросами и офицерами; внутри коллектива рядовых), Бажанов приходит к выводу, что эксцессы были вызваны личными мотивами. Автор считает, что прослеживается определенная закономерность между количеством конфликтов и интенсивностью участия в боях. В условиях тыла число конфликтов возрастало [20, c. 27-29]. Накопившееся в душах матросов чувство унижения выплеснулось на поверхность во время революции. Этот всплеск антио-фицерских настроений вылился в стихийные расправы над офицерами, жертвами которых стали как вызывавшие ненависть офицеры, так и случайные лица [21, c. 195].

Насилие в революционную эпоху не раз становилось объектом исследований в русле изучения динамики развития криминальной ситуации как важной составляющей революционного кризиса [22]. Предпринимаются такие исследования и зарубежными специалистами [23]. Сегодня в их публикациях превалирует упрощенный подход,, сопровождающийся перечислением случаев насилия разного рода [24].

Представляется, что к данной теме всесторонне подошли именно отечественные историки. Это позволяет зафиксировать некоторые более важные процессы, происходящие в обществе, нежели констатация «архаизации сознания» и люмпенизации. За видимой бессистемностью поведения историки видят определенную внутреннюю логику и приближаются к пониманию настроений матросов и солдат.

В 1917 г. в Петрограде шла активная борьба за власть. Она принимала различные формы. Демонстрации и митинги сменяли друг друга, создавались различные революционные структуры, организовывалось голосование, принимались резолюции. Насущные, прежде всего бытовые, вопросы к лету 1917 г. резко обострились. Насилие стало важным фактором политики на «низовом» уровне [25, c. 29]. Специалисты сходятся во мнении, что отчуждение, закладывавшееся в предыдущие годы, оборачивалось против командного состава. Однако неправомерно видеть в стихийных расправах плоды агитации. Они не были инспирированы левыми партиями. Известно, что все политические силы, поддержавшие Февральскую революцию, одобрили их. Политики преувеличивали степень разумности действий ватаг матросов.

Современные исследователи рассматривают генезис политических настроений матросов отечественного военно-морского флота во время Первой мировой войны, революции 1917 г. и Гражданской войны. В своих работах они приходят к выводу, что наряду с социальными причинами революционности значительную роль играл фактор усталости от длительного бездействия, особенно на крупных кораблях флота [26, c. 10-14]. К 1917 г. рядовой состав ненавидел даже слово «дисциплина». Субординацию воспринимали как «николаевскую», «палочную», которую нужно уничтожить. Все жаждали воли. Выявлено главное событие, которое стало началом расправ на Балтике: решение командующего флотом вице-адмирала А.И. Непенина задержать объявление манифеста об отречении императора Николая II [27, c. 18]. Это вызвало недоверие ко всему офицерству в Гельсингфорсе [28, c. 39-40]. И если Елизаров считает, что убийства затронули офицеров - носителей «другой правды», то Бажанов уверен, что нельзя сбрасывать со счетов ситуативный фактор [29, c. 150-151]. Он подчеркивает, что определенную роль сыграли и те модели поведения, которые избирали представители командного состава, а именно: попытки противодействия, пассивное соучастие, активное взаимодействие. Сопротивление офицеров бунтовщикам закончились гибелью командиров на «Императоре Павле I», «Андрее Первозванном». Удалось сохранить дисциплину на крейсере «Россия», миноносцах «Гайдамак», «Азард». Конструктивно взаимодействовал с командой «Гангута» капитан I ранга П.П. Палецкий. Он объявил о падении монархии, предложив нижним чинам избрать свой представительный орган самоуправления.

Бажанов подчеркивает отсутствие четких алгоритмов во взаимодействии различных флотских групп, делает акцент на стратегиях поведения в период восстания, а также на роли ситуативного фактора [30, c. 40].

В современной историографии признано, что не под влиянием сиюминутных настроений, не под воздействием пропаганды и агитации левых партий, не под давлением шпионов и диверсантов русские матросы убивали русских офицеров. Так проявили себя те тенденции, которые вызревали на флоте долгие годы. Но, к сожалению, до сих пор идут споры о количестве погибших офицеров. Так, Смолин, полагает, что жертвами стали 39 человек [31, c. 120]. Его мнение кардинально отличается от подсчетов коллег. С.В. Волков число погибших точно не называет, оперируя данными от 100 до 67 [32, c. 23]. В свою очередь, Елизаров уверен, что потери составили около 100 человек, но и он не высказывается определенно [33, c. 46-47]. О 57 убитых говорит Назаренко. Он опирается на военно-морские приказы, выпущенные с 22 марта по 2 июня 1917 г. [34, c. 182-183]. Полагаем, что спустя 100 лет имена убитых должны быть точно названы. Без создания мартиролога наши знания о Балтфлоте в начале революции не будут полными.

Исследователи сходятся в главном: самосуды стали возможны, так как отношения выстраивались на прежних стереотипах. В их основе лежало взаимное недоверие между офицерством, с одной стороны, и нижними чинами - с другой [35, с. 39-40]. Разумеется, имели место исключения. Некоторых командиров матросы уважали и доверяли им [36, c. 41-42].

В целом, причины жестокости и насилия на сегодняшний день достаточно исследованы. О ситуации, сложившийся после событий 27 февраля - 4 марта 1917 г., точно выра- зился К.Б. Назаренко: «Нижние чины флота не хотели быть статистами при решении политических вопросов, они стремились к активному участию в решении судеб страны…» [37, c. 186].

Абсолютно новым в 1917 г. стало появление в России различных представительных органов. Революция привнесла стремление к самодеятельности, демократизму. Петроградский Совет после кровавых событий на флоте утвердил приказ о создании матросских комитетов. В марте - октябре 1917 г. судовые комитеты взяли на себя повседневные заботы о быте, питании, медицинском обслуживании своих экипажей. Следили за исполнением повседневных обязанностей, поддерживали дисциплину. После Корниловского мятежа практически отстранили командование от решения мирных проблем, признавая необходимость руководства со стороны офицеров во время боевых действий [38, c. 300302]. Успешная работа судовых комитетов вселяла в матросов уверенность в своих силах и убежденность, что жизнь в России для трудящихся изменится к лучшему.

В научной литературе не обойдена вниманием деятельность созданного в апреле Центрального комитета Балтийского флота во главе с матросом транспорта «Ща», большевиком П.Е. Дыбенко. Кроме него, в Центробалт вошло 33 человека. Большевиками также были Э. Берг, Н.А. Измайлов, П.Д. Мальков, Г.И. Силин, Н.А. Ховрин. Эта структура стала высшим выборным демократическим органом флота. Были созданы подобные организации на других флотилиях - Каспийской, Черноморской, Мурманской, Северно-Ледовитого океана. Но они не смоги добиться такого же авторитета, как Центробалт, который взял под контроль деятельность командования [39, c. 95-97]. 19 сентября на совместном заседании с представителями судовых комитетов приняли резолюцию о непризнании власти Временного правительства. Историки уже долгое время изучают деятельность организации, столь важную осенью 1917 г. 23 октября Центробалт поддержал курс РСДРП(б) на вооруженное восстание, 24 октября отправил в Петроград из Гельсингфорса и Кроншдадта 15 кораблей и почти 10 тыс. хорошо вооруженных матросов [40, c. 253]. Эта серьезная сила оказала решающее влияние на победу большевиков [41, c. 122-127]. С такой трактовкой событий, сложившейся в советские годы, согласны все современные исследователи. Выстрел «Авроры» 25 октября 1917 г. в 23 часа традиционно присутствует в нашей историографии [42, c. 205]. Однако историк Ю.З. Кантор восстанавливает забытые подробности: орудие № 1 боевого корабля стреляло холостым залпом. Боевыми снарядами стреляли орудия Петропавловской крепости. Председатель судового комитета «Авроры» А. Белышев и Товарищ председателя П. Андреев уже 27 октября отправили эмоциональное письмо в редакции петроградских газет. В нем были такие строки: «… Мы заявляем, что пришли не громить Зимний дворец, не убивать мирных жителей, а защитить и, если нужно, умереть за свободу и Революцию…» [43, c. 13-14]. Этот поступок команды «Авроры» подтверждает правоту большинства исследователей. Историки полагают, что события Октября 1917 г. заставили уверовать матросов, что на них возложена особая миссия. Победители думали и говорили о своем особом предназначении. В годы советской власти этот факт преподносился как доказательство тотальной большевизации рядового состава Балтийского флота.

В современной научной литературе он трактуется иначе. Наиболее однозначно высказался по данному поводу Елизаров. Он полагает, что матросы имели свои особые взгляды, действовали как самостоятельная политическая сила. Ученый считает, что Цен-тробалт воспринимал большевиков как союзников в совместной борьбе против Временного правительства. Елизаров выступает против замалчивания небольшевистских взглядов матросов, полагая, что необходимо целостное восприятие событий: от февральских самосудов 1917 г. до Кронштадтского мятежа 1921 г. Именно так можно проследить эволюцию левоэкстремистских настроений в демократические [44]. Ему активно возражает Назаренко. Историк уверен, что матросы не являлись «оформленной политической группировкой». Он полагает, что матросов следует воспринимать как «специфическую социально-профессиональную группу, проявившую в определенный исторический момент большую активность». Назаренко считает, что феномен матросов революционного флота исчез весной-летом 1918 г., и связывает это со снятием Дыбенко с поста наркома по морским делам и судом над ним (март 1918 г.) [45, c. 343-344].

Профессиональный спор по данному вопросу показывает, что специалисты не имеют пока полного представления о политической зрелости балтийских моряков. В историографии излишне преувеличивается левый экстремизм большевиков в 1917 г. и не проработан вопрос о влиянии на них анархистов, эсеров, меньшевиков.

Признано, что осень 1917 - весна 1918 г. - период наибольшего политического влияния флота. Весьма интересен этап от февраля до ноября 1917 г., именно тогда начинает усиливаться роль матросов в петроградских событиях. Однако в нашей историографии еще не решен вопрос о лозунгах Октября. Без осмысления этого невозможно окончательно понять, почему матросы Балтийского флота в подавляющем большинстве поддержали большевиков. Такая работа еще предстоит. Без дальнейших исследований невозможно понять, как и почему от призыва «Вся власть Советам» матросы вскоре перешли к другому воззванию - «За Советы без коммунистов». Балтфлот был серьезным политическим фактором в Российской революции. После падения самодержавия часть матросов осознала себя гражданами новой России. Они стремились участвовать в улучшении своей флотской жизни, в преодолении различных эксцессов, стремились к организации порядка в Петрограде. Другие восприняли свободу как возможность участия в погромах и грабежах. Соотношение этих двух начал, вероятно, еще долго будет оставаться предметом научной дискуссии.