Молодые годы отца Антония (Храповицкого) в письмах учеников К. Н. Леонтьева и С. А. Рачинского

Не нуждается в доказательствах, что митрополит Антоний (Храповицкий) — одна из крупнейших фигур в истории Русской Церкви ХХ в. Его наследие, со всеми его неоднозначными оттенками, не перестает быть притягательным для богословов и философов. Но что касается биографии (и, между прочим, также библиографии ), особенно дореволюционного периода, здесь еще научное осмысление, кажется, только начинается. Как это часто бывает с великими людьми, начальный период биографии митрополита изучен менее всего. Можно вспомнить, пожалуй, лишь первый том классического жизнеописания, созданного архиепископом Никоном (Рклицким)¹, и несколько статей и публикаций недавнего времени². В связи с этим дороги каждые, даже мельчайшие новые сведения или характеристики, данные современниками. Подборку подобных биографических материалов хочется предложить исследователям.

В 1886 г. иеромонах Антоний стал доцентом и инспектором Санкт-Петербургской духовной академии. Это значительно расширило круг его общения. К концу 1880-х гг. относится его знакомство с реформатором русской народной школы С. А. Рачинским (1833–1902), а к чуть более позднему времени — с К. Н. Леонтьевым. С последним (тогда уже монахом Климентом в тайном постриге) он встретится осенью 1891 г., будучи ректором Московской духовной академии, и 14 ноября возглавит отпевание философа3. В переписках Леонтьева и Рачинского с их учениками и последователями (у каждого из них был свой кружок, а некоторые имена, как увидим далее, объединяли оба сообщества) встречается ряд упоминаний о молодом богослове и церковном администраторе. Так, ученик Леонтьева и дальний родственник Рачинского Иван Иванович Кристи (1861–1894), готовившийся по окончании Университетского отделения Катковского лицея к защите магистерской диссертации в Московской духовной академии, 6 декабря 1888 г. писал Леонтьеву после своей поездки в Петербург: «Петербургская академия гораздо менее заражена духом касты; у них один из самых влиятельных лиц иеромонах Антоний из дворян и ректор Антоний также прекрасный»4.

О завязавшемся знакомстве с иеромонахом Антонием и о том, что последний состоит в переписке с москвичом Иосифом Фуделем (1864/1865–1918), который недавно вошел в круг учеников «русского византийца», говорится в письме Кристи от 23 декабря 1888 г.5 Сам Фудель в это время откликнулся на страницах газеты С. Ф. Шарапова «Русское дело» на статью о. Антония в «Церковном вестнике» («Беседы о нравственном превосходстве православного понимания Евангелия сравнительно с учением Л. Толстого»)6. Это выступление не прошло мимо Леонтьева. 2 декабря он писал Фуделю: «Если это Вы, О<сип> И<ванович>, написали статью в “Русск<ом> Деле” об Арх<и-мандрите> Антонии и Льве Толстом — то поздравляю Вас! Поздравляю! ― Вы молодец!»7

На ту же статью Фуделя откликался его однокурсник по Московскому университету Н. А. Уманов8. В его письме от 8 декабря 1888 г. говорится: «Читал Вашу статью об Иеромонахе Антонии. — Хороша и очень, по-моему, полезна. Антоний умница великая. Его мысли должны бы не только других направить на путь истинный, но и самого Толстого, если только он человек искренний, должны бы сбить с толку. — Посмотрим, что как-то он отнесется к ней. — Если

не обратит внимания, это будет значить только Священник Иосиф Фудель, 1892 г. то, что всему Толстому грош цены»⁹.

Следующей весной Фудель, хлопотавший о рукоположении, побывал, снабженный рекомендательными письмами Леонтьева, в столице и 17 мая 1889 г. рассказывал ему:

«Опишу теперь, какое впечатление произвел на меня Петербург. Впечатление это совсем неожиданное. Быть может, я несколько пристрастен, вследствие успеха своего дела, но навсегда останется у меня воспоминание о Петербурге самое приятное, самое теплое. В течение одной недели, которую я там прожил, я встретил там столько людей с истинно живой душой и бодрым духом, сколько я никогда не мог представить себе в этом холодном, официальном городе. Начать с того, что в Духовной Академии ректор ее, епископ Антоний, инспектор архимандрит Михаил¹⁰ и известный иеромонах Антоний — это такой триумвират редких по своим духовным качествам людей, какого больше нигде не сыщешь»¹¹.

Уже став священником, в письме к Леонтьеву из Белостока от 23 ноября 1889 г. о. Иосиф называет иеромонаха Антония среди тех лиц, с кем переписывается «ради своей личной духовной пользы» (другие в том же ряду — прот. А. М. Иванцов-Платонов

Протоиерей Александр Васильев с цесаревичем Алексеем, 1912 г.

ния о Влад<имiре> Соловьеве»15.

и П. Е. Астафьев)12. О «возвышенных письмах» о. Иосифа к о. Антонию упоминает в своей переписке с Рачинским Александр Васильев13, крестьянин по происхождению, выпускник Татев-ской школы по прозвищу Старчик, будущий духовник Царской семьи, в описываемое время — студент петербургской академии.

Примечательно, что, обращаясь к Леонтьеву 25 апреля 1890 г., Фудель цитирует одно из писем о. Антония, тогда исполнявшего обязанности ректора: «Иеромонах Антоний пишет мне (из Петербурга) по поводу борьбы с Католицизмом: „Если бы мы только сами вжились в Православие, то конечно пропаганда не имела бы успеха“…» Далее о. Иосиф добавляет от себя: «Это самое можно сказать обо всем. Мы сами познáем дух Православия, тогда никакие секты не будут страш-ны»¹⁴. В том же письме Фудель спрашивает: «Читаете ли Вы „Церковный Вестник“? Последнее время там были хорошие статьи Иер<омонаха> Анто-

Оказалось, что Леонтьев успел познакомиться с полемическим выступлением богослова и не был удовлетворен им. 2 мая 1890 г. он отвечал своему младшему другу:

«Я нуждаюсь во внешнем, видимом авторитете… Да и плохо понимаю его способ рассужденья. — Не согласен и с тем, что духовенству Правосл<авному> не нужно вовсе влиять на Государственную жизнь. — Надо возвысить духовенство, сосредоточить его, облагородить его и дать ему — больше влиять . — Что-то есть такое в статьях этих „недостаточное“… Пока другого выражения не придумал. — У Соловьева ясно ; ― тут — темно . — Неужели это я так слаб умом? Может быть; ― пойму От<ца> Антония позднее.

Вообще сказать, Соловьев и все противники его напоминают мне борьбу Наполеона I-го со всеми европейскими полководцами. — Никто отдельно взятый <…> не могли с ним равняться; но история их совокупными усилиями низложила его. — Я уверен, что с Римскими выводами Соловьева (вовсе из основ его не вытекающими неизбежно) Россия справится через посредство Страховых, Астафьевых, Бестужевых, Иер<омонахов> Антониев и т. д. … несмотря на <то>, что Соловьев истинный орел умом, а они все начиная с Петра Евг<еньевича>¹⁶ и кончая лукавым Страховым — не много выше петухов и гусей взлетают»¹⁷.

О. Иосиф подхватывает в письме от 16 мая:

«В статьях о. Антония вы видите что-то „недостаточное“. Это верно. Когда я буду у Вас, я расскажу, отчего эта „недостаточность“ является. О. Антония я знаю лично. Не забывайте, что ему всего только 27 лет и в политическом мировоззрении он еще не может перешагнуть через Достоевского и Славянофилов. Оттого он туманен; с Л. Толстым ему не трудно бороться, но для борьбы с В. Соловьевым нужна иная почва, здесь нужна в противовес ему такая же ясность мысли и желаний . Этим не обладает ни о. Антоний, ни Астафьев, ни тем более Страхов. Мало кроме того знать, в чем ошибка В. Соловьева; надо еще противопоставить ложному идеалу Соловьева — такой же ясный свой идеал. А у кого из нас он есть? В этом вся беда. А то ведь Соловьев выждал критику о. Антония да в ответ спросил его: „А каков же ваш Церковно-религиозный идеал, если мой ложен?“¹⁸ И на это о. Антоний не ответит. А это грустно. Мало нападать на Соловьева, надо так сделать, чтобы он вышел из положения обороняющегося и сам напал бы. Тогда будет иное положение»¹⁹.

Тема полемики с Соловьевым возникает и в переписке Леонтьева с «раскаявшимся народовольцем» Л. А. Тихомировым. 19 сентября 1891 г., ровно за месяц до скандально известного соловьевского реферата «Об упадке средневекового миросозерцания», тот писал только что переселившемуся в Сергиев Посад Леонтьеву: «Если Вы видаетесь с о. Антонием, то не можете ли узнать, где в Москве добыть его брошюру о В. Соловьеве? Я теперь перечитываю Соловьева и очень бы желал знать оценку о. Антония»²⁰. То же и в письме от 21 сентября 1891 г.: «Я эти дни много читаю Соловьева. Прочел Теократию, читаю l’Eglise Universelle. По этому предмету тоже нужно будет потолковать и с Вами и с о. Антонием»²¹. Но — как писал Леонтьев Тихомирову — «кто же приведет его <т. е. о. Антония> ко мне»²². Знакомство состоится лишь во время предсмертной болезни Леонтьева.

Значительно больше материала находим в письмах молодых друзей С. А. Рачинского. Здесь и рассказ будущей игумении Екатерины (в миру графини Ефимовской; 1850–1925) о знакомстве в Петербурге с «молодыми монахами»-академиками. В письме от 19 июля 1886 г. больше говорится об о. Михаиле (Грибановском), и это понятно, вскоре после этого он стал духовным наставником настоятельницы Леснинской общины, но есть и отзыв о Храповицком, причем именно в сопоставлении с его другом:

«Как бы я желала, чтобы Вы видели тех молодых монахов, с которыми познакомил меня Саблер. На них лежит отпечаток какого-то покоя, который для меня есть признак большой внутренней силы. На лице Грибановского внимательный глаз прочтет следы борьбы и душевного страданья; но другой, Храповицкий (о его пострижении тоже писали в газетах) светел как херувим; высокий белый лоб — в полном смысле слова „безоблачное чело“, большие голубые ясные глаза, детская улыбка. Он родился мона хом»²³.

И. И. Кристи. Фотография конца 1880-х гг., подаренная С. А. Рачинскому

В письме монахини Екатерины от 24 октября 1886 г. говорится, что семинаристы «бредят» о. Антонием24. И вновь сопоставление с о. Михаилом:

«Необыкновенно он симпатичный человек. <…> Радуюсь, что выбрала в руководители себе именно его. Впечатление первое оказалось не ошибочным. О. Антоний действительно с 7-ми лет мечтал о монашестве и шел одним путем. А о. Михаил был неверующим (даже, говорят, террористом), значит, и его „осанна“ „чрез великое горнило сомнений прошла“»25.

Письма к Рачинскому еще при жизни адресата были расставлены по датам и хранятся в красиво переплетенных томах, которые интересно читать как цельное произведение, своего рода дневник духовной жизни России. Постепенно имя о. Антония начинает появляться в этом «дневнике» все чаще. В 1887 г., например, это отзывы православного японца Арсения Ивасавы (1863–1943) и Ивана Кристи. Оба они упоминают о рассказах Храповицкого о его пребывании в Холмщине.

«О. Антоний Храповицкий опять у нас. Он теперь читает здесь Св. Писание ветх<ого> завета. Печатает он свою магистерскую диссертацию: „Детерминизм и свобода воли“. Живя на западной окрайне, он заметил силу Католической Церкви и очень сокрушает<ся> о бездеятельности русских»26 (Ивасава, письмо от 14 октября 1887 г.).

«Какой грозной правдой отзывается впечатление о. Антония из пребывания в Холме. Да, мы с Вами о. Антонию готовы завидовать, а большинство у нас занимается глумлением и самохвальством»27.

В письме Кристи от 30 января 1889 г. есть отголосок разговоров с о. Антонием о Соловьеве28, в послании от 2 марта — свидетельство о переписке с иеромонахом29; сердечный отзыв о нем и вообще о петербургской академии содержится в письме от 26 июня30. Интересно письмо от 28 мая с рассказом о проявляемом о. Антонием сочувствии к автору, о лекциях Храповицкого, в которых тот «философски освещает Ветхий Завет с точки зрения Промысла», о том, что о. Антоний хотел бы приехать в Татево не с Саблером, а один, чтобы «быть свободным». В том же письме приводится отзыв одного из студентов о молодом профессоре:

«…мы с одним студентом хвалили их, и я сказал, что они хороши, что в них есть мысль и можно скоро усвоить, он говорит: „представьте себе, нам наоборот:

мы привыкли к разным загвоздкам, а это нравится, но ничего не помнишь“. Вот до чего семинарская рутина еще сидит в их уме; но хорош<о> уже, что эти лекции хоть нравятся им»31.

Особое значение имеет письмо от 10 июня 1889 г., в котором представлен настоящий конспект одной из речей молодого пастыря.

«Какой, право, молодец отец Антоний. Он был на панихиде по Оресте Милле-ре32 у курсисток; они просили его сказать слово. Он начал о том, какие их задачи в жизн<и> при их образовании. Во-первых, матери; теперь матери менее всего думают об воспитании детей, они их наряжают и коверкают, а которые желают, часто не умеют; „вот вы с вашим образованием, можете быть хорошими матерями, воспитать хорошее поколение“. Потом он говорил о положении образованной жены в обществе. Но если вы ни того, ни другого не хотите, а хотите обществен<-ной> деятельности, то идите в женские монастыри; мы здесь умствуем, думаем дело делать, а вы смотрите, куда идет народ, где центр его жизни, и вы тогда увидите, что в монастырях можно найти гораздо более почвы для общественной деятельности и принести пользу народу. „Я знаю, вы теперь, может быть, и посмеетесь. Я проповедую религию, которая ел<л>инам безумие, а иудеям соблазн33, но если кого-нибудь внезапно ударит так по голове, что и не разогнуться, то вы, может быть, вспомните эти слова“. Замечательно то, что они отнеслись с полной симпатией, т. е. не к монашеству, но к его речи»34.

В 1889 г. не миновал знакомства с о. Антонием и еще один постоянный корреспондент Рачинского, в недавнее время помощник его по народному учительству, Николай Михайлович Горбов (1859–1921). 15 марта он сообщил: «В Петербурге я познакомился с Антонием Храповицким, приведшим меня в восторг»35. Подобно тому, как было с Фуделем и Кристи, между новыми знакомыми установилась переписка. Ср. в письме Горбова к Рачинскому от 31 августа 1889 г.: «От<ец> Антоний (Храповицкий) пишет мне нежности о Саше Васильеве»36.

Но и сам студент Васильев слал в Татево новости об инспекторе академии. Так, 4 августа он писал: «Завтра о. Антония посвящают в Архимандриты. Он страшно тоскует»³⁷. «Перекрестные» упоминания разбросаны по письмам во множестве. Вот 14 июля о. Антоний сетует: «Наш общий друг Кристи очень плохо себя зарекомендовал на экзаменах со стороны серьезности отношения к ним, и профессора недо-вольны»³⁸. Все три лица вместе стоят на молебне в академическом храме. 19 октября Кристи пишет Рачинскому: «Пожалуйста, запишите и меня грешного в Татевскую книгу общества Трезвости. Сегодня о. Антоний отслужил молебен Пр<еподобному> Сергию, и я дал обет на один год. При молебне присутствовал и Саша»³⁹. В свою очередь о. Антоний в письме к Рачинскому от 9 декабря 1889 г. характеризует и Василье ва, и Кристи (а вместе с ним и Сол овьева):

«А. П. Васильева я полюбил от всего сердца; его реферат в 80 стр., мелко исписанных, прослушан был 150 студентами с напряженнейшим вниманием: так овладел нами задушевно-искреннейший тон его речи, который сам по себе говорит о его высокой христианственности. Бог да сохранит его таким для дальнейшей жизни и для вечности.

Кристи (добрейший ч<елове>к) увлекается Соловьевщиной, перешедшей в самый бесцеремонный ультрамонтанизм, где (т. е. в новой книжке С<оловье>ва: la russie et l’église universelle) папа получает откровения “etiam sine ecclesiae”40. Вот что значит праздность души: и умница договорится до зеленого змия, даже без водки. А увлекаются кой-кто из аристократов: Мышецкие, Толстые. Сам Вл. Соловьев уже неискренен; видать, что ведет пропаганду, а потому различие между правдой и ложью для него перестало существовать»41.

Снова в этот длящийся «полилог» вступает Александр Васильев, причем в его рассказе появляется и Фудель. Процитирую его письмо от 16 декабря 1889 г.:

«Третьего дня Соловьев был у о. Антония — и они до слез с ним спорили; конечно, его ересь не проникнет в народ, дальше салонов она не пойдет, но беда в том, что из этих салонов выйдут общественные деятели в Западном крае; эти-то окатоличенные деятели могут много повредить успехам Православия в Западном крае, где еще очень сильны традиции католичества и симпатии к нему. Мне от души жалко доброго И. И. Кристи, который не знает где главы подклонити и молится на Соловьева; даже смешно становится, когда он начинает защищать Соловьева, горячится, суетится и ни одного предложения не докончит: он теперь совсем разучился говорить42. <…> Слышали ли Вы, что г. Фудель принял священство? Он теперь священствует в Белостоке и пишет прекрасные возвышенные письма о. Антонию; видно, что он пошел по призванию»43.

В 1891 г. в письмах к Рачинскому упоминают о. Антония Горбов (упрекает его за «схоластику» и замечает, что «для духовных интересов гораздо более делает Толстой и даже Соловьев»)44 и о. Герман (Иванов)45, постриженный в монашество в один день с будущим патриархом Сергием (Страгородским). В 1892 и 1893 гг. Горбов несколько раз сообщает о своих встречах с Храповицким как с редактором «Богословского вестника», о посещении его церковной службы. В письме от 1 мая 1892 г. интересен приведенный отзыв: «…московское духовенство возопило о „неправосла-вии“ Антония»46. Пройдет еще год и некоторую разгадку этому краткому замечанию Рачинский найдет в письме о. Иосифа Фуделя:

«Еще пример неудачной деятельности в Москве. Наш общий друг о. Антоний Храповицкий очень милый человек; я его люблю за его идеальные порывы и за кипучую деятельность. Одна беда — он несколько легкомыслен, решает всё только с одной точки зрения (моральной) и никакого внимания не обращает на чужие мнения, а тем более настроения. В Петербурге всё это сходило с рук. В Москве отозвалось больно на нем же. Москва с его точкой зрения не согласна. Быть может, он виноват только в том, что необдуманно выражался, быть может, была какая-нибудь более серьезная причина, но факт тот, что о. Антония чуть не гласно обвиняют в ереси; и это в таких кругах, где необдуманно не станут говорить»47.

Но Рачинскому как педагогу, вероятно, именно и было близко нравственное богословие о. Антония48, а ближайшие младшие друзья «татевского отшельника» продолжали общение с архимандритом. Есть даже свидетельство о том, что один из почитателей Рачинского, биограф славянофилов Валерий Николаевич Лясковский (1858–1938) намеревался включить о. Антония в число сотрудников затеваемого им журнала49, возможно, памятуя о том, что он сотрудничал в аксаковской «Руси».

Процитированные письма едва ли вносят что-то новое в уже устоявшийся портрет молодого о. Антония, «духом горящего, Господеви работающего», живого олицетворения чаяний Леонтьева о приходе образованных дворян на служение Церкви. Эти документы ценны тем, что значительно расширяют представление о круге его общения, в том числе эпистолярного, а значит, могут дать новое направление научным поискам. В приложении к статье помещается одно из писем архимандрита Антония к Рачинскому. По расположению в коллекции адресата и по содержанию его можно датировать началом марта 1892 г., написано оно на почтовой бумаге Троице-Сергиевой лавры. Текст печатается по автографу: ОР РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 63. Л. 26–27 об.

Письмо архимандрита Антония (Храповицкого) к С. А. Рачинскому

†

Глубокоуважаемый

Сергей Александрович!

Желание Ваше будет исполнено в ближайшее воскресенье. Я душевно рад, что моя статья50 Вам понравилась, ибо выше ценю Ваше мнение, чем своих духовных. Впрочем на сей раз они тоже согласны со мной, а что касается до известных Вам «Писем к па-стырям»51, то лишь некоторые отцы и Владыки (Пр<еосвященный> Феофан) отозвались сочувственно52; другие же отцы и Владыки посмотрели на сию книжку с той точки

Сергей Александрович Рачинский. Худ. Н. П. Богданов-Бельский, 1903 г.

зрения, которая одна только и доступна нашему духовенству в большинстве его представителей, а именно: в каком свете является духовное сословие в данном сочинении. Вот что для них только и интересно, и дорого. Я часто говорил, что они напоминают ту пожарную команду, которая при известии постороннего человека, что в городе сильный пожар, не подумает о том, чтобы сейчас же снаряжаться и ехать тушить, но начнет излагать свою обиду на то, что заявивший о пожаре указал своим поступком на недостаточную деятельность пожарных сторожей, наводя тем тень на всю команду и т. д.

Еще в самый первый год моего священнослужения мать Екатерина53 читала мне Ваше письмо о том, что молодые монахи встретят неблагодарную почву в учениках и студентах духовного сословия, всегда чуждых призвания служить Богу. Тогда я не соглашался с истиною этих слов, а теперь уже давно вижу, в какую невозможную трясину затонула жизнь церковная, связав иерархию с сословностью, вопреки но-

возаветному учению. Правда меня Господь утешает постоянными доказательствами того, что и сорная нива может быть возделана и стать плодоносной, но всё же того ли нужно теперь от духовенства, когда ересь распространяется всё шире и шире и сильна оказывается не чем другим, а именно нравственным своим превосходством над жизнью церковного общества и пастырей.

С большим удовольствием читал я статью Сеодзи в «Русском Вестнике»54; она много способствует развитию русских симпатий к Японской миссии. Я, однако, думаю, что напрасно этих юношей Влад<ыка> Николай55 присылает в Россию заражаться семинарским индифферентизмом и соломенным рационализмом. Столь же мало пользы от посылки туда наших академиков. У нас слух, что наш общий друг о. Герман будет в Вифании инспектором56; это было бы очень хорошо и для Вифании, и для о. Германа. О. Фуделю буду очень рад57, а о. Ксенофонта я не вполне понимаю, хотя не разделяю отношения к нему сословного духовенства. Саша Васильев женился?58 И это хорошо, но от него я желал бы еще лучшего: это золотое христ<ианское> сердце.

Простите пока, достоуважаемый и незабвенный Сергей Александрович. Я редко Вам пишу, жалея Вашего досуга, столь нужного для многих Ваших почитателей; но сведения о Вас собираю всегда от молодежи и от о. Германа и Горбова (он не ослабел ли?)59.

Вам преданный богомолец Архим<андрит> Антоний