Новая «пинтадера» из Фанагории

1 Работа выполнена по теме НИР ИА РАН «Причерноморская и Центральноазиатская периферия античного мира и кочевнические сообщества Евразии: на перекрестке культур и цивилизаций» (№ НИОКТР 122011200269-4).

В 2009 г. при раскопках на «Верхнем городе» Фанагории в засыпанной мусором хозяйственной яме был обнаружен керамический штамп для оттискивания культового изображения на ритуальных хлебцах (рис. 1)². Это уже третий предмет такого рода, найденный в Фанагории. Первые два были получены при раскопках И. Е. Забелина в 1872 г. в той же части городища (ОАК, 1872. С. VIII; ОАК, 1873. С. XXI, 66; Кругликова , 1952. С. 120–121. Рис. 41: 1, 2 ). Подобного рода предметы, которые с некоторых пор почему-то принято называть пинтаде-рами (исп. pintadera , от pintar – писать красками, изображать), в Северном Причерноморье не столь большая редкость, хотя вряд ли можно сказать, что их известно много. Например, их единичные экземпляры были найдены в боспорском городе-крепости Илурат ( Гайдукевич , 1951. С. 208–210. Рис. 69; 1958. С. 82–84. Рис. 76), в Киммерике ( Кругликова , 1952. С. 119. Рис. 40: 1 ), Пантикапее (ОАК, 1898. С. 16. Рис. 11; Кругликова , 1952. С. 120–121. Рис. 41: 3 ) и Ольвии ( Толстой , Кондаков , 1898. С. 101. Рис. 140; ИАК, 1906. Вып. 13. С. 186. Рис. 139, 140; ОАК, 1874. С. 33; Кругликова , 1952. С. 120)³. Эти круглые штампы (их поперечные размеры от 8 × 9 до 9 × 10 см) датируют в пределах II–IV вв. н. э. Изображения на рабочей поверхности штампов разнообразны. Наряду с человеческой фигурой на них представлены животные, птицы, фантастические существа (олень, грифон, лошадь (?), павлин, лебедь, змея и др.), а также – дерево, виноградная лоза или ее грозди, листья плюща, канфар или столовая амфора.

Основываясь на интерпретации изображенных символов, распространение на Боспоре в позднеантичный период этих предметов, предназначенных для маркирования лепешек, используемых во время ритуальных празднеств, связывают с формированием синкретических религиозных верований, объединяющих культы разных богов (например, Кибелы, Аттиса, Астарты, Диониса, Сабазия, Митры и т. д.). Сопоставляя изображения на штампах с росписями боспорских склепов первых веков н. э., И. Т. Кругликова делает особый акцент на распространении мистического культа Сабазия. Рост его популярности она объясняет ухудшением условий общественной жизни, увеличением числа военных конфликтов, притоком в города новых жителей из числа окрестных племен. Не забывает И. Т. Кругликова упомянуть в этой связи культы «бога высочайшего» и «великой богини» ( Кругликова , 1952. С. 122–125). В. Ф. Гайдукевич, публикуя штамп из Илурата (рис. 2: 4, 5 ), отмечает его самобытность и то, что тип богини, на нем изображенной, «отражает религиозные представления, свойственные коренному скифо-сарматскому населению Боспора». Исследователь считает его «…чисто народным изображением той же великой богини растительного

Рис. 1. Керамический штамп из раскопок Фанагории (2009 г.)

1 – фотография штампа; 2 – «оттиск» (инверсия фото в Photoshop); 3 – прорисовка

Рис. 2. Штампы из Фанагории (детали изображения) и из Илурата

1 – 3 – детали изображения на штампе из Фанагории; 4, 5 – керамический штамп из раскопок Илурата (1949 г.): гипсовый оттиск ( 4 , по: Гайдукевич , 1958. Рис. 76: 2 ) и прорисовка оттиска ( 5 , по: Гайдукевич , 1951. Рис. 69)

и животного царства, матери всего сущего, богини, органически слившейся со священным “древом жизни”» ( Гайдукевич , 1951. С. 210; 1958. С. 81–82).

Новая находка из Фанагории расширяет круг наших источников, повествующих о системном кризисе традиционных верований в греческом обществе, хотя и не дает возможности внести ясность в вопросе о характере культа (или культов), с которым связано изготовление на Боспоре ритуальных лепешек. Я не ставлю перед собой задачи рассуждать об этом масштабном процессе, моя цель – опубликовать найденный в Фанагории предмет.

Штамп обнаружен в мусорном заполнении ямы (№ 411), которая была выкопана в мусорном же слое позднеантичного – ранневизантийского времени4. Хронологический разброс находок из нее весьма широк. В яме обнаружены фрагменты керамики от классического времени до раннего Средневековья5. Таким образом, контекст находки не дает оснований для точной датировки интересующего нас предмета.

Он изготовлен довольно небрежно из местной глины, при обжиге обретшей на поверхности темно-красный цвет с характерным для фанагорийских керамических изделий фиолетовым оттенком (в толще черепок темно-серых тонов). Форма штампа лепешковидная (толщина – 2,8 см) округлых в плане очертаний диаметром 9,1 см (с одной стороны утрачен сегмент), выпуклая с тыльной стороны, вогнутая с лицевой, на которой от руки оттиснуто изображение, детали – при помощи палочки6 («стеки»).

На новом фанагорийском штампе весьма схематически представлена стоящая человеческая фигура7 в короткой, до колен, широкой «рубахе», крест-накрест перетянутой на уровне груди, с горизонтально раскинутыми в стороны руками (рис. 1). В левой руке (с тремя растопыренными пальцами) – виноградная гроздь. От правой вниз8, с угловым изломом в средней части, опускается побег, разделяющийся на два: ближний к ноге фигуры отросток, в свою очередь, разделяется на три, а противоположный – завершается тремя компактно расположенными углублениями9, совершенно аналогичными углублениям, которыми обозначены ягоды винограда на грозди, показанной под левой рукой. Очевидно, что под правой рукой (или в руке) изображена виноградная лоза с гроздью. То, что это действительно так, можно заключить при внимательном осмотре этой части штампа: маленькие округлые углубления располагаются внутри углубленного контура (сохранился только его край), аналогично тому, как они расположены в общем контуре кисти винограда с противоположной стороны (ср. рис. 2: 2, 3). По сторонам от головы, увенчанной торчащими в разные стороны прядями, располагаются знаки в виде букв «Х» и «Λ»10. На лице глаза и рот в форме обозначены круглыми углублениями (на оттиске, соответственно – рельефные выступы), нос – в виде менее рельефного продолговатого углубления (валика) (рис. 2: 1).

В целом наиболее близкой аналогией является изображение, вырезанное на штампе из Илурата (рис. 2: 4, 5 ). На нем тоже показана стоящая фигура в широкой (но более длинной) «рубахе» с горизонтально вытянутыми в стороны руками, на голове – такие же торчащие в разные стороны пряди, представленные еще более схематично (по мнению Гайдукевича, «на голове богини показан лучеобразный убор»). Кисть левой (по оттиску) руки представляет собой пятипалый (?) побег («заканчивается ветвью», согласно Гайдукевичу). Под руками изображены два стоящих крылатых зверя (грифоны?). В поле между вытянутой правой рукой и головой – крестовидный знак, который В. Ф. Гайдукевич принял за летящую птицу ( Гайдукевич , 1951. С. 209; 1958. С. 81¹¹). Опираясь на аналогию из Фанагории, думаю, более вероятно понимать этот знак как букву «Х»¹².

В целом композицию стоящей «богини», по сторонам от которой два грифона, В. Ф. Гайдукевич соотносит с известными изображениями владычицы зверей (πότνια θερῶν), но отмечает дополнительно ярко выраженный растительный мотив. В этом обстоятельстве он усматривает свидетельство того, что эта богиня воспринималась почитателями не только как покровительница животного мира, но и растительного тоже – олицетворение производящих сил природы и покровительница земледелия. Аналогию изображению кисти руки в виде древесной ветви исследователь усматривает на фронтоне огромного мраморного надгробия II в. н. э. из Керчи ( Гайдукевич , 1958. С. 81–82, 84. Рис. 77; Шкорпил , 1914. С. 18–19. Рис. 7; 8).

Однако, как мы видим, при сходстве иконографии самих фигур (поза, одежда, трактовка волос, вегетативный характер трактовки окончания рук) изображения на штампах различаются представленными на них символами. На штампе из Илурата богиню сопровождают два «грифона», а на фанагорийском представлены дионисийские символы – лоза и гроздь. Но при всем том, их – едва ли случайно (?) – объединяет и буква хи, расположенная справа, между головой и рукой представленных персонажей. К сожалению, не вижу никакой возможности интерпретировать буквы на фанагорийской штампе, на котором хи сопровождается лямбдой. Такого рода попытки в любом случае будут иметь гадательный характер.

Кто же изображен на фанагорийском штампе? Если в фигуре на штампе из Илурата справедливо видят богиню в длинном, доходящем до лодыжек, хитоне, то у персонажа на фанагорийском – хитон не ниже колен¹³. Очевидно, даже с учетом схематизма изображения, что здесь представлен персонаж мужского рода, а принимая в расчет дионисийскую символику, можно предполагать, что на штампе изображен бог-покровитель виноделия¹⁴, Дионис или его «дублер» – верховный бог фракийцев и фригийцев, Сабазий.

Впрочем, никаких формальных оснований для атрибуции Сабазия на штампе нет, вернее – их недостаточно. Согласно определению М. И. Ростовцева, «внешний вид бога на наших изображениях и на других памятниках его культа одинаков: бог всегда бородат, на голове его всегда финикийская шапка, одет он всегда в восточную варварскую одежду, опирается на скипетр ˂…˃ главный символ бога в сокращенном виде, т. е. в виде шишки кедра или пинии, встречается на предметах Сабазиева культа постоянно» ( Ростовцев , 1913–1914. С. 428, 430. Табл. XCVII). Правда, исследователь отмечает: «Вполне понятно и сочетание Сабазия с виноградной лозой… резкой грани между Дионисом и Сабазием малоазийский и фракийский культы не знают» (Там же. С. 429).

По всей видимости, здесь не место рассуждать ни о путях и времени проникновения мистериального культа Сабазия на Боспор ни, тем более, о его па-редре ¹⁵ (Ма, Кибела и др.), о сложных связях этого бога с иными малоазийскими божествами. Отмечу все же, что косвенные данные о культе Сабазия на Боспоре довольно скудны (см.: Кобылина , 1978. С. 19–21), а источников, прямо говорящих о нем, нет вовсе (ни в лапидарных надписях, ни в граффити не отмечен). Решающую роль в формировании представлений о культе этого бога на Боспо-ре, безусловно, сыграл М. И. Ростовцев, который, как всегда блистательно, проанализировал изображения на стенах группы керченских склепов (1873, 1890, 1901, 1905, 1912 гг.), именуемых им «склепами Сабазиастов». По-своему примечательно, что в обобщающих работах о религии и культах понтийских эллинов культу Сабазия практически не нашлось места. С той, правда существенной оговоркой, что в монографии А. С. Русяевой речь идет, прежде всего, об олимпийских богах и героях ( Русяева , 2005), а в книге С. Ю. Сапрыкина – преимущественно о территориях, входивших в состав Понтийского царства, в том числе и Боспора времен Митридата Евпатора. Сабазий упомянут в ней в той лишь связи, что избранный Митридатом для личного обожествления Дионис мог легко ассоциироваться с местными богами плодородия ( Сапрыкин , 2009. С. 105).

Многократное же упоминание Сабазия в книге И. Ю. Шауба целиком обусловлено тем, что он, следуя «остроумной гипотезе» Л. Курциуса ( Curtius , 1928. S. 281 ff.), связывает с культом Сабазия изображения танцоров ὂκλασμα в терракоте, на рельефных сосудах и золотых бляшках из боспорских гробниц IV в. до н. э. ( Шауб , 2007. С. 343–344, 382, 393).

На мой взгляд, И. Т. Кругликова, верно отмечая синкретизм религиозных представлений на позднем Боспоре, допускает методическую ошибку, рассматривая все изображения на известных ей штампах как единый комплекс. В результате исследовательница пришла к заключению о распространении на Боспоре единого синкретического культа, который вобрал в себя исконный культ «великого женского божества», слившись с «привнесенными извне культами Кибелы, Деметры, Астарты, Афродиты и других богинь, а также элементы оргиастических фракийских и малоазийских культов Диониса, Сабазия и Митры» ( Кругликова , 1952. С. 124). Не доказав, что все штампы имеют отношение к одному культу, мы рискуем придать ему «синкретический» характер искусственно.

Для адекватного понимания изображения следует отметить то, что как раз на период бытования этих штампов приходится расцвет виноделия на Боспоре и в Фанагории в частности16. Вполне естественно, что рост значения этой отрасли сельского хозяйства получил отражение в празднествах в честь покровителя виноделия, для проведения ритуальных действий в ходе которых выпекались лепешки с изображением его самого и его символов. Какое имя в данном случае носил почитаемый бог? – наш источник, кажется, не дает ответа. Впрочем, если кому-то удастся аргументированно определить значение букв, вырезанных на штампе, вероятно, мы узнаем, кто именно на нем изображен. Но в любом случае необходимо будет соотнести расшифровку легенды с символикой винограда и виноградной лозы.

В этой связи трудно игнорировать и тот факт, что виноградная лоза – один из символов Христа, сказавшего: «Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец мой – виноградарь (Ин. 15:1), или «Аз есмь лоза, вы же гроздие» (Ин. 15:5). То есть – гроздья или побеги виноградной лозы суть ученики Христовы, а вино при евхаристии – Его кровь¹⁷. Не будучи специалистом в области христианской археологии, я, конечно, не возьмусь оценивать вероятность соответствующей интерпретации фанагорийской находки. Ограничусь лишь констатацией того, что памятники Боспора III–IV вв. н. э. свидетельствуют о проникновении и распространении в этом регионе христианства. К 325 г. здесь уже образовалась христианская община, епископ которой Кадм принял участие в Никейском соборе (см.: Зинько , 2017. С. 62–64; Голофаст , 2022. С. 72–74).

Наконец, стоит еще раз акцентировать внимание на хронологической позиции боспорских «пинтадер». В греко-римском мире такого рода предметы, используемые и в быту и, особенно часто, в культовой практике, широко известны как по литературным источникам, так и по археологическим находкам, по крайней мере, с архаического периода и в течение всей античной эпохи (см.: Гайдукевич , 1958. С. 82–83, с лит.). На Боспоре же они фиксируются исключительно в позднеантичный период его истории. Разумеется, я не хочу сказать, что в предыдущее время Боспор был совершенно чужд традиции маркировать ритуальные хлебцы изображениями божеств или их символов. Однако на сегодняшний день остается фактом локализация известных штампов в интервале между II и IV вв. н. э. (может быть, и несколько позже). Допустимо считать, что эти штампы, отличающиеся большим многообразием представленных на них сим-волов¹⁸, маркируют определенного рода новации в религиозно-культовой практике позднеантичного Боспора.

В целом, это предположение коррелируется со свидетельствами других источников, отражающих если не полный кризис традиционных культов, то, во всяком случае, их трансформацию и поиски представителями различных слоев боспорского общества «новых» божеств-заступников, в том числе тех, культы которых были привнесены с Востока19. В частности, это можно наблюдать в изменениях репертуара культовой терракоты. Уже в I в. н. э. на Боспор проникает новая религиозная монотеистическая система – иудаизм, носителями которой были евреи диаспоры (см. прим. 5)20. К тому же времени относятся и первые свидетельства культа Бога Высочайшего21 – нередко с дополнительными эпитетами «Внемлющий»22 или «Вседержитель»23, – получившего распространение в некоторых городах Боспора в I – начале IV в. н. э.24 В полной мере сказанное относится и к христианству, которое проникает в Северное Причерноморье и начинает распространяться, вероятно, с последней четверти III в. н. э.25

Отмеченные явления в религиозной жизни Боспора свидетельствуют о проявлении кризисных черт в мировоззрении определенной части населения и в пользу нарастания тенденции, ориентированной в сторону монотеистических идей. Однако было бы преувеличением считать, что в первые века н. э. традиционные верования греков постепенно отходят в небытие. Это не так. До самого конца античной эпохи древние боги Эллады сохраняют здесь свою силу (в особенности в области официальной, государственной жизни), хотя и трансформируются их культы, пантеон пополняется божествами, особенно чтимыми в некоторых частных сообществах26.

Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы напрямую связывать весь комплекс боспорских штампов или отдельные из них (в том числе публикуемую находку из Фанагории) с тем или иным конкретным «новым» культом. Но, на мой взгляд, очевидно, что культовая практика, в ходе которой использовались керамические штампы для маркировки ритуальных хлебцев, утвердившаяся на Боспоре в позднеантичный период, отражает существенные новации в религиозных верованиях населения.