Особенности государственно- церковных отношений и проблемы реализации декретированных норм в советской России 1920-1930-х гг. (по материалам Южного Урала)

Победившая власть Советов одним из принципов провозгласила атеизм. Многовековая православная традиция была отвергнута. Религия объявлялась «опиумом для народа» и, безусловно, была не нужна строителям нового мира.

На Южном Урале местные власти обосновывали сокращение численности верующего населения убедительностью атеистической пропаганды, массовым сознательным отказом от религии и успехами в антирелигиозной работе, хотя приверженность той или иной конфессии приобретала скрытые формы. Образовывались различные секты, которые действовали активнее антирелигиозников. Известно, что существовал даже хор, гастролировавший по деревням и исполнявший песни религиозного содержания. Секты были хорошо связаны между собой и получали литературу из Куйбышева и Москвы [9]. Однако очень скоро борьба с верой была подменена борьбой с верующими. Факты, свидетельствующие об этом, разрознены, часть документов по-прежнему находится в закрытых хранилищах [12, с. 202], хотя даже по доступным материалам можно представить картину антицерковной политики государства в 1920–1940-е гг.

Ленинский декрет об отделении церкви от государства, опубликованный 23 января 1918 г., стал основой репрессивной политики, проводимой командно-административной систе-

мой в отношении религии. Согласно ему, Церковь уже не была «юридическим лицом», не могла иметь собственность, получать субсидии и вести обучение в государственных и частных школах. Она могла бесплатно пользоваться культовыми сооружениями и предметами, а также свободно отправлять религиозные обряды, если они не нарушали общественного порядка. Каждый гражданин был свободен в выборе религии, которую он мог исповедовать [10, с. 124].

По окончании Гражданской войны были предприняты новые меры против церкви. ВЦИК издал 23 февраля 1922 г. декрет, по которому местным Советам предлагалось в месячный срок изъять из церковного имущества, переданного в пользование групп верующих всех религий по описям и договорам, те драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие которых не может существенно затронуть сам культ. Вот несколько упоминаний об исполнении этого решения в Оренбургской области: «В Троицкой Церкви г. Оренбурга было произведено изъятие ценностей: ризы от икон, кадила, лампадки, кресты, хоругви, дарохранительница, тарелки, подносы... Всего изъято 89 предметов – общий вес которых достигает 12 пудов 25 фунтов 71 золотник (206,9 кг.) Из Воскресенской Церкви – 5 пудов 26 фунтов 33 золотника (92,8 кг.); из Покровской Церкви 9 пудов 2 фунта 62 золотника серебра (148,5 кг)» [15].

Изъятие церковных ценностей в Челябинской области началось с 1922 г. и продолжалось до 1940-х гг. Из церкви при ст. Челябинск 3 мая 1923 г. было изъято 58 фунтов 4 золотника (23,2 кг) [5. Л. 53]. В п. Порт-Артурском 22 ноября 1926 г. из местной церкви было изъято ценностей в количестве 51 шт. на сумму 355 руб. [2. Л. 32]. В общем, из церквей и молитвенных домов г. Челябинска по акту от 21 апреля 1922 г. были изъяты ценности общим весом 9 пудов 48 золотников (147,7 кг) [3. Л. 150]. Всего по Челябинской губернии по акту от 28 мая 1922 г. было изъято 125 пудов, 7 футов, 57 зол, 77 долей (2052,9 кг) [3. Л. 158– 159]. Не обошлось без нарушений – в Челябинске из Вознесенского храма были изъяты церковные предметы, необходимые для исполнения обрядов культа, а также древние археологические предметы, принадлежавшие церкви. На просьбу приходского совета вернуть имущество от Челябинского горсовета реакции не последовало [2. Л. 80].

По всей территории Южного Урала происходили многочисленные проверки, которые проводились с особой тщательностью, с обязательной переписью всего церковного имущества и особым вниманием к денежной и инвентарной отчетности [4. Л. 38]. Сопротивление священников и верующих вызывало волнения, за которыми последовали процессы и казни.

Особенным в плане осуществления анти-церковной деятельности является период коллективизации и индустриализации, непосредственно отразившийся на «усилении антирелигиозной агитации». К концу 1920-х гг. существенные изменения произошли в религиозной жизни. С одной стороны, в государственноцерковных отношениях появились новые подходы, отражавшие уже накопленный опыт, с другой – последовательная церковная политика считалась второстепенной по сравнению с государственно-политическими и социальноэкономическими проблемами, и борьба с Церковью велась без особой подготовки. Отсутствовал и общесоюзный закон, необходимость принятия которого давно стояла на повестке дня. В условиях постоянно возраставшего напряжения между церковью и государством в начале 1929 г. правительство приняло решение о выработке специального документа, призванного стать единым руководством к действию в церковных вопросах [14]. Таким документом после декрета СНК «О свободе совести» (20 января 1918 г.) в антицерковной политике государства стало постановление ВЦИК и Совета народных комиссаров РСФСР о религиозных объединениях от 8 апреля 1929 г. В нем говорилось следующее:

«1. Под действие декрета СНК РСФСР от 23 января 1918 г. об отделении Церкви от государства и школы от Церкви подходят церкви, религиозные группы, религиозные течения и прочие культовые объединения.

• 2.    Религиозное общество есть местное объединение верующих граждан, достигших 18 лет, одного и того же культа, вероиспове-

• дания, направления или толка в количестве не менее 20 лиц. Верующим гражданам, которые в силу своей малочисленности не могут образовать религиозного общества, предоставляется право образовывать группу верующих. Религиозные общества не пользуются правом юридического лица.

• 4.    Религиозное общество и группа верующих могут приступить к своей деятельности лишь после регистрации в близлежащем административном отделе местного исполкома или горсовета»[1. Л. 1 – 2].

• «9 . В списки членов религиозных обществ могут быть внесены только те верующие, которые изъявили на то свое согласие.

• 10.    Для удовлетворения религиозных потребностей верующие, составляющие религиозное общество, могут получать по договору в бесплатное пользование специальные молитвенные здания и предметы культа. Помещения предоставляются под их личную ответственность, если они соответствуют строительнотехническим и санитарным нормам. ...

• 17.    Религиозным обществам воспрещается: а) создавать кассы взаимопомощи, кооперативы, производственные объединения и вообще пользоваться находящимися в их распоряжении средствами для иных целей, кроме религиозных; б) оказывать материальную поддержку своим членам; в) организовывать как специальные, детские, юношеские, женские и другие собрания, так и общие библиотечные, литературные, трудовые, по обучению религии, а также устраивать экскурсии и детские площадки... В молитвенных зданиях могут храниться только книги, необходимые для отправления данного культа» [1. Л. 3 – 4].

Одной из наиболее неприемлемых для церкви была ст. 17 постановления, т.к. она существенно ограничивала общественную жизнь религиозных организаций. Этот документ позволяет оценить репрессивные методы государства по закрытию религиозных помещений, закрепленных законодательно.

Десятки тысяч священнослужителей и верующих были ограничены в гражданских правах и подвергнуты репрессиям. Годы воинствующею атеизма, разрушения церквей и храмов, преследования священнослужителей привели к тому, что определенная часть верующих ушла в «духовное подполье», создавая различные секты, не признавая никаких изменений послеоктябрьского периода [13, с. 202].

В 1930 г. только в одном городе Оренбурге насчитывалось 26 церквей, молитвенных до- мов и мечетей, находящихся в разных частях города. Большинство из них еще действовали и принимали прихожан [16, л. 62].

Исследователи антицерковной политики государства приводят различные данные по закрытым молитвенным зданиям Южного Урала. По данным А.В. Ильясова, в 1930-е гг. в Оренбуржье местные органы управления прекратили деятельность 327 церквей. В Челябинской области только за 1933 – 1935 гг. решением оргкомитета Советов было закрыто 50 молитвенных зданий [7. Л. 1 – 3 об].

На Южном Урале в 1935– 1940 гг. было закрыто более 200 молитвенных зданий, церквей и мечетей. А.Н. Потапова уточняет, что на территории всего региона легально действующей являлась одна церковь (в Челябинской области), недействующих культовых помещений РПЦ насчитывалось 997, мечетей – 265 [11, с. 15].

Для того чтобы закрыть молитвенное здание, необходим был целый ряд документов [6, Л. 8 – 8 об]:

• 1)    постановление президиума сельсовета о закрытии (с указанием конкретной цели использования здания); к постановлению должны быть приложены регистрационные списки общих собраний с подписями граждан, требующих закрыть молитвенное здание;

• 2)    план-проект (технический) переоборудования здания, сведения о необходимых и имеющихся средствах на переоборудование здания (согласно смете) и о том, кто эти средства отпускает;

• 3)    справка о расстоянии до ближайшего молитвенного здания, его состоянии и размерах (вместимости).

В случае невысылки в месячный срок данных документов постановление возвращалось без утверждения.

В различных населенных пунктах имели место нарушения, в облисполкомы отовсюду поступали жалобы о закрытии молитвенных зданий без докладных записок исполкомов и советов, горсоветы ограничивались предоставлением одних выписок из протоколов заседаний, формулируемых очень кратко, а порой совершенно бессмысленных [6. Л. 79]. Неоднократно были выявлены факты подделки подписей граждан.

Помимо ходатайств о закрытии церквей были многочисленные просьбы вернуть пустующее молитвенное здание группе верующих, т.к. после закрытия сооружение никак не использовалось. Есть данные, что некоторые недействующие церкви вновь открывались без ведома местных властей (Маслянский, Магнитогорский, Троицкий районы Челябинской области, Саракташский, Орский районы Оренбургской области). Областные культовые комиссии считали это свидетельством недостаточной массовой разъяснительной работы Советов и слабого внимания к вопросам оформления, закрытия и использования культовых зданий [6, Л. 9 – 10].

Развернутая массовая антирелигиозная пропаганда подвигла население верующей страны с остервенением закрывать, разрушать и разграблять храмы, мечети и другие религиозные учреждения под предлогом нехватки зданий для нужд общественности. На деле же не все молитвенные дома использовались: иногда для того, чтобы построить рядом новое сооружение, требовалось меньше средств, чем на восстановление старого. Несмотря на распоряжения областных комиссий по вопросам культа о бережном и хозяйственном отношении к нефункционирующим религиозным строениям, церкви ветшали, а религиозные произведения искусства на стенах храмов со временем утрачивались [6. Л. 24].

Анализируя характер и особенности государственно-религиозных отношений в первые десятилетия советской власти, неизбежно приходим к выводу, что они были далеки от цивилизованных и даже просто декретированных данной властью. Большевистская администрация пыталась решить сразу несколько довольно неадекватных друг другу задач: 1) проводить откровенную антирелигиозную политику, утверждая свою монополию на истину и «подлинно научное» мировоззрение; 2) не доводить реакцию вполне справедливо возмущенных религиозных людей и их сообществ до открытого бунта, восстания и т.д.; 3) утверждать (не без лицемерия) свободу совести как юридический принцип и государственное установление, с тем чтобы сохранить более или менее благообразное политикоправовое «лицо» Советского государства на мировой арене.

В ходе дальнейшего развития и укрепления власть большевиков все меньше нуждалась в таком цивилизованном прикрытии: ее методы во все большей степени становились открыто репрессивными; от изъятия церковных ценностей и культовых предметов она перешла к воздействию на людей, к их запугиванию, арестам, а вскоре и к убийствам.