Отвод вопросов обвиняемого, адресованных несовершеннолетнему потерпевшему, свидетельствующему против него

П раво обвиняемого на защиту может быть реализовано в активной форме, в том числе путем постановки вопросов лицам, свидетельствующим против него. Однако вопросы, адресованные потерпевшему, могут быть не только способом реализации права на защиту, но и способом достижения иных целей. Проблемность ситуации усугубляется, если потерпевшим является несовершеннолетний, требующий особо бережного обращения. Отсутствие законодательной регламентации, недостаточность теоретиче- ских работ по обозначенному аспекту, а также важность соблюдения баланса интересов уголовно преследуемого лица и несовершеннолетнего потерпевшего предопределяют необходимость проработки темы, вынесенной в заглавие работы.

Для начала отметим основополагающие положения. Так, Конвенция о защите прав человека и основных свобод определяет право каждого обвиняемого в совершении преступления «допрашивать показывающих против него свидетелей или иметь право на то, чтобы эти свидетели были допрошены, и иметь право на вызов и допрос свидетелей в его пользу на тех же условиях, что и для свидетелей, показывающих против него» (подпункт «d» пункта 3 статьи 6)1. После марта 2016 г. аналогичные требования содержит и российское уголовно-процессуальное законодательство (ч. 2.1 ст. 281 УПК РФ).

Вместе с тем указанные гарантии не предполагают их возведения в абсолют – закон не устанавливает требования о постановке перед свидетелем или потерпевшим любых вопросов обвиняемого и обязательности ответов на них. Не исключая необходимости обеспечения гарантии реализации обвиняемым права оспорить показания лиц, свидетельствующих против него, заметим: вопросы обвиняемого, заданные свидетельствующему против него лицу, могут быть отведены.

Акцентируем внимание, что возможность отвода вопросов в ходе производства по уголовным делам прямо предусмотрена или вытекает из отдельных правовых норм: ч. 2 ст. 189, ч. 2 ст. 190, ч. 1 ст. 275, ч. 2 ст. 283 УПК РФ, положения которых позволяют отклонить вопросы обвиняемого и (или) его защитника, если они являются наводящими, не имеют отношения к уголовному делу или компетенции эксперта.

Анализ складывающейся правоприменительной практики, а также системное толкование процессуального законодательства увеличивают число вариантов отвода (отклонения) вопросов как при досудебном производстве, так и судебном рассмотрении уголовных дел.

Уголовно-процессуальный закон определил положения, регламентирующие порядок предварительного расследования, согласно которым следователь самостоятелен в производстве следственных и иных процессуальных действий, выборе тактики их проведения и принятии решений (п. 3 ч. 2 ст. 38, ч. 2 ст. 53, ст. 73, ч. 2 ст. 189, ч. 2 ст. 190, ч. 2 ст. 192 УПК РФ). Как было подчеркнуто Конституционным Судом Российской Федерации, самостоятельность следователя в полной мере касается и того, какие вопросы, адресованные допрашиваемому лицу, могут быть отведены как наводящие либо не имеющие отношения к уголовному делу или к предмету, устанавливаемому следственным действием2. Подобная логика обоснования возможности отвода вопросов используется в следственно-судебной практике.

Например, при производстве очной ставки следователь снял вопросы защитника к свидетелю. В жалобе на действия следователя адвокат отметил, что отвод его вопросов лишил права оспорить показания свидетеля. Однако доводы адвоката суд не принял во внимание, подчеркнув, что «следователем отводились вопросы адвоката по обстоятельствам, по которым свидетель уже отвечал, а также вопросы, не связанные с обстоятельствами, подлежащими доказыванию»3.

В ходе рассмотрения уголовных дел в суде снимаются вопросы, носящие дублирующий (повторный) характер, направленные на выяснение обстоятельств, не имеющих отношение к рассматриваемому делу, а также не подлежащие выяснению4. При производстве по уголовным делам составом суда с присяжными заседателями отводятся вопросы процессуального характера5, не подлежащие обсуждению с присяжными заседателями, выходящие за рамки компетенции присяжных заседателей1, и т.п. На основе приведенных положений следует вывод о том, что вопросы обвиняемого и (или) его защитника могут быть отклонены по ряду оснований, предусмотренных законом и сложившейся следственно-судебной практикой.

Кроме того, необходимо принимать во внимание складывающуюся практику в части распространенности недобросовестных ходатайств обвиняемого и (или) его защитника. Так, среди ходатайств, поступивших от указанных лиц, 38% являются обращениями без повода, 19% не обладают свойством относимости, 42% являются повторными [3, c. 143149]. Примечательной и (пусть косвенно, но) подтверждающей приведенную логику рассуждений является судебная статистика удовлетворения жалоб на действия должностных лиц досудебного производства, поданных в порядке ст. 125 УПК РФ. Так, за последние годы усредненный процент удовлетворения жалоб составляет 4% (первая половина 2023 г. – 4,1%, 2022 г. – 3,8%, 2021 г. – 3,9%, 2020 г. – 4,1%, 2019 г. – 4,4%, 2018 г. – 4,4%)2. В связи с этим констатируем: заявление ходатайств может являться одним из способов злоупотребления правом обвиняемым и (или) его защитником. Поэтому при принятии решения по заявленному обвиняемым ходатайству о постановке вопросов перед несовершеннолетним потерпевшим целесообразно рассмотреть его на предмет относимости, повторности, т.е. проверить с точки зрения злоупотребления обвиняемым предоставленными ему правами.

С учетом же того, что дети – участники уголовного судопроизводства (ввиду несфор-мированности личности и неспособности самостоятельно представлять свои интересы) требуют особо бережного обращения, специальную защиту, включая надлежащую правовую защиту3, контакты между несовершеннолетними и обвиняемыми, несовершеннолетними и должностными лицами необходимо минимизировать, как и ограждать рассматриваемую особую категорию участников от производства по уголовному делу. Недопустимость и последствия повторной виктимизации уже становились предметом исследования [подр.: 5], ввиду чего ограничимся данной констатацией и следующим выводом. Принимая во внимание отмеченные обстоятельства, считаем возможным заключить, что исключение психотравмирующего воздействия на несовершеннолетнего потерпевшего предопределяет необходимость рассмотрения возможности отводов вопросов обвиняемого, адресуемых несовершеннолетней жертве преступления.

Безусловно, к выборке отводимых вопросов требуется походить избирательно. И в этой связи при рассмотрении необходимости отвода вопросов обвиняемого необходимо уделить внимание и содержательной стороне задаваемого вопроса. Не исключено, что настоящим, но скрытым мотивом заявления ходатайства обвиняемым является не объективное выяснение обстоятельств дела, не защита собственных прав и законных интересов, а реализация своих низменных побуждений.

Оговоримся, что отдельным типам преступников (серийные убийцы, сексуальные маньяки, педофилы и пр.) свойственно патологическое влечение к удовлетворению своих желаний, что проявляется в самом факте совершения преступления, а реализуется оно непосредственно в ходе преступления. К примеру, так серийный убийца объяснял содеянное: «Я убивал для удовлетворения своих желаний»4.

Однако подобное пристрастие реализуется и после совершения преступных деяний, в частности путем обсуждения обстоятельств преступления в рамках расследования, судебного разбирательства, отбывания наказания. Несколько примеров. Несовершеннолетние Б. и М. с удовольствием рассказывали, как они с особой жестокостью, издевательствами и мучениями причинили тяжкий вред здоровью несовершеннолетнему заключенному П., повлекший по неосторожности его смерть (ч. 4 ст. 111 УК РФ) [7, с. 32]. Согласно сведениям администрации исправительной колонии особого режима «Полярная сова», «битцевский маньяк», отбывающий пожизненный срок, «только про свои убийства с удовольствием говорит»1. Д. Нильсен – английский серийный убийца – был даже рад, когда его установили: «Я все расскажу. Вы не представляете, как здорово с кем-то об этом поговорить»2.

Подобное патологическое стремление может осуществляться путем воссоздания события в памяти с помощью оставленных у себя предметов, ранее принадлежавших жертвам. Согласно сведениям Ю.А. Антоняна, 25% сексуальных преступников после убийства присваивают себе вещи потерпевших [1, c. 20]. Это же суждение подтверждает подборка жутких «трофеев» – предметов, ранее принадлежавшим жертвам преступлений, которые сохранили серийные убийцы: скальпы, глазные яблоки, головы жертв, маски из лиц своих жертв и другие3. По мнению Н.В. Дво-рянчикова, «маньяки, используют вещи жертв для пролонгации сексуальных переживаний, связанных с опытом, который они испытали в момент правонарушения»4.

В ситуациях, когда подобные лица задержаны или заключены под стражу, они теряют возможность совершения аналогичных преступлений, а также лишаются доступа к «трофеям». Однако ограничение свободы не исключает натуру таких лиц. Подобные особы, находясь в изоляции, могут замещать свои эмоции, получаемые при совершении деяний или обращении к «трофеям», воспоминаниями. Обращение к визуальным образам, вызывающее соответствующие ассоциации с совершенным преступлением, становится источником эмоционального возбуждения. Применительно к производству по уголовному делу этот механизм может проявляться в манипулятивных действиях обвиняемого. Так, в ходатайстве о постановке вопросов перед несовершеннолетним обвиняемый может стремиться не реализовать свое право на защиту, а злоупотребить им, что будет прослеживаться в направленности вопросов. Например, вопрос может быть сформулирован так, что ответ на него предполагает повторное «переживание» произошедшего события путем возврата ребенка-жертвы к своим эмоциям и ощущениям, а также дачи соответствующих пояснений. В результате, ознакомившись с ответами на вопрос, в том числе посредством просмотра видеозаписи допроса, обвиняемый получит эмоциональное удовлетворение от повторения переживаний жертвы. Подобное обращение несовершеннолетнего к обстоятельствам преступления, пусть и опосредованно «вернувшее» его к произошедшему событию, приведет к неминуемым негативным последствиям – окажет на него психотравмирующее воздействие.

На основании изложенного считаем допустимым отвод вопросов обвиняемого, адресованных свидетельствующему против него несовершеннолетнему потерпевшему, как противоречащие интересам последнего и оказывающие психотравмирующее воздействие на него.

Обозначенное предложение вступает в некоторое формально-логическое противоречие с положениями ч. 2.1 ст. 281 УПК РФ.

Однако данное условное противоречие не является препятствующим возможности отвода вопросов обвиняемого, заданных свидетельствующему против него лицу. Помимо ранее приведенных доводов указанное умозаключение предопределяется следующими.

В силу требований ч. 3 ст. 17 Конституции Российской Федерации осуществление прав и свобод человека не должно нарушать права и свободы других лиц. Кроме того, адресуя ребенку подобные вопросы, обвиняемый явно недобросовестно пользуется предоставленным ему правом, а отвод подобных вопросов не может рассматриваться как нарушение права обвиняемого на защиту. Состоятельность предлагаемой мысли подтверждается положениями постановления Пленум Верховного Суда Российской Федерации от 30 июня 2015 г. N 29, где отмечается, что «суд может не признать право обвиняемого на защиту нарушенным в тех случаях, когда отказ в удовлетворении ходатайства либо иное ограничение в реализации отдельных правомочий обвиняемого или его защитника обусловлены явно недобросовестным использованием ими этих правомочий в ущерб интересам других участников процесса»1. С рассматриваемой точки зрения отвод вопросов обвиняемого является не нарушением его права на защиту, а способом защиты прав и законных интересов несовершеннолетнего потерпевшего.

Следует оговориться, что предлагаемый отвод вопросов не препятствует возможности обвиняемого оспорить показания несовершеннолетнего потерпевшего иными предусмотренными законом способами.

Более того, целесообразность существования положений ч. 2.1 ст. 281 УПК РФ вообще ставится под сомнение. Так, Л.В. Головко убедительно обосновал чуждость существования указанной нормы, являющейся, по его мнению, реализацией идеи по внедрению в континентальное уголовное судопроизводство перекрестного допроса [2, c. 85-88], что ослабляет позиции авторов, разделяющих мнение о перекрестном допросе как наиболее эффективном средстве отыскания истины в условиях судоговорения [4, c. 20]. Разделяя мнение о несостоятельности «догоняющей» (заимствующей) прозападной модели модернизации отечественного судопроизводства и необходимости модернизации уголовного процесса без смены национальной идентичности, на основе своего многовекового опыта, цивилизационного кода и базовых принципов своего существования, отечественных системообразующих категорий и средств реализации уголовно-процессуальной деятельности [подр.: 6], тем не менее отметим, что соответствие процессуальных институтов и даже отдельных норм УПК РФ оптимальному балансу частных и публичных интересов, требуемому уровню эффективности судопроизводства, а также достижениям отечественного уголовного процесса, в том числе с учетом имеющегося отечественного уголовно-процессуального опыта, является предметом самостоятельного исследования. В настоящей работе мы исходили из действующего законодательства и складывающейся практики, а также их интерпретации.

Подытоживая. В контексте приводимой логики рассуждений вопросы обвиняемого, адресованные несовершеннолетнему потерпевшему и направленные на выяснение обстоятельств, не имеющих отношения к рассматриваемому делу, носящие повторный характер, а также противоречащие интересам несовершеннолетнего и оказывающие психотравмирующее воздействие на него, следует отводить.

Полагаем, что затронутый в данной статье вопрос требует дополнительной проработки, в том числе выработки единой позиции по рассмотрению отказа в удовлетворении ходатайства обвиняемого о постановке вопросов, адресованных несовершеннолетнему потерпевшему, не как нарушение права обвиняемого на защиту, а как способ защиты прав и законных интересов несовершеннолетнего потерпевшего.