Поэтика книг Пюрви Джидлеева и Лиджи Инджиева 1940 г

В «Краткой хронике литературной жизни Калмыкии (1917–1977)» среди книжных изданий Элисты за 1940 г. указаны поэтические книги Пюрви Джидлеева «Наша радость»

(‘Мана байр’), Лиджи Инджиева «Радость» (‘Байр’), Давида Кугультинова «Стихи юности» (‘Баh насна шүлгүд’) [7, с. 412]. Объектом и предметом исследования довоенные книги калмыцких поэтов до сих пор не стали, за исключением статей Р.М. Ханиновой [22, с. 350– 359; 23, с. 322–342].

Следует заметить, что заглавия поэтических книг начала 1940-х гг. передавали патриотический пафос авторов, их принадлежность к социалистическому строительству, мажорное восприятие советской действительности. Так, книга Пюрви Джидлеева «Мана байр» (‘Наша радость’) включала шестнадцать стихотворений, из которых девять обозначены как песни, марши, частушки. Произведения поэта с музыкальной направленностью в духе времени, отвечая развитию массовой советской песни 1930-х гг., их историческому оптимизму [20], составляют 75%. Большинство его текстов опубликовано в калмыцкой периодической печати, в книге же нет их датировки.

Часть стихотворений, которые открывают книгу, посвящена политическим деятелям – В.И. Ленину и И.В. Сталину: «Ленинд» (Ленину, 1939), «Сталинǝ туск дун» (‘Песня о Сталине’, 1938), «Сталин – мана негдгч депутат» (‘Сталин – наш первый депутат’), «Байр-та нерн» (‘Радостное имя’), «Элвг эн җирhлим эңкр Сталин ɵглǝ» (‘Эту мою счастливую жизнь дал дорогой Сталин’), «Алдр Стали-нǝннь тɵлǝ» (‘За великого Сталина’, 1938). В других произведениях так или иначе упоминаются имя и дело Сталина. Для автора, как и для многих советских поэтов того периода [14], Сталин – преемник Ленина, вождь и учитель, в его руках – знамя коммунизма. В «Песне о Сталине» поэт с помощью сравнения и гиперболы воспел Сталина как великого отца (калм. аав, эцк ) народов страны. Его золотой ум выше небесных звезд, шире моря, больше земных просторов, сильнее огня. Меткое слово Сталина горячей солнечного луча, быстрей летящей пули. Как Ленин, Сталин равен сияющему солнцу, он стал общей радостью, его крепкое учение – победное знамя коммунизма: «Мандлсн нарн Сталин / Мана байр-бах, / Күндтǝ батта зааврнь / Коммуниз-мин диилврин туг» [3, х. 7] (ср. в стихотворении Константина Эрендженова «Күмнь ǝмд нарн» (‘Живое солнце человечества’, 1937) [28, х. 1]). В припеве Джидлеев от личного переходит к общему: «Дурта орн-нутгм, / Дуулич, инǝhич, байрлич. / Тɵрскн, эцк Сталинǝн /

Таңсг дуундан магтич» [28, х. 1]. Смысловой перевод: «Любимая моя страна, пой, смейся, радуйся. Родина, Сталина-отца восславь в прекрасной песне».

В песне «Сталин – мана негдгч депутат» (‘Сталин – наш первый депутат’) Джидле-ев подчеркнул, что все голосуют за дорогого Сталина – кандидата в депутаты: «Дурта эңкр Сталинǝн / Депутатд цуhар суңhҗана» [3, х. 12] (ср. на ту же тему стихи Церена Леджино-ва «Дууhан Сталинд ɵгий» (‘Отдадим голос Сталину’) [11, х. 4] и «Мана негдгч кандидат» (‘Наш первый кандидат’, 1938) [12, х. 1]). «С именем Сталина победим всех врагов» – один из основных мотивов в песне Джидлее-ва «Байрта нерн» (‘Радостное имя’) [3, х. 14]. Даже его частушка «Элвг эн җирhлим эңкр Сталин ɵглǝ» (‘Эту мою счастливую жизнь дал дорогой Сталин’) синтезирует в себе жанры магтала-величания и йоряла-благопожела-ния [Там же, х. 15–17]. В песне «Тɵрскн орн-нутг» (‘Родная страна’) имя Сталина связано с Конституцией 1937 г. «Аав Сталинǝ тууҗлсн / Алтн дегтр Конституцтавдн, / Амрх, кɵдлх, сурх / Алдр сǝǝхн зɵвтǝвдн» [Там же, х. 24]. Смысловой перевод: «С великой книгой Конституции, ставшей исторической благодаря отцу Сталину, мы должны хорошо отдыхать, трудиться, учиться» (ср. стихотворение Михаила Хонинова «Ончта ɵдр» (‘Знаменательный день’, 1937) [24, х. 6]).

С именем Сталина совершают подвиги советские летчицы в стихотворении Джидле-ева «Баатр күүкд» (‘Богатырские девушки’): «Ɵдрǝр, сɵɵhǝр, будтаhар / Ɵврмҗтǝ холд нисцхǝв, / Аав Сталинǝ даалhвриг / Алдр диилвртǝhǝр күцǝцхǝв» [3, х. 22–23]. В смысловом переводе: «Днем, ночью, в туман полетели на поразительное расстояние, задание отца Сталина победно выполнили».

Речь идет об историческом беспосадочном перелете Москва – Дальний Восток, совершенном 24–25 сентября 1938 г. на самолете АНТ-37 Валентиной Гризадубовой, Полиной Осипенко, Мариной Расковой. Полет продолжался свыше 26 часов, маршрут насчитывал 6 450 км, именно об этом расстоянии писал калмыцкий поэт. Мировые рекордсменки были удостоены звания Героя Советского Союза. Показательно, что самолет назвали «Родина»: такие полеты должны были продемонстрировать достижения советской авиатехники, мастерство летчиков, их патриотический подъем. Этому историческому событию и его участникам посвятили свои стихи и другие калмыцкие поэты в то время: Санджи Эрдюшев «Аhарч күүкдт»

(‘Небесным девушкам’, 1938) [27, х. 4], Гаря Шалбуров «Җивртǝ күүкд» (‘Крылатые девушки’, 1938) [26, х. 1].

Как известно, советских летчиков называли «сталинскими соколами» из-за особого внимания руководителя советского государства к авиации страны. Песня Джидлеева так и называлась «Сталинск харцхс» (‘Сталинские соколы’, 1938). Молодые люди мечтали стать летчиками (см. стихи Морхаджи Нармаева «Нисǝч» (‘Летчик’, 1936) [17, х. 4] и «Аhарин комсомол» (‘Воздушный комсомол’, 1938) [16, х. 3], Гари Шалбурова «Авиацин дун» (‘Авиационная песня’, 1939) [25, х. 1]).

Прославляя советскую авиацию, П. Джид-леев также напомнил о другом легендарном перелете экипажа Валерия Чкалова: «Мɵст да-лаг алхад, / Мануртсн буднд ɵɵмнǝ, / Северн полюсиг давад, / Соединенн Штадт күрнǝ» [3, х. 30]. В смысловом переводе: «Преодолев Ледовитый океан, ныряют в тумане, перелетев Северный полюс, добрались до Соединенных Штатов». Беспосадочный перелет Москва – Северный полюс – Ванкувер, совершенный советскими летчиками 18–20 июня 1937 г. на самолете АНТ-25, стал первым в истории советской авиации беспосадочным перелетом из СССР в США. Географические понятия переданы поэтом безэквивалентной лексикой (ср. Северный полюс = Ар полюс ), как и слова авиация (авиац) , самолет, мотор. Припев в этой песне, как и в других у Джидлеева, не выделен никаким обозначением ни по-русски (припев) , ни по-калмыцки (давтвр) . «Ɵдрǝр, сɵɵhǝр, будтаhар / Ɵɵдǝн, холдан ниснǝ, / Дала, теңгс, уулыг / Давҗ, диилҗ hатлна» [Там же]. В смысловом переводе: «Днем, ночью, в туман выше и дальше летают, океан, море, горы преодолевают». Для поэта красная авиация сильна и в борьбе с врагом.

По мнению Х. Гюнтера, «спасение советскими летчиками зажатой льдами полярной экспедиции в 1934 г. открывает эпоху культа летчиков и – с введением звания “Героя Советского Союза” – институционализацию советского героизма. <…> Ярким примером коллективного публицистического мифотворчества является миф о “сталинских соколах”. Советские летчики 1930-х годов предстают как верные сыновья “любимого отца” Сталина, который является их “вдохновителем” и “организатором побед”. Сталин воплощает принцип сознательности, в то время как “сыновья” могли проявлять некоторую стихийность, незрелость и страсть к приключениям. Если “отец” занят воспитанием и закалкой героев, то “мать”, то есть Родина, страна или Москва окутывает их эмоциональной теплотой» [1, с. 193–194]. Другие стихотворения Джидлеева адресованы Красной армии: «Хойр иньгин дун» (‘Песня двух влюбленных’, 1938), «Арнзл» (‘Аран-зал’). Первое из них структурировано дуэтом: девушка провожает юношу в армию и напутствует охранять границы родины. В совместном припеве они поют во славу любимой родины, клянутся разгромить любого захватчика, подступившего к границам страны: «Дур-та орнаннь тɵлǝ / Дууhан ɵргǝд дуулнав! / Масхҗ дǝврсн ɵшǝтнриг / Меҗǝhүрн оруллго чавчнав!» [3, х. 28]. Вторая песня «Арнзл» (в газетной публикации «Улан цергчин арнзл» (‘Аранзал красноармейца’) [Там же, х. 2]) написана от лица красноармейца, воспевающего своего боевого коня (аранзала) в духе калмыцкого героического эпоса. При этом некоторые слова переданы по-русски: значок (на шапке), граница, шпора [Там же, х. 31–32]. Заключительное стихотворение в книге «Зɵрг болн дурн» (‘Отвага и любовь’) передает подвиги пограничника Бадмы Гаряева и чабана Дор-джи Долаева, каждый из которых на своем посту защищает родину от врагов и колхозное добро от воров. А образ Боовы-комбайнера доказывает стремление девушек-калмычек овладеть техникой.

Под влиянием разоблачения культа личности Сталина и ссылки калмыцкого народа произведения Джидлеева в поздних русских переводах претерпели изменения. Например, «Победный марш» (пер. К. Шишло) [19, с. 35], в котором нет упоминаний «отца народов», в то время как в раннем переводе сохранено: «Под Сталинским солнцем сверкает наш путь» (пер. Д. Бродского) [18, с. 49]. Ср. джидлеевскую «Песню о Сталине» в довоенном переводе Д. Бродского с прославлением Сталина-отца: «Своей глубокой мудростью вперед / Отец наш Сталин родину ведет» [Там же, с. 50]. Таким образом, на примере книги П. Джидлеева можно увидеть, как «к середине 1930-х годов в глубинной структуре советской культуры формируется полный треугольник Большой семьи, включающий “отца”, “Родину-мать” и героических “сыновей и дочерей”» [1, с. 192].

Все произведения П. Джидлеева структурированы катренами, песенные тексты сопровождаются припевами, жанровые подзаголовки в скобках подчеркивают авторскую интенцию (песня, марш, частушка). Поэт следует традиции калмыцкого стихосложения, уделяя внимание анафоре разного вида, например сплошной («Дүүрң сǝǝхн нарн / Деер теңгрт долвкна. / Дүмр нерн – Ленин / Делкǝ деер мандлна»), парной («Алдр Ленинǝɵргсн / Алтн туг дǝрвкнǝ. / Баатр Ленинǝүрдин / Байрта җирhл буслна»).

Во многом близка книге Джидлеева книга Лиджи Инджиева «Байр» (‘Радость’), состоящая из двух частей. Первая ее часть включает 32 стихотворения, вторая часть под названием «Орчуллhс» (‘Переводы’) – 12 переводов стихотворений М. Лермонтова, А. Острей-ки, С. Михалкова, Г. Гейне. Все стихи поэта им датированы, композиционно располагаются по нисходящей: от 1939 г. к 1931 г. Многие из них опубликованы в республиканской прессе. Некоторые обозначены в названии песней: «Киштǝ эмгнǝ дун» (‘Песня старухи Кишти’, 1932), «Шинрсн теегин дун» (‘Песня обновленной степи’, 1932), «Хальмг дун» (‘Калмыцкая песня’, 1933), «Колхозин дун» (‘Колхозная песня’, 1931), «Октябрин дун» (‘Октябрьская песня’, 1932), один текст «Бидн бичкн большевикүд» (‘Мы, маленькие большевики’, 1932) с подзаголовком «пионерск дун» (‘пионерская песня’). По сравнению с песенным репертуаром Джидлеева здесь 18,75% песен, т. е. значительно меньше.

Отдельные стихи написаны автором в новом жанре рапорта – «Ленинд» (‘Мини-рапорт’, 1934), письма – «Моңhлд илгǝгч бичг» (‘В Монголию отправленное письмо’), «Инь-гин бичг» (‘Письмо друга’, 1937), «Мини үүрин бичг», (‘Письмо моей подруги’, 1932). Есть стихи «Ленинǝ дуудврт» (‘По ленинскому призыву’, 1939) с посвящением «Хальмгт Ленин дуудвр илгǝсн / Хɵрдгч ɵɵнднь не-рǝдгдҗ бǝǝнǝ» (‘Двадцатой годовщине ленинского призыва к калмыкам’), «Зɵрмг баатр» (‘Отважный богатырь’, 1939) с посвящением «Һундлтаhар үксн геройд, Анатолий Серовд нерǝдгдв» (‘С сожалением посвящается погибшему герою, Анатолию Серову’), «Комсомолец ɵңгрснд» (‘На смерть комсомольца’, 1932) с посвящением «Муҗга Нунгад – комсомольск ячейкин даалhврар» (‘Муджикову Нунге – по заданию комсомольской ячейки’).

Обычно поэтические сборники советских авторов открывались идеологическими произведениями, адресованными партии, комсомолу, государственным и партийным деятелям (как покойным, так и здравствующим). Не стала исключением и книга Л. Инджиева, своим названием определяющая авторскую интенцию – все его радует в советской стране. В книге нет сатирических и юмористических стихотворений. Лирическая тема, как у Джид-леева, часто взаимосвязана с идеологическими и пропагандистскими координатами: «Иньгин бичг» (‘Письмо друга’), «Күүкн дуучд» (‘Певице’), «Мини үүрин бичг» (‘Письмо моей подруги’).

Книга поэта открывалась большим программным стихотворением «Байр» (‘Радость’). Оно начиналось с описания обновленной калмыцкой степи, в которой пасет овец молодой чабан Дулахн, читающий книги и журналы, охраняющий отару от волков и воров. В текст стихотворения включена песня чабана, прославляющего любимую родину с ее изобилием и всеобщей радостью. Одно из его желаний – увидеть дорогого Сталина. Во второй части стихотворения Дулахн узнает о том, что его вызывают в Москву. В третьей части молодой чабан прибывает на поезде в столицу, которая потрясает его масштабом, техникой и производством. Наконец сбылась мечта степняка: он в Кремле на всесоюзном совещании животноводов, вместе со всеми делегатами кричит ура приветствующему их отцу Сталину. Пятая часть стихотворения – возвращение чабана домой, его рассказ об увиденном и услышанном на колхозном собрании: как делегатов в кремлевском дворце приветствовал Сталин, как Михаил Иванович Калинин пожал Дулахну руку, как власти совещались с животноводами. «Күцǝсн кɵдлмшим мактад, / Күцǝх кергүдим заацхав; / Седкл, урмд хаң-hад, / Селвг маднд ɵгцхǝв…» [5, х. 6]. В смысловом переводе: «Похвалили нашу работу, указали на необходимые дела, удовлетворили наш интерес, дали нам совет». Если Сталин позиционируется лирическим субъектом традиционно как отец страны ( аав Сталин), то Калинин, названный по имени-отчеству, – как близкий народу человек в правительстве. Подтверждением сказанному стал сияющий на груди степного делегата орден Ленина: «Цǝǝhǝд, Ленинǝ орден / Цееҗднь, зүркнднь мандлна» [Там же, х. 7]. С одной стороны, поэт передал реалии современной ему действительности, когда калмыцкие животноводы отправлялись в Москву на различные совещания передовиков производства, награждались государственными наградами за свой труд. С другой стороны, тема ударника социалистического труда, самого главного из четырех типов героев сталинской эпохи, была одной из актуальных тем советской культуры, демонстрируя всеобщий трудовой энтузиазм в государственном механизме светлого будущего, определяемого утопией коммунистического строительства.

С именем Ленина представлены в начале книги три стихотворения – «Ленинд» (‘Минирапорт’), «Ленинǝ дуудврт» (‘По ленинскому призыву’, 1939), «Ленин ɵңгрсн уга» (‘Ленин не умер’, 1939). Рапорт Инджиева адресован вождю спустя десять лет после его ухода из жизни, но, по формуле В. Маяковского, остающемуся «живее всех живых» для трудящихся. Поэт, обращаясь к адресату, заверяет, что ленинское учение востребовано, благодаря ему укрепляется социализм в стране, старая жизнь ушла в прошлое. А Сталин-богатырь, друг Ленина, уверенно ведет народ в будущее: «Ба-атр Сталин иньгчнь / Батар кɵтлҗ зална» [5, х. 9]. Во втором стихотворении актуализируется историческое обращение В.И. Ленина «Братья калмыки!», опубликованное в период гражданской войны в 1919 г., с призывом встать на защиту Советской власти. Для автора любимые имена Ленина и Сталина стоят в одном ряду как в прошлом, так и в современности: «Шинрсн җирhлин зүркнд / Ленин Сталин хойр, / Шин дуудин экнд / Маднд эңкр нерд» [Там же, х. 14]. Это следствие господствовавшей четверть века теории двух вождей, по словам современного исследователя, а с 1934 г. тезиса «Сталин – это Ленин сегодня» [2, с. 6, 9]. В позднем переводе Ф. Фоло-мина «По зову Ленина» концовка уже иная: «И в каждом сердце, в глубине, на дне, / Зерном хранится имя друга – Ленин. / В начале каждой песни по стране / Звучит, звенит любовь народа – Ленин» [18, с. 54]. Панегирическое стихотворение «Ленин не умер» поэт начинает с риторического вопроса: кто скажет, что Ленин умер? И тут же отвечает, что Ленин в наших сердцах будет всегда. «Ленин ɵңгрв гиҗ / кен йир келх?! / Ленин мана зүркнд / кезǝд чигн бǝǝх!» [5, х. 19].

Стихотворение Инджиева «Сталин» привычно вписывается в советскую сталиниа-ну, в пантеон вождей, словесными формулами, сравнениями, определениями, метафорами. Автор констатирует, что на многих языках певцы воспевают это имя, что множество прекрасных сравнений рождается, что это имя ведет к победам. Подчеркивается, что с морей, гор, степей несутся приветствия и благопоже-лания, к которым присоединяется и калмыцкий поэт, обращаясь к адресату по имени, отчеству и фамилии. Для него гибкий ум руководителя советского государства соединяет в себе девяносто девять знаний, он – вождь партии и ее стальное сердце, для всего человечества – это великое имя: «Йирн йисн эрдмин билгтǝ үрн, / Йиртмҗ хүврүллhни гүн ухан, / Күчтǝ партин кɵтлврч болд зүркн, / Күмни делкǝд күндтǝ алдр нерн» [5, х. 11]. Ленин и Сталин, по утверждению Инджиева, исполнили мечту человечества – создали счастливую страну Бумбу, о которой мечтали предки в героическом эпосе «Джангар». Поэтому, например, в стихотворении Нимгира Манджиева «Сталин» (1937) в подзаголовке есть указание, что нужно петь под мелодию эпоса «Джан-гар» [15, х. 1], а Санджи Каляев обращается к авторитету джангарчи-сказителя: «Җаңhрчин йɵрǝл» (‘Благопожелание джангарчи’, 1937) [8, х. 1]. Имя Сталина становится планетарным в стихотворении Хасыра Сян-Белгина «Делкǝн нерн» (‘Всемирное имя’, 1937) [21, х. 1].

В советской поэзии 1930–1940-х гг., как и в калмыцкой, отражены пять слагаемых, из которых складывался образ Сталина, по определению М. Чегодаевой: «1) Сталин – великий революционер; 2) Сталин – это Ленин сегодня; 3) Сталин – великий государственный деятель, вождь и учитель; 4) Сталин – великий полководец; 5) Сталин – мудрый хозяин страны, отец своего народа» (цит. по: [2, с. 10]). Пик славословия пришелся в 1930-е гг. на 1939 г. в связи с 60-летием вождя. Вспомним коллективное поздравление – йорял калмыцких джангарчи 1939 г. [6, х. 1, 4]. Но если в советской литературе 1940-х гг. второй пик пришелся на 1949 г. – семидесятилетие «мудрого отца», то в калмыцкой литературе из-за ссылки народа эта тема славословия уже не восстанавливалась.

В пантеоне героев у Лиджи Инджиева есть также прославленные имена Анатолия Серова и Полины Осипенко, трагически погибших в полете 2 мая 1939 г. Поэт называет Серова в стихотворении «Зɵрмг баатр» (‘Отважный богатырь’) одним из отважных комсомольцев, уважаемым большевиком, родом с Урала, ставшим знаменитым соколом, любимцем Сталина-отца. Летчику воздает почести страна: «Тɵмр зүрктǝ кɵвүдм / Тɵрǝд, ɵсɵд бǝǝцхǝнǝ, / Цегǝхн орн-нутгм / Цецгǝснь болҗ байсулна» [5, х. 24]. В смысловом переводе: «Мои сыновья со стальными сердцами рождаются, растут, светлая моя страна, расцветая, ликует». Известная песенная метафора тех лет («а вместо сердца пламенный мотор») обыграна здесь автором в иерархической вертикали власти и героического пантеона: стальной вождь – стальные соколы. Сожалея о преждевременной смерти летчицы в стихотворении «Осипенко Полинд» (‘Полине Осипенко’), поэт подчеркнул, что в свои молодые годы она прославила себя на весь мир, стала примером для молодежи, готовой равняться на героиню: «Чамар үлгүр кецхǝсн / Чаңh күүкд олн, / Чаңh күүкдǝс кесгнь / Чамаг ду-рахдан белн» [5, х. 25].

Несмотря на то, что среди калмыцких женщин не было летчиц, Инджиев в других своих произведениях воспел их новую жизнь, сравнив ее с безрадостным прошлым. Так, стихотворение «Күүкн дуучд» (‘Певице’, 1934) о том, что раньше калмычка, выйдя в степь, пела горькие песни о своей доле, теперь ее радостные песни – о новой жизни. Поэтому поэт призывает ее петь по-новому громче и больше: «Дуулич, күүкн, чаңhар, / Шинǝр дуулич, шинǝр! / Дуунань омгта айсар / Шулуhар ура-лан, шулуhар!» [Там же, х. 29]. Среди нового в жизни калмычек, как и всего народа, было приобщение к грамоте, к знаниям. Это следствие культштурма 1930-х гг. Об этом стихотворение поэта «Сурhулин тɵлǝ» (‘За учебу’, 1931) с призывом: «Сурhуль цуhар сурий, / Шулун, хурдар дасий. / Социализмиг батлхд / Сурhуль эркн чинртǝ» [Там же, х. 47]. Смысловой перевод: «Все будем учиться, быстрей, скорей учиться. Для укрепления социализма учеба важна и значима». Способствуют новому и национальные газеты. Поэтому республиканская газета «Улан хальмг» (‘Красный калмык’) для калмыцкого поэта – многие годы солдат партии, а для народа – любимый друг: «Олн-олн җилд / Партин цергч йовнач, / Олн-олн ǝтнд / Дурта иньгнь боллач» («Ɵргцхǝтн!» (‘Поднимайте!’), 1939) [Там же, х. 33]. Несмотря на то, что в стихотворении «На смерть комсомольца» (1932) не указана причина ухода из жизни героя, автор уверен – его место займут новые члены организации: «Комсомо-лин / ɵнр ǝǝрмǝс / чини чирǝ геедрв, / Комсо-молд – / чини ормд / кесг члед ирх» [Там же, х. 55]. В этой будущей смене поэт видит и пионеров. В пионерской песне «Бидн бичкн большевикүд» (‘Мы, маленькие большевики’, 1932) Инджиев показал боевой настрой детей: «Бидн, бичкн / большевикүд, / коммуни тɵлǝ / ноолдачнр, / Боомтг хамгиг / хамхчад, / коммун тал / зүткцхǝй» [Там же, х. 52]. Смысловой перевод: «Мы, маленькие большевики, борцы за коммунизм, / Преграды разрушим, к коммунизму стремимся».

Поддержку новому государству граждане оказывают участием в покупке государственной облигации – об этом говорит стихотворение «Колхозникин үг» (‘Слово колхозника’, 1933). В «Письме моей подруги» (1932) сообщалось, что колхозные бригады заняты на посевной, что развернуто социалистическое соревнование для большевистской поступи страны: «Большевистск / ишкдлин тɵлǝ / колхозарн дɵрлдлǝвдн» [5, х. 59]. Письмо Ляли сродни рапорту, отчету о проделанной работе колхозной молодежи, об ударниках и тунеядцах.

В «Предисловии» к московскому переводному сборнику «Поэзия Калмыкии» (1940) отмечалось: «Интересны лирические стихи Лид-жи Инджиева, несмотря на отсутствие конкретности в развитии лирического рассказа» [10, с. 12]. Помимо традиционно раскрытых мотивов любви у поэта встречается мотив эк-фрасиса – фотография возлюбленной. Так, в стихотворении «Санн бǝǝhич» (‘Вспоминай’, 1939) юноша говорит девушке, что сфотографировал ее, теперь она надежно укреплена в его сердце. Фотография тоже становится маркером новой жизни и новых отношений между людьми. Калмыцкое слово «зург» в стихотворении «Зург болсн иньгиг…» (‘Подругу, подобную картине…’, 1936) трактуется двояко: картина-портрет и фотография. Подругу, подобную картине, не может забыть возлюбленный в мыслях и снах. Перед ним подаренная ею фотография: «Белглсн ɵкǝрльг зургчнь / Бодваҗ ɵмнм сууна» [5, х. 39]. Фото любимой девушки как воображаемой собеседницы присутствует и в стихотворении Давида Кугуль-тинова «Зург» (‘Фотография’, 1940) [9, х. 53].

Название книги Л. Инджиева «Байр» (‘Радость’), как и книги его современников, таким образом, отвечало ее содержанию: прославление советской действительности, новой жизни, новых героев времени. Инджиев, как правило, также не отступает от традиции национального стихосложения, придерживаясь еди-ноначатия (анафора), свободной рифмы и рифмовки. Так, в стихотворении «Байр» поэт использует разные виды анафоры – парную, перекрестную, сплошную. Пример перекрестной анафоры: « Баh насни цогцд / Хал ун цусн бусл-на. / Бах лр талнь ǝврǝд, / Хал та зүркнь буль-глна» [5, х. 4].

Итак, анализ поэтики двух книг Пюр-ви Джидлеева «Мана байр» (‘Наша радость’) и Лиджи Инджиева «Байр» (‘Радость’), изданных Калмыцким госиздатом в Элисте в 1940 г., позволил выявить авторскую индивидуальность поэтов. В отличие от П. Джидле-ева с жанрами магтала и йоряла Л. Инджиев меньше обращается к песне, используя жанры письма, рапорта, уделяет внимание любовной лирике, включает стиховую «лесенку», занимается переводами зарубежной и русской поэзии. Обе книги показали общую направленность литературного процесса, обусловленного политической, идеологической доминантой времени с пропагандой социалистического об- раза жизни, воспеванием его вождей и руководителей, прославлением героев труда. Калмыцкая поэзия в контексте архетипов советской культуры тех лет продемонстрировала их основные коды – большая советская семья народов страны: мудрый отец, родина-мать, героические дочери и сыновья. Поэты Калмыкии отразили всеобщий трудовой энтузиазм в государственном механизме светлого будущего, определяемого утопией коммунистического строительства. Заглавия их произведений передают патриотический пафос, гражданскую позицию. Песня калмыцких поэтов, рожденная этим временем, временно исполнявшая обязанности волеизъявления «народных масс», стала типичным явлением советской культуры [20, с. 27]. Для поэзии П. Джидле-ева и Л. Инджиева характерны традиция национального стихосложения, связь с фольклором (жанры песни, магтала-восхваления, йоряла-благопожелания).