Политико-правовые аспекты международного признания Монголии в первой половине ХХ в

В настоящее время наблюдается большой исследовательский интерес к проблемам геополитики Центральной Азии. Это объясняется тем, что изменения во внешнеполитическом раскладе региона, произошедшие в 1990-е гг., равно как 100 лет назад, привели к коренным переменам в расстановке сил и появлению новых факторов, влияющих на международную ситуацию в регионе.

Монголия в этой новой системе отношений занимала и продолжает занимать важное место в сфере пересечения интересов различных государств, особое положение среди которых занимают Россия и Китай. И по сей день монгольский (монголо-тибетский) мир весомо и независимо позиционирует себя в системе связей с русским (российско-евразийским), китайским (дальневосточным), исламским (в т.ч. централь- ноазиатским), индийским (южно-азиатским) и западным (евро-атлантическим) мирами [13, с. 3].

При этом необходимо учитывать то, что начавшая складываться в 1920-1930-е гг. система международных отношений в регионе именно в этот период формирует свои основные черты.

Во-первых, в выбранном нами регионе после распада двух Великих империй появляются новые участники международных отношений – государства и государствоподобные образования.

Во-вторых, проявление интересов Японии в регионе и активная, зачастую агрессивная, политика, в т. ч. и по отношению к Монголии, борьба за влияние, Вторая мировая война не могли не привести к активизации процесса оформления и закреплению статуса Монголии на внешнеполитической арене. При этом, как мы отмечали в одной из предыдущих работ, Монголия, находившаяся в начале ХХ в. на периферии мировой политической системы, сумела не только добиться значительной самостоятельности, но и международного признания [6, с. 110]. Здесь же в очередной раз уместно вспомнить слова одного из руководителей Института стратегических исследований при Министерстве обороны Монголии Байяра Санджагийна о том, что Монголия может быть интересна миру потому, что «имеет общую границу с тремя странами и районами, у которых часто были антагонистические отношения друг с другом» [11, с. 6].

Вопрос о международно-правовом статусе Монголии в первой половине ХХ в. неслучайно вызывает интерес у правоведов и государство-ведов, историков и политологов, поскольку именно этот аспект, в силу разной трактовки понятий «государство», «независимость», «суверенитет» и др., в конечном итоге является индикатором состоятельности и самодостаточности государства, свидетельствует о его правомочности и «дееспособности».

При этом важно понимать, что говорить о полноценности государства можно только тогда, когда имеет место быть не только формальная организация политической власти (государственная организация), но и общество, населяющее определенную территорию, придает ей соответствующий статус, наделяет определенными свойствами и направляет к развитию – т.е. речь идет о таком явлении как государственность. Чаще всего это понятие используется как синоним государства, а также для обозначения какого-либо исторического этапа в его развитии (например, китайская государственность, российская государственность в период Киевской Руси, государственность монголов в эпоху Чингисхана и т.п.).

При этом состоятельность характеризует развитие социума, результатом которого может стать государство, а его статусность позволяет определить место этого государства в зависимости от масштабности и международных функций в мировой системе. Иначе говоря, состоятельность показывает степень развитости государственных структур, способность, потенцию социума организовать политическую рамку своего бытия, т.е. создать собственную форму государственной жизни. Следовательно, состоятельность обозначает весь строй общественной жизни, политический порядок, являясь результатом исторического развития нации и национальной идеи.

Как нами отмечалось ранее, общество должно достигнуть не только определенного исторического, социального, экономического, но и идеологического уровня, при котором процесс организации общественного взаимодействия перетекает в процесс самоорганизации, формирования собственных органов управления на определенной территории, способности контролировать эту территорию и т.д. Механизмы управления этим процессом тоже могут быть разнообразными: от примитивной государственности на закате разложения первобытнообщинной формы организации власти до «су-пер-государственности» эпохи Средневековья, когда такое политическое образование, как империя, выступало алгоритмом оформления цивилизации и ее апогеем [15, с.19].

В нашем же понимании государственность представляет собой политико-правовое состояние, присущее тому или иному обществу, что обусловлено его исторической, экономической, политической и внешнеполитической деятельностью, единой территорией, историческим прошлым, культурной и этнической общностью и способно создать относительно устойчивую, прочную политическую организацию, обеспечивающую территориальное, институциональное и функциональное единство – свойство и важнейший элемент общественной структуры.

В свою очередь, монгольская государственность в рассматриваемый период предопределила возникновение и развитие государственных институтов, формируемых на первоначальном этапе и преобразуемых при переходе от монархии к республике, а также идеологию, нашедшую свое выражение в форме панмонголизма, взаимоотношений молодого государства с монгольским обществом: князьями, ламами, шаби-нарами, революционерами и т.д., а также в связи с другими государствами, прежде всего Россией, Китаем и Японией [9, с. 16].

Монгольская государственность в процессе активного становления с 1911 г. развивалась поступательно, это позволило на определенном историческом участке сформировать основные государственные институты, а в середине ХХ в. образовать самостоятельное независимое государство в качестве полноценного участника международных отношений.

Монголия в качестве объекта исследования выбрана неслучайно, поскольку именно эта страна за относительно короткий промежуток времени, реализовав в полной мере имеющийся 124

у нее потенциал внутренних и внешних предпосылок и условий, сумела добиться независимости и стать полноценным субъектом международных отношений. В начале ХХ в. страной пройден сложный путь государственного строительства: международно-правовая признанная автономия (1911 - 1919 гг.), затем в 1921 г. при поддержке Советской России фактически независимое, но формально находящееся в составе государственное образование, которое в 1946 г. получает признание со стороны государства-сюзерена Китая, а в 1961 г. - член ООН.

Как известно, еще 27 и 28 июля 1911 г. на тайном собрании феодалов было принято решение отделиться от Китая при поддержке России, которое, однако, Россия не поддержала, высказавшись за автономию [7, с. 45]. 1 декабря 1911 г. в Урге было обнародовано «Воззвание ханов, ванов, бэйсэ, гунов, дзасаков, а равно хамбо, шанцзотбы и да-лам всех четырех хал-хасских аймаков», в котором независимость новой Монголии изначально обосновывалась древним правом [11, с. 80].

Условно можно выделить три этапа в развитии международно-правового положения Монголии в первой половине ХХ в.: 1 этап (1911– 1919 гг.) - период договорной и признаваемой всеми заинтересованными сторонами автономии Внешней Монголии в составе Китая; 2 этап (1921-1946 г.) - период фактической независимости и признаваемости самостоятельности Монголии со стороны ряда государств и государственных образований; 3 этап (1946-1961 г.) - период признания Монголии в качестве суверенного государства прежде всего со стороны Китая, России и ряда других государств и дальнейший процесс приобретения международного признания.

Статус Монголии первоначально характеризуется тем, что имеет договорную основу, т.е. международно-правовое положение Халхи определялось, исходя из соглашений, заключаемых заинтересованными сторонами, а Россия и Монголия сошлись на положении широкой автономии [3, с. 32], которая предполагала 5 аспектов: торговые отношения; вопросы в сфере промышленности; некоторые военные вопросы; внешние сношения; правовое положение русских подданных, в первую очередь, участвующих в торговых операциях [4, с. 163].

Причины, по которым царское правительство вмешалось в процессы восстановления монгольской государственности, раскрываются нами в ранее изданной монографии, где указывается, что после русско-японского соглашения 1907 г.

Монголия перестала быть только объектом русско-китайских отношений. Она стала не менее важным объектом в русско-японских отношениях [11, с. 84-85].

8 (21) декабря 1913 г. монгольской и китайской сторонами был подписан договор, в котором оговаривалась фактическая государственная граница, разделяющая Внешнюю Монголию и Китай. И хотя она носила временный, демаркационный характер, тем не менее, это было крупной военной и дипломатической победой. Китай был вынужден юридически признать Кобдо частью Халхи и на время отказаться от своих попыток вернуть его силой оружия в состав Китая [11, с. 89-90].

Однако официального подтверждения независимости по-прежнему не было в силу того, что ни Россия, на которую возлагались основные надежды о признании суверенитета, ни тем более Китайская Республика не собирались воспринимать Внешнюю Монголию в качестве самостоятельного государства. Поэтому дальнейшие действия монгольского правительства были направлены в сторону получения признания независимости со стороны других государственных образований. 11 января 1913 г. (29 декабря 1912 г. по старому стилю) представители Далай-ламы XIII и Богдо-гэгэна VIII подписали в Урге совместный монголо-тибетский договор о дружбе и союзе. В преамбуле договора указывалось: «Монголия и Тибет, освободившись от маньчжурской династии и отделившись от Китая, образовали свои самостоятельные государства» [12, с. 41]. Договор интересен несколькими моментами. Во-первых, он устанавливал отношения между странами, духовно и политически близкими, единоверными и одинаково тяготившимися китайским владычеством. Во-вторых, это были теократии с высоким авторитетом религиозного лидера, что, помимо международноправового, предполагало некий сакральный смысл и содержание договоренностей. В-третьих, вопрос о юридической силе монголотибетского договора 1913 г. остается спорным. Однако официально Россия, наравне с Великобританией также не признавала договор легитимным в силу неправомочности сторон по его заключению.

5 ноября 1913 г. в результате русско-китайских переговоров в Кяхте была подписана декларация, явившаяся своего рода компромиссом в возникнувшем споре о статусе Внешней Монголии. Согласно декларации, территория Халхи признавалась частью Китая на правах широкой автономии, Китай, в свою очередь, 125

признавал автономию Монголии (статьи 1 и 2). Признавалось исключительное право Внешней Монголии ведать вопросами внутреннего управления и решать вопросы, касающиеся торговой и промышленной сфер. На китайские власти накладывалось обязательство не вмешиваться во внутренние процессы управления, не посылать на территорию Монголии войска и не содержать там никаких гражданских или военных властей, воздерживаясь от политики колонизации. Такое же обязательство брала на себя и российская сторона (ст. 3) [10, с. 114].

7 июня 1915 г. русско-китайско-монгольское или так называемое «Тройное соглашение» об автономии Внешней Монголии было подписано, во многом оно воспроизводило ранее закрепленные позиции. Россия и Китай обязывались не вводить свои войска на территорию Внешней Монголии, не претендовать на колонизацию ее земель и не вмешиваться в дела внутреннего управления автономной Монголии. Однако, т.н. «Кяхтинская система» просуществовала недолго: после крушения Российской империи соотношение сил в Монголии нарушилось. 22 ноября 1919 г. посредством декрета китайского президента Сюй Шичана автономия Монголии ликвидируется, а войска военачальника Сюй Шуч-жэна входят в Ургу [8, с. 51].

Следовательно, рассматривая период 1911– 1919 гг. в контексте международно-правового признания, вести речь о нем, и, как следствие, о независимости нельзя в силу объективного характера ее отсутствия – и Россия, и Китай, и сама Монголия в заключаемых договорах и соглашениях подтверждали автономный статус Халхи.

Но, начиная с 1921 г. ситуация принципиально меняется. События февраля-ноября 1921 г. изменили как международное положение Внешней Монголии, так и внутриполитическую расстановку сил [5, с. 80–81]. После установления власти МНП фактическое монгольское руководство в лице партийных лидеров настроено однозначно – на независимость. Первым шагом к этому стало заключение Соглашения 5 ноября 1921 г. между РСФСР и Монголией об установлении дружественных отношений.

Документ предусматривал взаимное признание правительства РСФСР и Монгольского народного правительства единственными законными представителями (ст. 1 и 2), однако понятия «Государство» стороны избегают. Соглашение между Монголией и РСФСР является первым масштабным документом того периода, а его особое значение для Монголии заключалось в том, что Россия была первым и на тот момент единственным государством, признавшим ее де-факто независимость и установившим с нею официальные межгосударственные отношения.

Однако, 31 мая 1924 г. в Пекине было заключено Соглашение об общих принципах регулирования вопросов между СССР и Китайской республикой. Его важнейшая роль заключалась в том, что в ст. 5 этого соглашения говорилось: «правительство СССР признает, что Внешняя Монголия является составной частью Китайской Республики и уважает там суверенитет Китая», таким образом, устанавливались рамки ее статуса. В самой Монголии на эту проблему смотрели иначе.

Так Внешняя Монголия превращалась в составную часть Китая, а Советская Россия обязалась признавать там полный китайский суверенитет. В основе решения о признании Монголии частью Китая лежало желание советского руководства ускорить революционный процесс в Китае, сохранив нормальные отношения с официальным Пекином и не оттолкнуть от себя китайских революционеров, которые были категорически против автономии и, тем более, независимости Внешней Монголии. Е.А. Белов пишет о том, что монгольский вопрос был в какой-то степени для Москвы важной «разменной картой» в большой революционной игре в Китае [1]. Другой мотив подобного международноправового оформления статуса Монголии советским правительством был связан с возможным пересмотром или аннулированием статьи 5 советско-китайского соглашения после победы китайской революции, которая, как казалось тогда в Москве, была близка. Однако поражение революции «законсервировало» на долгое время статус Внешней Монголии, согласно статье 5.

На международное положение МНР в начале 30-х гг. XX в. оказывало влияние созданное Японией в марте 1932 г. японцами квазигосударство Маньчжоу-Го, а также автономное государство Мэнцзян. Одной из причин этого было усиление внешнеполитической активности Японии на Дальнем Востоке, не скрывавшей своего интереса к национальному движению монгольских народов [1, с. 321]. В 20–30-е гг. XX в. Япония начала оказывать значительное влияние на Монголию, преследуя определенную цель – создать буферное пространство, дающее возможность вмешиваться в дела России. В итоге Япония вмешивается в международнодипломатический вопрос о независимости Монголии [17, с. 15]. Монголия же в этот период времени находится в международно-правовой 126

изоляции (кроме советской стороны, а также Тувинской Народной Республики (ТНР), независимый статус Монголии на тот период времени не был признан ни одним государством мира); отсутствует возможность, а, главное, заинтересованность третьих стран в оказании военнополитической и экономической помощи Монголии [18, с. 50].

После нападения Германии на Советский Союз правительство Чан Кайши, учитывая тяжелое положение СССР на фронте, стало готовиться к тому, чтобы реально покончить с существованием МНР, как только появится первая передышка в войне с Японией. В январе 1942 г. в плане оперативного управления при военном комитете Китайской Республики отмечалось, что независимость МНР должна быть ликвидирована в ближайшее время и что Внешней Монголии следует предоставить широкую автономию в составе Китая.

Основной этап решения монгольского вопроса приходится на февраль 1945 г. – период подготовки и проведения Крымской (Ялтинской) конференции руководителей СССР, США и Великобритании (4-11 февраля 1945 г.). 11 февраля 1945 г. было подписано соглашение руководителей СССР, США и Великобритании об условиях вступления СССР в войну с Японией, первым пунктом которого было «сохранение статус-кво Внешней Монголии (МНР)» [1]. 14 августа 1945 г. был подписан Договор о дружбе и союзе между СССР и Китаем и состоялся обмен нотами между МИДами Китая и СССР по вопросу о государственной независимости МНР. Чан Кайши в своей речи от 24 августа 1945 г. на совместном заседании Верховного Совета национальной обороны и Центрального исполнительного комитета Гоминьдана, признавая фактическую независимость Внешней Монголии, заявил, что на основе революционных принципов Гоминьдана Китай юридически признает независимость Внешней Монголии и будет поддерживать с ней дружественные отношения.

20 октября 1945 г. по требованию правительства Китая на всей территории Внешней Монголии был проведен референдум, который подтвердил стремление монгольского народа к государственной независимости. 12 ноября 1945 г. протоколы комиссии по проведению плебисцита были утверждены Президиумом Малого хурала. Советскому и китайскому правительствам были направлены соответствующие ноты об итогах голосования. 5 января 1946 г. правительство Китайской Республики, ознакомившись с итогами плебисцита, официально признало независимость МНР.

В результате реализации Ялтинских соглашений, драматических советско-китайских переговоров, завершившихся подписанием 14 августа 1945 г. Договора, плебисцита и официального признания Китаем 5 января 1946 г. независимости МНР, последняя приобрела статус суверенного государства. 14 февраля 1946 г. между двумя странами были установлены дипломатические отношения.