Повседневная жизнь кубанского учителя во второй половине XIX - начале XX в. (по материалам краевых газет)

Модернизационные процессы второй половины XIX в. в России оказали существенное влияние на состояние народного просвещения.

Получение пусть и не слишком глубокого образования определенной частью казачества значительно расширило бы сферу распространения новых культурных ценностей и стало бы очередным важным шагом в процессе культурной трансформации социальной среды российского Юга, имевшей не только политические, но и общецивилизационные истоки. Важную роль в данном процессе играла местная интеллигенция.

Интеллигенция – это общественный слой людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным, творческим трудом, развитием и распространением культуры [1, с. 197].

Интеллигенция Юга России состояла из учителей, преподавателей вузов, священнослужителей, казачьих офицеров, музыкантов, артистов и т.п., составляя небольшую часть из всей казачьей массы. Все эти люди несли с собой свои культурные стереотипы, безусловно влиявшие на донскую, кубанскую, терскую субкультуры.

Казачья интеллигенция с момента заселения и освоения Кубани была провозвестником и инициатором перемен в культурной жизни региона. Еще в Черноморском казачьем войске конца XVIII – первой четверти XIX в. находились весьма образованные люди: войсковой судья А.А. Головатый, войсковой писарь Т.Т. Котляревский, Ф.Я. Бурсак, К.В. Россинский, полковые и станичные священники, преподаватели училищ, писари. Тем не менее, их число было незначительным, влияние на общественную жизнь ограничивалось, как правило, службой.

Произошедшие в стране в последующие десятилетия изменения гораздо в большей степени повлияли на существование интеллигенции, в то время как другие слои южнороссийского социума были затронуты ими в значительно меньшей степени. С началом реформ в сфере образования и культуры большая часть казачьей интеллигенции с воодушевлением восприняла изменения, начавшиеся в культурной жизни Юга России. Она поддерживала правительство и войсковые власти в их стремлении сделать достижения отечественной и мировой культуры доступными для широких масс населения, в том числе и для казачества.

Дело осложнялось тем, что большинство населения России было не только не готово к восприятию ценностей новой модернизационной культуры, образования, но и не обладало элементарными образовательными навыками, необходимыми для жизни в менявшихся социально-экономических условиях. П.А. Востриков, учитель Елизаветинского городского училища, отмечал, говоря о культуре рассматриваемого периода в станице Наурской Терской области: «Народной читальни или библиотеки в станице нет, книги берут из двухклассного станичного училища. Есть те, кто просто берет книги, но дома не читает» [2, с. 197].

Регулярно проводимые казачьим начальством проверки показывали, что, как это отмечалось в рапорте командующего 2 Кавказского полка от 14 марта 1895 г., «на занятиях казаки отвечали на вопросы неуверенно, без сознательного понимания. Хорошо читает половина, другая – по складам. Знают простые правила арифметики – 4 человека, остальные пишут цифры» [3, л. 21].

Большинство казачьего населения было безграмотным и не умело ни читать, ни писать.

Поэтому на первый план в деятельности местных просветителей в области культуры встала задача элементарного просвещения казачьих и крестьянских масс. Всю свою энергию они направляли на ликвидацию безграмотности и распространение образования в широких народных массах.

Однако, интересно посмотреть, как жили представители одного из отрядов казачьей интеллигенции – учителя, те, кто готов был сеять «разумное, доброе, вечное», какова была их повседневная жизнь в казачьей станице или в городе.

Основным источником послужили материалы Кубанских областных ведомостей, главной газеты региона, и общественно-политической, экономической и литературной газеты «Кубанский край». Это статьи и письма учителей, священнослужителей, атаманов, казаков-станичников, официальные инструкции, отчеты городских и станичных органов власти.

При приеме на работу учитель должен предъявить свидетельство на звание учителя, удостоверение о нравственных качествах и педагогических способностях, если уже работал, свидетельство о политической благонадежности [4, с. 3].

Имелась также инструкция учителям и учительницам народных училищ. Исходя из нее, учитель должен вести список учащихся, журнал посещений, книгу для записи проступков и принятых мер, каталог книгам учительской и ученической библиотек, классных учебных пособий и многое другое.

Уроки рекомендовалось проводить в форме беседы, с наглядными разъяснениями, чаще спрашивать ребят, требовать полного ответа на поставленный вопрос. Ученик должен повторять материал, наблюдать, размышлять, отыскивать сходства и различия предметов. Уходить с каждого урока ученик должен с бóльшими знаниями, чем вошел.

Среди занятия можно было давать учащимся отдых в виде гимнастических упражнений или пропеть хором песню «для освежения учеников и возбуждения внимания». Замечая шалости детей, ни в коем случае не кричать и не раздражаться.

В части воспитательной инструкция требовала «внушать трудолюбие, бережливость, религиозное чувство, уважение к закону, преданность государю, стремление к знаниям, любовь к ближнему» [5, с. 1–3].

При проверке училищ дирекция знакомилась «с характером и способами преподавания и степенью подготовленности учителя», проверяя знания учеников, присутствуя на уроках [6, с. 5].

Необходимо отметить, что многие учителя, помимо своих прямых обязанностей, принимали участие в сборе разных полезных сведений. Например, учителя Алейников, Кононенко, Шевченко, Георгиев собрали материал и написали статьи о физическом воспитании детей. 13 учителей и 1 учительница собирали сведения о курганах и других памятниках старины. Почти все учителя собирали сведения по программе статистико-этнографического описания населенных пунктов области [7, с. 4].

Член педагогического совета и преподаватель греческого языка Кубанской войсковой гимназии г. Ракушан составил и издал греческий лексикон к Демосфену, учитель истории и географии той же гимназии Г. Мамонтов продолжал разбирать дела в гимназическом архиве, чтобы составить исторический очерк о Кубанской войсковой гимназии [8, с. 4].

Учителя и учительницы станичных, сельских и аульских училищ принимали участие в работе санитарных отрядов, которые работали в крае в 1880 г. во время эпидемии дифтерии [9, с. 1–2].

Учитель станицы Кореновской А.Е. Уразко честно исполнял свои обязанности 14 лет. По его инициативе было построено здание блестяще оборудованного «Николаевского» училища, переименованного в двухклассное, устроен школьный бульвар, посажен школьный сад [10, с. 4].

В распоряжении епархиального начальства от 27 сентября – 10 октября 1896 г. духовенству, учителям и учительницам предлагалось в звании счетчиков помочь в проведении всеобщей переписи населения Российской империи [11, с. 1216–1217].

За эту сложную и напряженную работу учителя получали не совсем достойную зарплату. В 1877 г. учителям приготовительного класса при Кубанской учительской семинарии было назначено содержание в 845 руб. в год, из них жалование – 650 руб., квартирные – 195. Однако остальных категорий учителей это не коснулось [12, с. 1].

Отчет помощника директора народных училищ Кубанской области о состоянии школ за 1877 г. позволял значительно шире приоткрыть завесу над теми проблемами в деле развития начального образования в казачьих областях, которые, как правило, не упоминались в отчетах для печати или для чтения главы административной и военной власти. Так, в станице Новопокровской, писалось в этом документе, «относятся к школе не только равнодушно, но и враждебно» [13], в станице Новоминской «жалованье учитель получает неисправно – по 3–4 руб. за раз; здание содержится грязно». В станице Калниболотской учитель за все время с 1 июля по 25 мая получил только 50 руб., а в станице Костромской учитель в течение семи месяцев подряд не получал своей заработной платы. В станице Губской учительница также не получала жалованье в течение полугода; учащиеся «молитвы знают плохо и то без объяснений» [14].

В отчете о народном образовании за 1880 г. в Кубанской области приводились сведения о личном составе учителей области, их заработная плата.

Менее 50 руб. получал 1 учитель (Тверское станичное училище);

50–100 руб. – 7 чел.;

100–200 – 25 чел.;

200–300 – 68 чел.;

300–400 – 140 чел.;

400–500 – 14 чел.;

Более 500 – 11 чел.

Средняя зарплата учителя составляла таким образом 277 руб., учительницы – 290 руб. В отчете также отмечалось, что большинство учителей пользуются готовой квартирой, отоплением, прислугой, многие – платой за обучение детей неказачьего сословия. По сравнению с прошлым годом, констатировалось в отчете, жалование выросло на 15 руб. [15, с. 4]. Можно провести сравнение с жалованием писцов в Анапской городской полиции, которое составляло 300 руб. при условии чистого почерка, знания канцелярского дела и удостоверения о поведении [16, с. 3].

В данном случае интересен также отчет Майкопской городской управы о расходах на второе полугодие 1879 г. Так, например, законоучителю городского училища положено жалования и столовые в 120 руб., двум учителям жалование и столовые – 432 руб. 10 коп., на учебные пособия выделено 40 руб., на уроки пения – 37 руб. 50 коп., а вот военному врачу за освидетельствование проституток – 250 руб. [17, с. 3].

Если же мы обратимся к письмам с мест, то картина будет еще безрадостней.

А. Федосеев пишет о школе в поселке Черноморский, где учитель получает жалование в 100 руб. от общества и 50 от войска при квартире и прислуге. Однако жители посчитали эту сумму слишком большой и уволили учителя, взяв вместо него местного поселкового писаря за 75 руб. [18, с. 1].

Учитель Гр. Фенев пишет, что жалования в 300–250 руб. едва хватает на жизнь. В некоторых станицах на учителя смотрят как на наемщика, которому зря платят [19, с. 2–3].

Учитель К. Глотов из станицы Рязанской отмечает, что есть учителя, которые не получают и без того «скудного жалования, волею рока обречены на голодовку, а иногда и с семейством» [20, с. 3].

Учитель П. Тарасенко из станицы Новомышастовской считает, что в 300 руб. жалования едва можно перебиваться при самой скромной жизни холостяку. В случае болезни или смерти учителя его семья без денег и без пенсии будет вынуждена продавать вещи, а потом пойти к кому-нибудь в услужение [21, с. 3].

Наиболее полную картину бытовых условий жизни станичного учителя дает в своих письмах народный учитель Кирилл Трофимович Живило, в будущем – видный общественный деятель Кубани.

20 сентября 1880 г. он писал, что посетил 83 школы, но даже в богатых станицах в комнате учителя обычно 2–3 табурета, деревянный стол, часто без скатерти. Он же служит и шкафом для книг. В спальне деревянная или железная 3–9-рублевая кровать. Лишь в станице Кавказской общество выделило 6 стульев, а священник на время – диван. В станице Григорипо-лисской в комнате учителя стояла одна железная кровать. Обстановка учительского жилья далеко уступала казачьей.

Описывает Живило и незатейливую одежду из белой парусины за 6–9 руб., картуз за 2– 3 руб. Вместо шубы за 30–40 руб. учителя носят дешевое пальто за 8–15 руб. Те, у кого побогаче отцы или жены, носят более дорогую одежду, но это редкость [22, с. 3].

К началу XX в. ситуация во многих школах изменилась не значительно. А. Родный с горечью восклицает: «Как учитель может работать хорошо, когда у него нет необходимых пособий, когда он сам занят ежеминутно острой мыслью – где бы еще занять рублишко-другой, т.к.

жалования он не получает уже третий месяц, когда в школе "собачий" холод и т.д. и т.п.» [23, с. 3].

Многие корреспонденты отмечали, что педагогическая деятельность является одной из самых трудных, особенно для женщин, всецело посвятивших себя этой профессии. Не менее трудными были будни лиц, занимавшихся воспитанием детей и потом прекративших свою деятельность по болезни или другим причинам. Они оставались необеспеченными. Иван Линицкий из станицы Уманской пишет о бывшей надзирательнице Уманского благотворительного женского училища Глафире Васильевне Кожуховой, прослужившей 35 лет. Женщина 70 лет, больная, была уволена и осталась без крова, без родных, без пенсии.

Станичники очень ценили ее за нравственное влияние на их детей, собрали деньги. Атаман ходатайствовал о более капитальном обеспечении Глафиры Васильевны. В конце концов ей было выдано единовременное пособие и предоставлена бесплатная квартира при училище [24, с. 4]. Однако таких примеров очень мало.

Т.о., на плечах кубанских учителей лежали многочисленные обязанности по обучению, воспитанию учащихся городов и станиц, многие из них принимали активное участие в общественной жизни края. Несмотря на неблагоприятные условия жизни, низкое материальное обеспечение, которое предоставляло войско и государство, они продолжали заботиться о духовном здоровье народа.