Право как вид социального взаимодействия: проблемы низкой эффективности информационно-правовой коммуникации

Эффективность права является одной из сложнейших и многогранных теоретических проблем, волнующих правоведов всех школ и поколений. Не смотря на то, что со времен Древней Греции и Рима было предложено множество вариантов оценки эффективности правового воздействия, остается констатировать, что юриспруденция так и не нашла универсального рецепта «идеальных пропорций» позитивной правовой нормы, следование которым безальтернативно приводило бы к социальному процветанию любое государство, использующее его.

Большинство известных приемов определения эффективности правового воздействия фактически сводится к подведению итогов правотворчества и к их оценке путем сопоставления с целями законотворцев. Иными словами, только тогда, когда события уже развернулись и повлиять на их текущее состояние не представляется возможным. Исправление допущенных ошибок и выявленных недочетов в этой ситуации может быть обращено только в будущее и осуществляется путем внесения соответствующих изменений и дополнений в действующее законодательство.

Этот алгоритм хорошо известен всем современным студентам юридических факультетов и вузов страны, поскольку вся их научно-исследовательская деятельность в большинстве случаев сводится к поиску проблем текущего законодательства и формулированию более удачных вариантов соответствующих статей, разделов, глав или целых законов.

Подчинена этой логике и деятельность отечественных законотворцев всех уровней. В результате, характеризуя действующий правовой массив, у нас принято говорить, что «99 % действующего законодательства – это законы о внесении изменений и дополнений в действующее законодательство».

В то же время галопирующий рост социальных конфликтов, который фиксирует из года в год российская судебная статистика, красноречиво свидетельствует о том, что все усилия российского законодателя, направленные на достижение стабильности в обществе, в очередной раз не увенчались успехом.

Действительно, простые и реально работающие приемы предварительной оценки правовой коммуникации, которые хорошо известны в других, неюридических отраслях знаний, в отечественной юриспруденции практически не применяются. При этом их достаточно много, и успешно используются они уже давно. Среди подобных и далеко не новых приемов, в частности, можно отметить «пятивопросную модель Лассуэлла» (прием социо- логии, политологии, теории массовых коммуникаций, но, к сожалению, не юриспруденции), теорию Шеннона – Уивера, модель Ю. Воронцова, метод верификации (теория связи и кибернетика) и многие другие.

Представляется, что одной из основных причин низкой эффективности правового воздействия любого уровня, в том числе и в современной России, является теоретически неверное представление о правотворчестве как об акте одностороннего коммуникативного воздействия.

Упоминание и обоснование подобного представления о праве легко обнаруживается и в работах представителей дореволюционной отечественной цивилистики, и в современной учебной литературе по теории государства и права, и в сочинениях зарубежных классиков юриспруденции. К примеру, известный русский правовед Е. В. Васьковский, критикуя немецкого коллегу, в свое время писал: «Главная ошибка Danza была вызвана тем, что он применил принципы толкования двусторонних юридических актов к законам, упуская, что нормы закона аналогичны не двусторонним, а односторонним юридическим актам (напр., завещаниям)» [1, с. 272].

Современная теория государства и права также исходит из представления о том, что нормативный правовой акт адресован «неопределенному кругу лиц» [2, с. 511].

Среди зарубежных классиков юриспруденции, в работах которых можно найти вариант подобного или даже гипертрофированного представления о ничтожности массовой аудитории, следует отметить Бернгарда Виндшейда – немецкого «идеолога» и автора одного из проектов германского гражданского уложения, который считал, что гражданский кодекс, условно говоря, не для толпы. Он должен писаться цивилистами и для цивилистов.

Иначе говоря, как адресат правовой информации обычное население, являющееся основным субъектом гражданских правоотношений, при формулировании цивилисти-ческих законоположений (самых массовых, самых употребляемых и самых распространенных) во внимание приниматься не должно, поскольку подобные акты адресованы не ему.

Представляется, что именно в этих привычных и традиционных для правоведения установках («закон есть односторонний юридический акт», «закон адресован неопределенному кругу лиц», «закон пишется профессорами для профессоров») и кроется причина низкой эффективности современного правового регулирования.

Попробуем проиллюстрировать и доказать этот тезис, пропустив, насколько это возможно в рамках текущего формата исследования, действующий российский правовой массив через «фильтр» пентады Г. Д. Лассуэлла (о линейной модели коммуникации Г. Д. Лассуэлла см. подробнее: [3]), которая представляет собой прием оценки массовых коммуникаций и сводится к необходимости получения ответов на следующие вопросы:

– кто говорит?

– кому говорит?

– каким текстом?

– по какому каналу передается текст?

– с каким эффектом?

Первое. Кто говорит? Если рассуждать о законодательстве в узком смысле слова (в названии нормативных актов присутствует слово «закон»), то транслирующих свою непреклонную волю коммуникаторов (инициаторов одностороннего по традиции правового общения) по Конституции РФ у нас три:

– сам народ (при проведении референдума);

– палаты Федерального собрания в их различном сочетании;

– законотворческие органы субъектов РФ.

Не вдаваясь в подробности подсчета возможных субъектов законодательной инициативы, примерное количество которых колеблется вокруг солидного числа семи с половиной сотен, необходимо отметить, что основная проблема современного российского транслятора законов заключается в том, что отечественных законотворцев много и работают они, как правило, на профессиональной основе (за исключением референдумов и части представительных законодательных органов субъектов Федерации, представительство в которых отчасти может быть и непрофессиональным).

Государственная дума РФ, как основной законотворческий орган страны, «выдает на гора» за каждый созыв в районе 4–6 тыс. нормативных правовых актов. Среди них принимаются и очень объемные «послания», по 500–700 страниц. Оцените, к примеру, содержание Налогового кодекса РФ, Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» и т. п.

Для общего представления о количестве правовых коммуникаторов необходимо добавить к числу законотворцев и авторов подзаконных нормативных актов. Их тоже огромное количество, и не только федерального уровня. В субъектах РФ, например в Пермском крае, объем подзаконных нормативных актов, которые регистрируются органами Министерства юстиции РФ, колеблется от 4 тыс. до 6 тыс. в год. Этот объем с большим трудом поддается юридической экспертизе и регистрации.

Можно ли рассчитывать при такой нагрузке, что этот информационный массив дойдет до населения страны и будет им успешно усвоен? Это вызывает некоторые сомнения.

Отечественных нормотворцев должно быть меньше, и работать они должны на непрофессиональной основе. Иначе тезаурусы коммуникатора и коммуниканта будут настолько разными, что станут совершенно непригодными для передачи какой-либо информации.

С этих позиций пребывание в числе депутатов спортсменов, музыкантов... и других представителей совершенно разных слоев населения представляется не только оправданным, но и совершенно необходимым. Единственное условие сводится при этом к тому, что принимаемые законы они должны читать, писать и принимать самостоятельно.

Второе. Кому говорит? На получателя правовой информации, в силу победившего подхода «законотворчество – это односторонний акт», внимание обращать у нас вообще не принято. Уместно здесь упомянуть и М. М. Сперанского (с его работой по кодификации и составлению Свода законов Российской империи, адресованной аудитории, 70 процентов которой было абсолютно неграмотно), и принцип нормативности современной теории права («право рассчитано на неопределенный круг лиц»). О проблемах «безадресного» правового регулирования смотрите, например: [4; 5].

Третье. При помощи какого текста производится попытка общения? Анализ действующего правового массива при помощи «непрофильных», «неюридических» методов оценки красноречиво говорит о том, что российское законодательство является низкоэффективной, а в ряде случаев и просто неработающей, массовой коммуникацией.

Отечественное законодательство катастрофически нестабильное, запредельно сложное, необоснованно объемное и не отвечает основным характеристикам участников правовой коммуникации. Смотрите об этом подробнее: [6].

После вывода о том, что текст, при помощи которого производится попытка коммуникации, совершенно не соответствует возможностям адресной аудитории, от дальнейших рассуждений по поводу избранного предмета исследования вполне можно и воздержаться. Рассматриваемая коммуникация неэффективна.

Единственное, о чем хотелось бы еще раз сказать, это о том, что по Г. Лассуэллу термин «эффективность» рассматривается как простое «возрастание рациональности». Дешевле, быстрее, меньше текста и т. д. – все это возможные грани данного явления. Как отечественное правоведение, так и российское законодательство, к сожалению, не используют этого простого рецепта и превращают понятие «эффективность» в еще одну многогранную теоретическую проблему, затрудняя на практике и без того весьма сложный процесс усвоения российского права. О правовом содержании термина «эффективный» смотрите подробнее: [7].