Правовая природа соглашения о возмещении имущественных потерь

Институт возмещения имущественных потерь во многом заимствован и основан на институте indemnity, который зародился в англосаксонской правовой системе.

Э. Дейвис, определяя цель данного института, дает ему следующее определение: функциональная задача indemnity состоит в формировании обязательства между двумя лицами по компенсации одним лицом (должником) другому лицу (кредитору) потерь, причиненных обстоятельством, в возникновении которого должник невиновен [16]. В качестве наиболее выразительного примера Э. Дейвис приводит страхование профессиональной ответственности (здесь необходимо оговориться, что indemnity в английском праве выступает в качестве родового понятия, в том числе для страховых правоотношений).

При вынесении решений по делам, связанным с возмещением потерь, правовые подходы английских судов зависят от обстоятельств, выступающих в качестве оснований для возникновения обязанности по осуществлению выплаты, от результатов, к которым приходит суд при соотношении согласованного сторонами indemnity с иными мерами гражданско-правовой ответственности (с убытками (damages), неустойкой (penalty), «заранее оцененными убытками» (reliance damages) и т.д.), доказанности причинно-следственной связи между обстоятельством и подлежащими возмещению потерями и т.д. [14].

В российской доктрине существует несколько точек зрения на определение природы соглашения о возмещении потерь, но большинство из исследователей склоняется к мнению, в соответствии с которым возмещение потерь представляет собой вид имущественного страхования, чья цель состоит в переложении негативных имущественных последствий на иное лицо при материализации некоего риска [11, 13].

Судебная практика также рассматривает соглашение о возмещении потерь в качестве инструмента перераспределения рисков: Верховный Суд РФ в одном из дел прямо указал, что исходя из разъяснений о порядке применения ст. 406.1 ГК РФ [1], содержащихся в пп. 15 и 17 Постановления Пленума ВС РФ № 7 [2], договоренности о возмещении потерь достигаются в целях фиксации или перераспределения между сторонами договора рисков наступления имущественных потерь [3].

Вина не является элементом данных правоотношений, что позволяет доктрине характеризовать соглашение о возмещении потерь в качестве conditional indemnity – как не акцессорное, но связанное с основным, условное обязательство [12].

В английском праве в рамках «концепции точной защиты» (concept of exact protection) также признается возможность возмещения еще не наступивших потерь с целью их превенции [15].

Общее право не содержит требований к форме соглашения об indemnity. Российское законодательство также не устанавливает требования к форме соглашения о возмещении имущественных потерь. Единственное, что сторонам следует учитывать в этой связи – соглашение должно быть явным и недвусмысленным (п. 17 Постановления Пленума № 7 [2]).

Следует отметить, что разграничение категорий «убытков» и «имущественных потерь» существует и в зарубежных юрисдикциях. Так, согласно позиции, содержащейся в английской доктрине, данная дифференциация необходима ввиду различной правовой природы рассматриваемых институтов: компенсация убытков производится в случае нарушения договорного обязательства, в то время как требование о возмещении имущественных потерь есть требование об уплате денежной суммы, вытекающее из не акцессорного, самостоятельного, условного обязательства [12].

По российскому праву сторона может обязаться возместить имущественные потери, которые возникнут в будущем (абз. 3 п. 15 Постановления Пленума № 7 [2]). Тем не менее, необходимость доказывания причинно-следственной связи между согласованным событием и потерями затрудняет их взыскание.

Поскольку для требований из соглашения о возмещении потерь законодательство не устанавливает специального срока исковой давности, к таким требованиям подлежит применению общий трехлетний срок исковой давности (п. 1 ст. 196 ГК РФ [1]), который по общему правилу следует отсчитывать с момента нарушения должником обязанности по предоставлению возмещения. В данном случае не подлежит применению ст. 207 ГК РФ [1], закрепляющая правила применения исковой давности к дополнительным требованиям, поскольку обязательство по возмещению не носит акцессорного характера.

По вопросу соотношения понятий «имущественные потери» и «убытки» в судебной практике и доктрине преобладает единое мнение. Так, например, по мнению некоторых исследователей, категория

«потери» является эвфемизмом термина «убытки» [10].

Полагаем, подобное отождествление разных по своей правовой природе институтов является некорректным. Будет верным согласиться с мнением исследователей, которые указывают, что выбор термина «потери» был обусловлен необходимостью избежать путаницы между институтами возмещения имущественных потерь и компенсацией убытков [8].

Следует указать, почему на практике возникает такая путаница. Экономический состав имущественных потерь и убытков зачастую является идентичным, поскольку к имущественным потерям стороны во многих случаях относят те расходы, которые так или иначе охватываются понятиями реального ущерба или упущенной выгоды, как то: расходы, которые вынуждена нести сторона в связи с предъявлением требований государственных органов, расходы в связи со снижением стоимости приобретенных активов, дополнительные расходы, причиненные отказом контрагентов продолжить сотрудничество и т.д. [9, с. 719-720].

Тем не менее, экономическое тождество категорий «имущественные потери» и «убытки» не должно приводить к их смешению и некорректному применению, что мы можем наблюдать в судебной практике.

Например, в одном из дел [5] Девятый ААС квалифицировал обязанность клиента-грузоотправителя компенсировать экспедитору убытки, вызванные нарушением обязательства клиента-грузоотправителя обеспечить и предъявить к перевозке товаров в определенном договором количестве, в качестве заранее оцененных убытков применительно к ст. 406.1 ГК РФ [1].

Более того, суд предпринял попытку дать определение понятию «имущественные потери» и указал, что «имущественные потери … и реальный ущерб по своей правовой природе являются расходами в денежной форме, которые лицо произвело или с неизбежностью должно будет произвести вследствие наступления определенных обстоятельств». Тем не менее, суд не учел, что требования из соглашения о воз- мещении потерь не могут быть основаны на нарушении одной из сторон основного обязательства, и фактически отождествил категорию «убытков» и «имущественных потерь».

Однако в судебной практике содержится еще множество примеров, где суды давали практически идентичное толкование термину «имущественные потери». Так, в целом ряде дел [4, 6, 7] суды указывают, что «имущественными потерями являются расходы в денежной форме, которые лицо произвело или с неизбежностью должно будет произвести вследствие наступления определенных обстоятельств». Нетрудно заметить, что в данном случае суды также отождествляют понятие реального ущерба и имущественных потерь.

Таким образом, можно сделать вывод, что российская деловая практика восприняла и активно использует институт соглашения о возмещении имущественных потерь в качестве инструмента перераспределения экономических рисков. На настоящий момент в его регулировании остаются некоторые пробелы, как, например, в части требований к форме данного соглашения, правил возмещения будущих имущественных потерь, однако они могут быть заполнены как с применением по аналогии уже существующих норм граж- данского законодательства, так и внесением в нормы закона определенных правок.