Причины цивилизационной катастрофы в философской и научной мысли нового времени и первой половины XX в

Положение современной цивилизации нестабильно. Ее развитию угрожает ряд общеизвестных факторов, таких как глобальные проблемы человечества. Подобная ситуация диктует необходимость исследования гипотетической возможности цивилизационной катастрофы с целью ее предотвращения. Одним из аспектов подобных исследований является изучение представлений о причинах цивилизационной катастрофы в истории философской и научной мысли.

Ключевой термин статьи «цивилизационная катастрофа» дефинируется, в зависимости от контекста, как трагическое завершение истории локальной социально-исторической общности либо прекращение существования человечества. Исследуя представления о причинах цивилизационной катастрофы в философии Нового времени, трудно не согласиться с А. Менем, который отмечал, что «людям XVIII века казалось невероятным: отравление мирового океана, воздуха, гибель всего живого» [7, с. 224], поскольку в данную историческую эпоху производственные силы цивилизации не позволяли создать сложные условия существования населения планеты, т.е. так называемые глобальные проблемы человечества. Не случайно философия истории Г.В.Ф. Гегеля имеет итогом, согласно системе диалектического развития, идею идеального государства, которое, по его мысли, должно завершать процесс социального развития человечества и существовать без каких-либо катастрофических потрясений длительный промежуток времени [2, с. 443–444].

Однако именно в XVIII в. были заложены как философские, так и научные основания исследований катастрофических цивилизационных процессов. И. Кант в статье «Конец всего сущего» отмечал, что, наряду с различными вариантами завершения истории человечества в результате естественных и сверхъестественных причин, оно возможно в результате «неправильного понимания нами конечной цели», которую философ осознавал как выполнение морального закона. Согласно идеям мыслителя, наполнение жизни «страхом» и «своекорыстием» способствует катастрофе цивилизации [4, с. 212, 218]. Поскольку категория цели близка по содержанию категории смысла, возможно обоснованно утверждать, что И. Кант впервые в истории философской мысли называет ряд смыслов экзистенции человека причинами катастрофы цивилизации.

Т. Мальтус на рубеже XVIII–XIX вв., в период становления социальных наук, моделировал возможное завершение истории человечества в результате неконтролируемых демографических процессов. В работе «Очерк о законе народонаселения» ученый исследовал катастрофический сценарий исторического развития, обусловленный цивилизационными процессами, способствующими увеличению населения планеты, а также истощению продовольственных ресурсов [12, с. 287]. Следует отметить, что перенаселение планеты в настоящее время считается одной из глобальных проблем человечества [11, с. 116].

Выдающийся британский историк XVIII в. Э. Гиббон обратился к исследованию причин упадка Римской цивилизации. Мыслитель видел их в отмирании социальных отношений, целью которых являлось служение римской государственности, воспринимаемой как наивысшая ценность [3, с. 18]. Следует отметить, что прекращение общественных отношений какого-либо типа означает также и исчезновение определенных смыслов жизни индивидов либо социальных групп. Соответственно, подобное историческое исследование возможно трактовать как работу о негативной динамике смыслов человеческой экзистенции, приводящей к катастрофе локальной цивилизации.

Исследование катастрофического воздействия цивилизации на положение различных

социальных групп занимает значительное место в творческом наследии К. Маркса. В ранних работах философ толковал катастрофу цивилизации как развитие «отчуждения» – «обесценивания человеческого мира», которое сопровождается «ростом стоимости мира вещей» и достигает кульминации в капиталистической социально-экономической формации [5, c. 559]. Предельной реализацией отчуждения философ называл интеллектуальное и физическое уничтожение рабочего класса [Там же, c. 561–562]. В «Капитале» представлен огромный фактический материал, подтверждающий губительное воздействие экономической эксплуатации на положение угнетенных классов [6, c. 246–267].

В начале XX в., накануне драматических исторических событий, которыми было переполнено прошлое столетие, Л.Н. Толстой, указывая на высокую степень социальных противоречий в российском обществе, отсутствие моральных принципов у большинства представителей европейской цивилизации (данные проблемы писатель всесторонне исследовал как в публицистическом, так и в художественном творчестве, некоторые образцы которого, например, роман «Воскресенье», считаются высшими достижениями реализма в отечественной литературе), напряженность политических отношений колониальных держав, делал вывод: «...жизнь христианских народов, если она не изменится, неизбежно будет становиться все бедственнее и бедственнее» [9, с. 150]. Причину данных деструктивных процессов выдающийся художник слова и моральный философ видел в отсутствии «высшего понимания смысла жизни, веры и вытекающего из него руководства поведения» [Там же, с. 150], которые, согласно положениям этической доктрины мыслителя, должны развиваться из ее основного положения – непротивления злу насилием [Там же, с. 159].

Следствием Первой мировой войны и российской революции 1917 г. стало обращение мировой и отечественной мысли к проблеме глобальной цивилизационной катастрофы. Необходимо отметить, что уже на протяжении столетия проблема катастрофы цивилизации является одной из центральных в мировой философии. Вклад в осмысление различных аспектов данной проблемы внесли выдающиеся российские и зарубежные ученые прошлого века, принадлежащие к различным философским школам.

Проблема глобальной цивилизационной катастрофы нашла отражение в русской религиозной философии начала XX в. Н.А. Бердяев отмечал, что с началом Первой мировой войны человечество вступает в некий «космический» период истории, который не имеет аналогов в предыдущих эпохах. Будущее, полагал философ, становится непредсказуемым. Сложность его моделирования среди прочих причин обусловлена реальной возможностью катастрофического завершения истории цивилизации. Причины катастрофы Бердяев усматривал в пробуждении «древних иррациональных и воинственных инстинктов», которые сильнее «всех новейших социальных интересов» [1, с. 118]. Он полагал, исходя из анализа нравственной ситуации начала XX в., что «война является роком империалистической политики», поскольку вытекает из условий мирной жизни как следствие существующего в ней зла [Там же, с. 124, 178]. Е.Н. Трубецкой полагал, что перечисленные исторические события стали возможны в результате потери смысла человеческой экзистенции, понимаемого как ценности и цели жизни, разделяемые всеми представителями той или иной цивилизации. Результатом данного экзистенциального состояния является «провал всемирной культуры», а также распространение «всеобщего разрушения» [10, c. 340–341].

О. Шпенглер в тот же исторический период предложил оригинальную интерпретацию цивилизационной катастрофы, которая расходится с ее традиционным пониманием в светской и религиозной философии Нового времени. Он трактовал катастрофу цивилизации как «искусственные состояния, на которые способен более высокий тип людей. Они – завершение, они следуют за становлением, как ставшие. За жизнью – как смерть, за развитием – как оцепенение» [15, с. 163]. Сущность подобных экзистенциальных состояний он усматривал в «духовной слабости», которая выражается в отрицании «воли к владению и власти» и предпочтении «мечтаний» о справедливости, счастье и мире [16, с. 54]. Необходимо отметить, что подобная интерпретация цивилизационной катастрофы как отсутствия войны является ложной, поскольку, как показывает история XX в., именно в результате войны человечество было поставлено на грань жизни и смерти. Интерпретация катастрофы О. Шпенглером является исключением в истории философии.

Британский историк А. Тойнби, используя примеры эллинистических, а также других обществ, переживших различные катастрофы, в результате которых они сошли с исторической арены, вывел несколько необходимых условий уничтожения локальных цивилизаций. Следу- ет отметить, что деструктивность всех выделенных мыслителем условий (среди которых присутствует промискуитет, интерпретируемый им как «чувство всеобщего смешения» либо «тенденции к смешению языков») может быть принципиально поставлена под сомнение, а их значение во всех случаях катастроф локальных цивилизаций требует большего количества данных [8, с. 346–450].

З. Фрейд заложил основания исследований катастрофических тенденций в психоаналитической традиции. Размышляя о возможности глобальной цивилизационной катастрофы, он отмечал, что культурные императивы современности, подавляющие как половые инстинкты, так и волю к разрушению, крайне тяжелы для человека, поскольку для успешного выполнения социальных ролей в индустриальной цивилизации требуется отказ от значительного числа удовольствий, доступных представителям прошлых исторических эпох [13, с. 217]. «Вопрос жизни и смерти рода человеческого» З. Фрейд видел в способности цивилизации нейтрализовать разрушительные импульсы человеческой субъектности. Он указывал, что данная проблема приобретает особую актуальность в XX в., поскольку человечество обрело власть над природой, достаточную для самоуничтожения [Там же, с. 270]. В работе «Почему война?», которая является ответом на письмо А. Эйнштейна, где физик задавал вопрос З. Фрейду о возможности установления «вечного мира», основатель психоанализа отмечает, что противостояние атавистическим элементам психики человека, порождающим агрессию и войны, представляется сложнейшей задачей, решение которой известно только в самом общем виде – это «культурное развитие человечества». Однако процесс противодействия архаичным, деструктивным элементам субъектности человека мыслитель оценивал как чрезвычайно медленный [14, с. 286, 284]. Исходя из этого, возможно сделать вывод, что З. Фрейд предполагал высокую вероятность глобальной цивилизационной катастрофы в новейшее время.

Незадолго до начала Второй мировой войны К.Г. Юнг, анализируя психологическое состояние эпохи, отмечал, что вопреки рационализму, господствующему в международной политике, науке, системе образования во всем мире, наблюдается повсеместное распространение иррациональных идеологий и, как следствие, деструктивных социальнополитических практик, не имеющих аналогов в мировой истории по уровню своей массовости и жестокости [17, с. 361]. Основатель ана- литической психологии отмечал, что время, когда «бессознательное может занять место реальности сознания, уже рядом. Подобное состояние само по себе болезненно». Данный процесс Юнг связывал с возрастанием влияния на коллективное бессознательное одного из архетипов [Там же, с. 387]. Исторический опыт доказывает катастрофичность господства бессознательного в социальной и политической сферах общественной жизни. В данном контексте необходимо подчеркнуть важность проблемы смысла человеческой экзистенции, поскольку ситуация бессмысленности жизни способствует возрастанию интереса к иррациональному и бессознательному.

В итоге возможно заключить, что в философской и научной мысли Нового времени и первой половины XX в. был перечислен ряд причин уничтожения локальных цивилизаций и человечества в целом, несмотря на то что данная проблематика не была центральной для научной и теоретической рефлексии, присущей указанным историческим периодам. Среди них можно выделить специфические социально-экономические практики, результатом которых становятся деградация и в предельной реализации уничтожение определенных социальных классов, а также психологические условия, возникшие в результате развития цивилизации, которые провоцируют массовые деструктивные поведенческие стратегии. Данные причины глобальной цивилизационной катастрофы проявили свой разрушительный потенциал в истории новейшего времени. Об этом красноречиво свидетельствует история экономических кризисов, а также военных и социальных конфликтов прошлого века. Существуют основания полагать, что по-прежнему значительна степень их воздействия на современную историю. Соответственно, исследование представлений о причинах цивилизационной катастрофы в истории философской и научной мысли не только актуально в проблемном поле истории философии и науки, но также может быть применено для разработки стратегий решения глобальных проблем современности.