Роль звуковых трансформаций слов в пространстве современных поэтических текстов

Трудно не согласиться с мыслью о том, что языковые единицы фонетического уровня, наряду с другими, образуют «[…] при структурно-смысловой поддержке графической и дискурсной форм […]» пространство поэтического текста, его «[…] особую материально-знаковую форму […]» [6, с. 151]. Система стихотворного произведения строго формализована, что объясняется наличием метра, ритма, рифмы и т. д. [15, с. 22]. По мнению Ю.М. Лотмана, даже эти понятия являются «смысловыми элементами», а потому любая сложность построения семантически обусловлена [11, с. 38].

В современных русских поэтических текстах звуковая сторона произведения обретает смысловую значимость, а порой становится даже первостепенным аспектом в его составе. В этой связи в ней наблюдается тенденция к усилению роли звукового языкотворчества, проявляющаяся, в частности, в активизации использования метаплазмов – различных приемов, состоящих в трансформации фонетического облика слов, а также тактик, сходных с ними [12, с. 200].

Звуковые переделки способны, выполняя различные функции, органично дополнять фонетическое пространство поэтического текста и даже служить его основой. Возможность последнего закономерно вытекает из использования метаплазмов и смежных тактик в функциях образования метра и рифмы, а также, что наблюдается реже, в текстообразующей функции.

Так, различные звуковые трансформации слов в стихотворении Яниса Грантса «Птенчик» используются с целью создания апокопированных («оборванных») рифм , составляющих половину рифм всего стихотворения:

птенчик проснулся рань меди полна казна едем в тьмутаракань ну а зачем не зна я же тебя любил и целовал с ума что же тебе дебил этой любви так ма сладкие облака горького дня симптом едем в тьмутарака ну а зачем – потом [4].

Цели сохранения рифмы может служить также антистекон – прием, основанный на замене звука или звукового комплекса в слове [12, с. 37]. Именно этот феномен наблюдаем в приведенном ниже примере:

[…]

– Где обвинители?! И кто же здесь осудил твои стиши [курсив автора. – О. Х.]

– Никто, – она зарделась, – Боже…

– Иди, и больше не пиши [13].

При сквозном употреблении звуковые трансформации способны служить средством нарочитого затемнения смысла, что позволяет рассматривать их в качестве средств создания заумного языка. Думается, что именно в этих целях использует апокопирование Владимир Гандельсман в стихотворении «Пролог», фрагмент которого приводится ниже:

я вышел из воздуха в не я вышел из воздуха вне и равенство ве явилось вещей и дует из ще и на ветру щенок […] [2].

Здесь автор не просто комбинирует слова и их сокращенные варианты в целях обеспечения рифмовки, как, на первый взгляд, может показаться читателю, но вводит в текст намеки на понятия, связанные с философским осмыслением мира: не – небытие, ве – вечность, ще – щелей.

В случаях, когда фонетические трансформации слов затемняют нежелательные смысловые элементы в пространстве поэтического текста, следует говорить о выполнении ими эвфемистической функции . Ярким примером этой техники могут послужить следующие строчки из стихотворения Вероники Долиной:

[…]

Хоть и спит гитара, и в доме ночь.

И треклятое одиноч [5].

Апокопированное слово одиноч не только служит фонологически удачным элементом в составе смежной рифмы, но и несколько смягчает упоминание откровенного слова за счёт эффекта недосказанности.

Для создания гармоничного ритма стихотворных произведений современными русскими поэтами широко используются возможности метаплазмов и смежных с ними тактик, в частности, пере-акцентовки, которую не следует отождествлять с использованием акцентных вариантов, поскольку последние предполагают альтернативный выбор из уже имеющихся случаев словоупотребления. Рассмотрим в этой связи следующий фрагмент одного из стихотворений Владимира Строчкова:

[…]

Все у |мерл и |: от е ц|, поздн е |е м а ть, не д о |тян у в| лишь г о д| до д е |вян о ста, дядь я| и т е |тки, вс е| куз и |ны — бр а тья дв о | юр о д | ны е | , дво ю> родн ы | е * с е |стры и пр о |ча я |, небл и ж|ня я | родн я .

Ост а |лось м а |ло о |кол о | мен я .

[…] [14].

В данном фрагменте ритмическим целям служат сразу два типа звуковых трансформаций: 1) внутрисловный стиховой перенос , образующий рассечённую рифму [12, с. 318–319] ([…] Все умерли: отец, позднее мать, // [...] дядья и тетки, все кузины - брать - [...]), 2) переакцентовка , которая, будучи употребленной контактно с нормативным вариантом, позволяет автору не только использовать прием языковой игры (парехезу) – возможно, с элементом самоиронии, но и выдержать схему ямба.

Важно заметить, что использование внутрисловного стихового переноса порождает также эффект обманутого ожидания (конец стиха становится неравным концу слова), а потому и привносит в текст особую интонацию оборванности речи. Вместе с тем перенесенный в следующий стих конец слова, приобретая (в случае метанализа) или не приобретая видимость самостоятельной лексемы, явно получает самостоятельность фонетическую, как единица (нередко полноударная), включаемая в состав стихотворной стопы или ряда стоп.

Возможность создания текстов, полностью построенных на обыгрывании звуковых трансформаций слов, демонстрирует жанрообразующий потенциал метаплазмов и смежных тактик. Рассмотрим одно из стихотворений Генриха Худякова:

Ах, этот… чу-до!.. дед Мо…(?) Ф…

-рос… -т! – Так и не… (под… «занавес»?.. кон-ец!) от своего… -рж-уа-зно-го ид-е… («бе-зы…»?(!) – лиз – ма.

…С «волками»-то!- (без «вз-в…»(?) нешт… Ах, ведь!.. [16].

Автор прибегает к использованию множества приемов фонетического преобразования лексики, среди них: 1) апокопа ( Мо…; нешт… ); 2) внутрисловное стиховое членение , на письме поддержанное пунктуационными знаками пауз – дефисами ( кон-ец ), многоточиями, сочетающееся с другими звуковыми переделками (например, с аферезисом , т. е. усечением начальных звуков слова [12, с. 48]: ржуа-зно-го ); 3) внутрисловный стиховой перенос («бе- //зы...» ). Генрих Худяков обращается также к выразительным возможностям диакопы – приёма, состоящего в разделении слова на две части путем вставки другой лексемы [Там же, с. 111]: […] ид-е… («бе- // зы…»?(!) – лиз – ма […]. Подобные стихотворения, в основе которых лежат различные сокращения фонетического облика слов и сегментация лексем, вполне соответствуют понятию рубленой речи [лат. sermo commatica ].

В пространстве поэтического текста ведущим является голос лирического героя, однако, если он прерывается речью других персонажей, то их реплики могут быть стилизованы социально, профессионально, территориально.

Например, при помощи протезы, т. е. приема, состоящего в добавлении начальных звуков [Там же, с. 310], автор достоверно передает специфику речевого портрета носителя просторечия в таком фрагменте: «[…] Руками и на зуб, чтоб апосля кина // не спрашивать у жизни, приснилась ли она […]» [3]. Усилению выразительного эффекта здесь служит и использование нелитературной формы кина, где мы наблюдаем характерную для просторечия попытку изменения несклоняемого сло- ва. Андрей Коровин использует геминацию с целью отражения специфики речи работников правоохранительных органов:

[…]

и тут откуда ни возьмись

– до кк ументики !

[…] [8].

В одном из стихотворений Анны Кузнецовой антистекон передаёт особенности речи пожилой женщины, а именно диалектные элементы:

[…]

– Бабушка, – я, строго, – Бога нет, ты про это книжку почитай!

– Ну, хай будэ ни, унучка , хай…

[…] [9].

Известна способность звуков служить отражению конкретных образов, что, в частности, наблюдаем в различных типах звукоподражания и звукописи, в связи с чем закономерной представляется реализация изобразительного потенциала фонетических переделок слов в иконической функции в текстах современных русских поэтов. Например, внутрисловное стиховое членение и удвоение гласного у в слове университет в стихотворении Александра Левина «Песня про учёную собаку», очевидно, служит не только поддержанию схемы ямба, но и имитации собачьего воя: «[…] Ведь у собаки, посещающей уу !ниверситет, // есть в голове такое, чего у прочих нет! […]» [10]. Рассмотрим с этой же точки зрения следующий фрагмент текста Евгении Вежлян:

человек невычита -, неделим на два и три, потому что пустота у него внутри

[…] [1].

Апокопированное слово невычита -, во-первых, входит в состав рифмопары ( невычита - / пустота ), во-вторых, за счет своей недосказанности органично и образно активизирует понятийную сферу «математика» ( невычита, неделим, два, три ). На наш взгляд, в выборе этого приёма есть и элемент иконической игры: автор как будто вычитает звуки из слова «невычитаем».

Заметно возрастающий уровень речевой свободы приводит к вторжению нелитературных элементов не только в разговорную речь, но и сферы СМИ, а также художественной литературы. Поэзия всегда была призвана отражать дух эпохи, типовые эмоции и переживания современного ей социума; этим во многом объясняется тот факт, что поэтический язык все более приближается к разговорной стихии, для бытовых же диалогов, как известно, характерно стремление к краткости, которое может быть реализовано как синтаксически (неполными предложениями, предложениями без подлежащего и т. д.), так и фонетически. В силу указанных причин не могла не найти отражения в русской поэзии последних трёх десятилетий и такая яркая тенденция современного русского литературного языка, как стремление к языковой компрессии . Рассмотрим с этой точки зрения фрагмент текста Юлии Качалкиной:

[…]

Не вын о |сишь из д о |ма, но ч а |сто тер я |ешь в е щи.

И не и |щешь, сочт я | до десьт и |, двадцат и | и – п о зже. …фотогр а |фия п а |пы – из т о |чек и м е л|ких тр е щин. Фотогр а |фия м а |мы – из л и |ний. И тр е |щин. Т о же [7].

Здесь наблюдаем использование синкопы (сокращения срединных звуков [12, с. 352]) в слове десьти. Следует отметить, что в приведенном контексте звуковые переделки служат не только языковой компрессии, но и соблюдению смешанного стихотворного размера «четыре стопы анапеста + одна стопа амфибрахия». По нашим наблюдениям, сочетание компрессивной и метрической функций для метаплазмов сокращения (аферезиса, синкопы и апокопы) в современной поэзии является одним из наиболее востребованных. При этом последнюю, вероятно, следует считать первичной, т. к. она связана с природой ритмического пространства стихотворных текстов.

Таким образом, наблюдения над функционированием метаплазмов в современной русской поэзии позволили нам прийти к следующим выводам:

• 1.    Обращение к фонетическим трансформациям слов является особенно значимым в случаях необходимости соблюдения рифмы и метра как важнейших категорий, определяющих особенности ритмического пространства поэтического текста.

• 2.    Использование звуковых переделок с целью языковой компрессии регулярно сочетается с целью поддержания ритма, здесь наблюдаем описанный еще в Античности феномен конвергенции фигур.

• 3.    Жанрообразующие интенции метаплазмов демонстрируют тексты, в которых на основе приемов фонетических преобразований слов и смежных языковых тактик происходит развертывание текста.

• 4.    Звуковые переделки слов могут выполнять эвфемистическую и иконическую функцию, что объясняется их способностью придавать образность, выделять в речевой цепи либо, наоборот, нивелировать отдельные смыслы.