Стилевое воплощение проблемы памяти в романе Гайто Газданова "Вечер у Клэр" (лексико-семантический аспект)

О проблеме памяти в творчестве «младоэмигранта» Гайто Газданова писали многие и писали по-разному. Если в современной писателю критике данная проблема поднималась лишь в связи с определением степени влияния на поэтику «Вечера у Клэр» эпопеи М.Пруста «В поисках утраченного времени», то в литературоведении конца ХХ – начала ХХI вв. она получает принципиально иное освещение. Так, А.Зверев соотносит тему памяти о России с парижским топосом газдановских произведений. По мысли ученого, атмосфера Парижа в изображении писателя    «оказывается    красноречивым свидетельством о той  неукорененности, которая явилась наиболее характерным свойством эмигрантского самосознания» (Зверев 2000: 64). Назовем здесь и работу

Ю.Нечипоренко, определяющего воспоминание у Г.Газданова как способ самоидентификации его автобиографического по своей сути героя ( 01). Интересные  замечания о специфике газдановской памяти высказывает также Л.Сыроватко, по мысли которой «эффект воспоминания,     опережающего     само вспоминаемое (и тем самым преобразующего случайность – хаос жизни – в цельность) – вообще органическая черта мира Газданова» (Сыроватко 2008: 118).

Признавая     безусловную     ценность перечисленных работ, мы всё же считаем, что

проблема памяти в романе «Вечер у Клэр» нуждается в более тщательном и скрупулезном исследовании. На наш взгляд, эту возможность открывает стилевой ракурс её изучения, который предполагает комплексный анализ различных аспектов художественной формы романа (лексического, синтаксического, пространственно-временного, композиционного и т.д.), что позволит выйти на более  высокий  уровень осмысления уникальной  природы  газдановского стиля, отражающего особое мировидение и миропонимание художника. Однако, в силу ограниченного объема данной статьи, мы сосредоточимся    лишь    на    лексико семантическом уровне произведения как наиболее показательном в плане стилевого воплощения газдановской концепции памяти.

Пристально всматриваясь в лексический строй романа «Вечер у Клэр», нельзя не заметить, что память у Газданова имеет ярко выраженную чувственную природу. Не случайно Николай Соседов признается, что «память чувств, а не мысли» была у него «неизмеримо более богатой и сильной» (Газданов 2009: 49). И действительно, описывая воспоминания своего героя, Газданов неизменно подчеркивает, что тот буквально ощущает прошлое, причем всеми органами чувств. Например, Соседов с необычайной отчетливостью восстанавливает в своей памяти цвета увиденных предметов и даже их оттенки: «<…> помню сине-белую реку, зеленые кущи Тимофеева» (Газданов 2009:  68); «Тот

Кисловодск, который я видел в детстве, остался в моей памяти белым зданием с чувствительными надписями» (Газданов 2009: 85). Наряду с визуальными картинами былого память героя способна воскрешать тактильные и аудиальные образы. И делает она это с не меньшей точностью: «<…> кадетский корпус мне вспоминался как тяжелый, каменный сон» (Газданов 2009: 72). Или: «Я вспоминал, как ночью над нами медленно проносился печальный, протяжный свист пуль» (Газданов 2009: 147).

При этом заметим, что в отличие от героев В.Набокова, ориентированного прежде всего на зрительное постижение и изображение бытия, для газдановского героя, как, впрочем и для самого автора, ведущим каналом восприятия мира становится слух. В этом плане весьма показательным нам представляется тот факт, что   ощущения, доставляемые другими органами чувств, преломляются в сознании Николая Соседова как звуковые. Например: «я слышал запах перегоревшего каменного угля» (Газданов 2009: 142). Или: «особенно хорошо я помнил запах воска на паркете и вкус котлет с макаронами, и как только я слышал что-нибудь напоминающее это, я тотчас представлял себе громадные темные залы…» (Газданов 2009: 72, 73).

Приведенные выше примеры наглядно иллюстрируют «углубляющую» природу газдановского стиля, высвечивающего одно сквозь призму другого (в данном случае обонятельные и вкусовые ощущения передаются сквозь призму аудиальных).

Другим, неразрывно связанным с первым свойством памяти в романе Газданова нам представляется её эмоциональная насыщенность. Дело в том, что нередко автор фиксирует крайние точки эмоционального напряжения личности, вызываемого воспоминанием: «Было в моих воспоминаниях всегда нечто невыразимо сладостное » (Газданов 2009: 51); «<…> воспоминание о том, что мать знала моё кратковременное пристрастие к порнографическим и глупым романам, – было для меня самым унизительным воспоминанием» (Газданов 2009: 66). Отметим, что подобная предельность чувств, воскрешаемых в человеке памятью, необычайно сближает Г.Газданова с А.Платоновым. Однако если последний достигает высочайшего эмоционального напряжения путем столкновения в тексте полярных переживаний, то Газданов выбирает совершенно иной путь, более созвучный его складу личности, отличающейся непреодолимым стремлением в одном предмете или явлении уловить признаки другого, в другом – третьего и т.д. Он максимально заостряет ощущение, воскрешаемое в памяти героя, путем нагнетания целого ряда сходных эмоциональных состояний. Причем каждое последующее раскрывает новые оттенки этого ощущения, бесконечно расширяя его границы , что приводит к необычайному усилению и углублению его эмоциональной тональности. Так, вспоминая о своем пребывании в кадетском корпусе, герой признается: «<…> память о каменном оцепенении корпуса была мне неприятна , как воспоминание о казарме , или тюрьме , или о долгом пребывании в Богом забытом месте , в какой-нибудь холодной железнодорожной сторожке, где-нибудь между Москвой и Смоленском, затерявшейся в снегах, в безлюдном, морозном пространстве » (Газданов 2009: 73).

Ещё более зримо глубину и неизбывность чувств-воспоминаний передает в тексте романа эпитет «бесконечный», который автор нередко использует для определения этого специфического состояния изображаемого им человека. Например: «Помню бесконечное грустное чувство, с которым я следил, как все уходят после пятого урока домой» (Газданов 2009: 75). Или «<…> ночью я просыпался от бесконечного сожаления, причину которого не сразу понимал – и только потом догадывался, что этой причиной было воспоминание о Клэр» (Газданов 2009: 100).

Наряду с ярко выраженной чувственной природой и насыщенной эмоциональной окрашенностью принципиально важной особенностью воспоминаний, воплощаемых в тексте романа, оказывается их необычайная активность, явившаяся, на наш взгляд, непосредственным проявлением динамического характера газдановского стиля. В этом отношении весьма показательным нам представляется сравнение воспоминаний

Николая Соседова с образом дождя: «<…> и сквозь трепещущие занавески открытого окна всё стремилось и не могло дойти до меня далекое воздушное течение, окрашенное в тот же светло-синий цвет и несущее с собой длинную галерею воспоминаний, падавших обычно, как дождь, и столь же неудержимых» (Газданов 2009: 46). Тем более что в приведенном фрагменте помимо стихийности воспоминаний отчетливо проступает ещё одно немаловажное их свойство – процессуальность, то есть особая временная протяженность, которая представляется Газданову, воспринимающему одно другого,         как пространственная.

сказанного является образ сквозь призму протяженность Подтверждением

«длинной галереи

воспоминаний», которая в других фрагментах

«бесконечной

оборачивается

романа

последовательностью», «совокупностью», а также «рядом» явлений и эмоциональных состояний героя.

Вообще, говоря о процессуальности воспоминаний, Газданов целенаправленно подчеркивает их изменчивость и неустойчивость, что существенно отличает «Вечер у Клэр», например, от романа В. Набокова «Машенька», написанного в те же кризисные 1920-е гг. и в той же атмосфере эмиграции. Дело в том, что Набоков, «послойно обнажающий» (Е.Белоусова) изображаемое явление, устремлен, в отличие от Газданова, «к последней, неделимой, твердой, сияющей точке» (Набоков 1990: 50). По этой причине воспоминания, которые прорываются сквозь настоящую берлинскую жизнь набоковского героя, более похожую на театр теней, предстают в романе воплощением гармонии и стабильности бытия. В изображении же Газданова «тенями» оказываются как воспоминания, так и сама реальность, растекающаяся прямо на глазах Николая Соседова: «<…> и всё текло передо мной – и всё было неправдоподобным, всё медленно шло и останавливалось – и вдруг снова принималось двигаться; одна картина набегала на другую – словно ветер подул на пламя свечи и по стене запрыгали дрожащие тени, внезапно вызванные сюда Бог весть кокой силой, Бог весть почему прилетевшие, как черные немые видения моих снов» (Газданов 2009: 106). Обратим внимание на обилие в приведенном фрагменте текста глаголов с семантикой движения, используя которые, Газданов заставляет реальность «струиться», подчиняя её своей авторской воле, выражающей трагическое мироощущение писателя.

Ощущение бесконечной изменчивости воспоминаний, разворачивающихся на страницах «Вечера у Клэр» усугубляет их явная противоречивость. Так, утверждая, что всякий предмет в его глазах «был почти лишен <…> точных физических очертаний », практически тут же Николай замечает: « зрительная память у меня была всегда хорошо развита » (Газданов 2009: 48). А буквально в следующем абзаце мы читаем: «Она [память. – Е.Б. ] вообще была самой несовершенной моей способностью, – несмотря на то, что я легко запоминал наизусть целые печатные страницы » (Газданов 2009: 49). В результате складывается впечатление, что память в понимании Газданова абсолютно неподвластна прямой человеческой логике и действует по каким-то своим законам, определяя истинную ценность того или иного момента в жизни человека. Не случайно герой признается, что значительные события нередко оставляли его равнодушным, зато чрезвычайно важны были именно мелочи.

Это позволяет нам определить роль памяти в мире Газданова как «высвечивающую». Подобно «лучу прожектора», выхватывающего в мерцающей глади воды отдельные образы – «и изломанное изображение паруса, и огонек далекого дома, и белую ленту известкового шоссе, и сверкающий рыбий хвост, и дрожащий образ какого-то высокого стеклянного здания» (Газданов 2009: 92), газдановская память, проникая сквозь видимую «поверхность» колеблющейся реальности, высвечивает в ней нечто неявное, сокрытое, а потому необычайно ценное для художника. Этим газдановское понимание природы и механизмов памяти существенно отличается от набоковского, согласно которому память также открывает главное в человеческом существовании, но это «главное» проявляется посредством сдвига, преломления, в результате чего реальность настоящего по своим свойствам меняется местами с реальностью былого. У Газданова же этого «сдвига» не происходит: в его мире воспоминания не вытесняют настоящую реальность, а придают ей некое дополнительное «вертикальное» измерение, то есть углубляют её.

Таким образом, рассмотрев лексикосемантический «срез» романа «Вечер у Клэр», мы приходим к выводу, что художественное решение проблемы памяти в произведении Газданова несет на себе неизгладимый отпечаток «сверхдинамичного» авторского стиля, обладающего ярко выраженной углубляющей направленностью. На наш взгляд, именно эта направленность художнического зрения Газданова «от внешнего к внутреннему» определила особую «высвечивающую» роль памяти в его романе, призванной за видимой «поверхностью» существования человека обнаруживать глубинные основы его личностного бытия.