Свет и цвет творения: символизм изначальных модальностей культуры

Сегодня представляют большой интерес исследования архаической и современной семантики мифов и природных объектов, где «свет» и «цвет» рассматриваются как проявления качественности изначальных модальностей культуры. В плане изначальных модальностей культуры понятия «цвета» и «света» переплетены. До настоящего   времени не   предпринималось сколько-нибудь метафизически существенных попыток исследования цветовой и

Креативная экономика и социальные инновации Creative Economics and Social Innovations световой семантики минералов в указанном аспекте, между тем, она весьма продуктивна.

Наивно думать, что creation ex nihilo как творение мира из метафизического ничто, чистого Воображаемого, «чистой видимости» существует только в европейской культуре.

Вспомним смысл древнегреческого слова ἀρχή, понимаемого как «начало», «принцип». Каждый из изначальных мыслителей искал такое первоначало, то, что Пирс впоследствии охарактеризовал как «первичность». Фалес считал ἀρχή воду, Гераклит – огонь, Анаксимандр – апейрон (всепорождающая беспредельность), Анаксимен – воздух, Пифагор – число, Анаксагор – гомеомерии (некие вечные «семена» сущего), Парменид – само бытие, φύσις, τό είναι.

Для культуры также существуют свои изначальные инстанции, свои «архэ». Мы называем их изначальными модальностями культуры. Эти модальности – предельное онтологическое различение, задающее горизонт мировосприятия в ту или иную эпоху [2]. Модальности также можно определить как трансцендентальную установку мышления, задающую тот или иной способ деятельности. Даже то, как человек воспринимает звук, цвет, запах в данной культуре зависит от шифра восприятия, заданного изначальными модальностями. Комбинацию изначальных модальностей лучше всего выразить через набор фундаментальных и ситуативных метафор данной культуры, которые, собственно, и являются манифестацией процесса выявления изначальных модальностей. Например, для настоящего исследования важна метафора «чистого ничто», «чистого воображаемого», из которого возникают представления о «начале мира» в данной культуры, о деяниях богов и героев, ставших культурными символами данной культуры. Также для нас очень важна ситуативная метафора «мерцания», красной нитью проходящая через представления о начале и конце мира в разных культурах. Изначальные модальности – «высшие пункты» культурной симфонии. Если понятие «способы деятельности» является концептуальным образованием синтетического свойства, включая в себя то или иное культурно-историческое содержание, то «изначальные модальности культуры» – иное. Они всегда продуцируют тот или иной актуальный способ деятельности, сами являясь только схемой, лишь чистой потенциальностью. Это культурные априори. Звук, цвет, форма – лишь репрезентативные вариации, но не сама потенциальность структуры, которая сокрыта, виртуальна. Означенные нами изначальные модальности культуры могли бы быть поняты предельно широко,

Креативная экономика и социальные инновации Creative Economics and Social Innovations онтологически. Проще всего это сделать, обратившись к архаическим формам культуры, текстуально закрепляющим архитектонику космогонического процесса. Одна из таких форм – миф. Имеет другой своей стороной ритуал, само рассказывание мифа уже предстает как ритуальное действо. Воспринимающее миф сознание совершает путешествие в глубины культурной памяти, глубины бессознательного.

Согласно поверью племени Уитото из Южной Америки мир возникает из иллюзорной чистой видимости, мерцания образов, возникающих в уме Творца: «Вначале не было ничего, кроме чистой видимости. Наш Отец прикоснулся к призраку, к иллюзии…» [4, c.87]. Структура вселенной возникает как процесс кристаллизации снов Творца. «Я скрепил то, что не существовало», ‒ утверждает Бог-Творец [4, c.87]. Кристаллизация как закрепление базовых первичных потоков стихий означает появление в мерцающей водной стихии «белых хлопьев» первоначального бытия вокруг некоего островка первоначальной «суши». Это классическая схема пахтанья мирового молочного океана, которую мы находим в древнеиндийских Пуранах. В мифе Уитото это описывается так: «Вдруг посреди вод выросла большая скала» [4, c.87]. В «Книге бытия» из Пополь Вух, описывающей космогонический акт творения в представлениях индейцев майя, после того как Творец (Великая Мать и Великий Отец) возгласил «Да будет заполнена пустота», туманное начало новой жизни символизируется «молочной дымкой» первичной телесности [4, c.94]. «Подобно туману, подобно облаку и подобно облаку пыли была «земля» при своем сотворении» [4, c.95].

Процесс эманации, нисхождения космического сознания описывается по следующей оптической схеме: ничто ‒ призрачное мерцание космических вод – молнии мысли в уме творца (всполохи) – сверкание ‒ свет – блеск – цвет. Приведенная схема вариативна и допускает свободу подстановки, главный здесь смысл – цвет выступает уплотнение световой стихии. Цвет, таким образом, возникает из света. «Белый свет» структурированного бытия в космогониях различных народах возникает из метафизического «ничто», которое есть не столько «пустота», сколько мерцание изначального бытия yf самой первичной стадии творения.

Химерическое мерцание может быть представлено как переплетение модальностей культуры, как корреляция подлинного и неподлинного. В конечном счете, символизм изначальных модальностей

Креативная экономика и социальные инновации Creative Economics and Social Innovations света и цвета древности имеет параллели в культурных репрезентациях современности.

В кинотексте фильма «Сталкер», для которого характерно противопоставление «тусклого» и «яркого» света и цвета, звучат стихи Ф.М. Тютчева.

Люблю глаза твои, мой друг,

С игрой их пламенно-чудесной, Когда их приподымешь вдруг И, словно молнией небесной, Окинешь бегло целый круг... Но есть сильней очарованья: Глаза, потупленные ниц

В минуты страстного лобзанья,

И, сквозь опущенных ресниц, Угрюмый, тусклый огнь желанья.

Ф.М. Тютчев

Последняя строка напоминает нам о мерцании химерического в неизведанных безднах современности. Оксюморон «угрюмый, тусклый огнь» семантически противопоставлен «пламенно-чудесному» светлому огню. Тем самым химерическое мерцание антиприродной по своей сути техногенной цивилизации противостоит естественности «фюсиса», со всей свежестью его природных тонов (яркая трава, чистая вода, вспышка света…). Тем не менее, возможна некая медиация между «яркими» и «тусклыми» тонами. Такую медиацию создает сам язык киноповествования. Визуальный ряд особым образом переплетен со звуковым повествованием. Язык через речь персонажей кажет нам вещи. Наибольшей достоверностью обладают высказывания персонажей и структура событий, а не внешняя наглядность.

Сегодня химерический синтез воображаемого ‒ это мерцание рекламы на телевизионном экране, цифровых изображений на компьютерных мониторах, водяных знаков на денежных купюрах, электрический свет огней ночного города.

Разумеется, фантомные образы современности предельно уплощены, в них уже нет той онтологической глубины, когда в природе ощутимо живое присутствие божественного как одного из видов внечеловеческого. «Плоскостное» видение мира в эпоху электронных табло отличается от того стремления уйти на глубину, уйти в запредельность, которое мы ощущаем в пространстве готического собора. Внечеловеческое современности, в отличие от средневекового,

Креативная экономика и социальные инновации Creative Economics and Social Innovations упраздняет веру в трансцендентные инстанции, оно не внушает тот священный трепет, который несет божественное откровение. Однако сама онтологическая основа мировосприятия, чистое «ничто», и в том и другом случае опосредует мир. Средневековое ощущение инстанции «ничто» завуалировано мощным пластом новоевропейского метафизического мышления. Creatio ex nihilo, создание мира из ничего Средневековья коррелируется с фаустовским видением мира кабинетного ученого, который создает некие химеры как проекцию собственного малого «я» или универсального абстрактного мирового «Я» (Г.Гегель, Г.Фихте). Абстракции европейского очищенного от природности мышления выводят ничто за край «метафизического циферблата», созданного европейскими мыслителями в Новое время. Культивация абстракций научного мышления приводит к забвению бытия, к семиотическому видению мира. Негация как способ мышления становится уже не явной, а завуалированной подоплекой восприятия сущего. Созерцая пустоту и нечеловечность электронных табло, компьютерных мониторов мы легко способны ощутить тот самый «ужас ничто», в котором растворяется человеческое, «пластмассовый рай» технических новшеств. Сегодня такое «ничто» начинает циркулировать в средствах медиа, завораживая наш взгляд, словно готическая химера. Однако «наночеловек» современной эпохи не состоянии ничего создать из «ничего». В лучшем случае он выбирает готовые варианты.

Современное «медийное ничто» неким образом отличается от мистического эха священной пустоты, как символа традиционного созерцания сущего в древних культурах или в Средневековье, ибо оно опосредовано техникой. Медийное ничто обладает своей особой субстанциональностью. «Чтойность» медийного заключается в наличии «остова» реальности (нем. Gestell), с одной стороны (архитектоника), и цветовой симуляции (трансцендентальная оптика), с другой. Последнее можно соотнести с двуплановостью готического собора: каркас, включающий «ребра» нервюрного свода, с одной стороны, и цветные витражи, создающие волшебную игру света, с другой. Сегодня остов-скелет – репрезентация технического опосредования реальности, на которую затем накладывается гламурный блеск денежной циркуляции. Даже в модельном бизнесе тело-вешалка, дефилирующее на подиуме, как подобный «остов» важнее, чем сама телесная первичность женского. Но этот остов окутан мерцанием знаковости, «цвета» одежд для демонстрации, которые можно соотнести с идеей «цвета» денег. Денежный симулякр, в отличие от метафизических концепций явно

Креативная экономика и социальные инновации Creative Economics and Social Innovations имеет свой условный «цвет», создаваемый в процессе симуляции реальности. Существуют «зеленые» и иные цвета купюр (пример из кинематографа - роман У.Тэвиса «Цвет денег» и его экранизация М.Скорсезе). Иллюзорный «цвет» социальных симулякров, будь то деньги или бренды, легко меняется. То, что было «ничем», внезапно становится «всем», ибо «цветность» симулякра порождает инстанция ничто.

Если мы хотим понять, почему европейская картина мира иллюзорна, механистична, негативна по отношению к изначальному бытию, о чем подробнее будет сказано далее, репрезентативна семантика драгоценных камней. Драгоценные камни - один из лучших примеров различения по шкале подлинное - неподлинное. «Натуральность», «природность» драгоценных и полудрагоценных камней-минералов служит мерилом их рыночной стоимости. В современном мире подделок и симулякров, нужно обладать колоссальной интуицией и опытом, чтобы распознать обман. «Выращенные» в лабораторных условиях минералы онтологически «мертвы», так же, как и интеллектуальные спекуляции «фаустовского» типа мышления, химер воображаемого кабинетных ученых. Такой же холодной и мертвой будет игра света на их гранях и в изломах кристаллической решетки. Выращенный в лабораторных условиях сапфир или рубин испускают неестественно яркое сияние, их блеск вызывающий, кричащий. Блеск природных сапфиров и рубинов мягкий, порции света плавно проникают сквозь глубину этих кристаллов. Здесь нет ничего «гипер» или «сверх», но ценится природная чистота, степень прозрачности и отсутствие посторонних включений. Наличие термической или химической обработки (диффузии) значительно снижает рыночную стоимость минерала, в основе рыночной оценки лежит общекультурная значимость минерала по признакам его оригинальности, уникальности, идеальности сочетания твердости, однородной или гетерогенной консистенции, цветовых и световых характеристик. Такая композиция характеристик единичного образца всегда уникальна. С одной стороны, высоко ценятся идеально прозрачные голубые сапфиры определенного оттенка, с другой стороны, наличие включений рутила может существенно повысить стоимость сапфира или кварца («звездчатый сапфир», «кварц-волосатик», хризоберилл с эффектом «кошачьего глаза»).

Такая тончайшая характеристика драгоценных камней как способность определенного светопреломления сочетается с еще более

Креативная экономика и социальные инновации Creative Economics and Social Innovations тонкой характеристикой – специфика «мерцания», которая, несмотря на субъективный фактор всегда отражается в объективной оценке рыночной стоимости. На мировом рынке и прозрачность («чистота») в разы повышает стоимость минерала. Однако помимо «чистоты» онтологически важен «блеск», тем самым перцептивные возможности коррелируют с их актуальным воплощением. С точки зрения геммологии разные драгоценные камни способны «мерцать» онтологически различно [1]. Свечение камня лабрадорита, напоминающее игру цвета на перьях павлина (русское «павлиний камень»), называется иризацией, многоцветное мерцание разноцветных точек внутри гидротермальной массы опала именуется опалесценцией. Драгоценный камень первой ювелирной группы сапфир, содержащий включения рутила, может давать эффект астеризма, проще сказать «звездчатости» ‒ трех или шести светящихся линий на поверхности, которые в совокупности напоминают звезду. Изменение одного цвета камня при смене угла его освещения называется дихроизмом (два цвета) или плеохроизмом (много цветов). Первое характерно для группы кварцевых минералов (цитрин), второе – для группы хризоберилла (александрит). Природная семантика цвета минералов многое проясняет в плане понимания семантики цвета и света как изначальных модальностей культуры. В плане «называния» цветового акта нет первого предмета и последнего, есть равенство бытия, взаимообратимость онтологически первичного и вторичного. Для «именования» цвета камня мы можем «заимствовать» имя у любого другого предмета, и наоборот, цвет минерала становится маркером природной реальности, например, цвета неба. Приведем пример метафорического переноса от семантики предмета к семантике минерала. На мировом рынке драгоценностей очень ценятся сапфиры «василькового» цвета, «кроваво-красные» рубины, при этом выше всего на рынке ценятся рубины цвета «голубиной крови». Теперь дадим противоположный пример. В то же время мы называем небо «лазурным» или «лазурью», что отсылает к семантике минерала лазурита (другое название минерала «ляпис-лазурь»), марка телевизора или футбольная команда для нас носит символическое название «Рубин». А вот другие метафоры: «небо – холодный сапфир», «опаловая даль моря», «глаз-алмаз» [2].

Таким образом, свет и цвет, в контексте семантики сотворения мира, имеют первостепенное значение в разных культурах в качестве

Креативная экономика и социальные инновации Creative Economics and Social Innovations репрезентаций того, что мы называем изначальными модальностями культуры.