Университетская корпорация юристов азиатской России в период радикальных трансформаций 1910-х - 1920-х годов: преемственность прошлого и разрыв с будущим

Цель статьи — реконструировать профессиональнополитический коллективный портрет профессоров-юристов как особой корпорации в классических российских университетах. Эта корпорация рассматривается на фоне наиболее противоречивого, сложного, но в то же время наиболее вариативного периода истории нашей страны — в годы революций, Гражданской войны и в первые годы Советской власти. В этот период произошли наиболее радикальные трансформации в российской государственности и общественном устройстве, изменились парадигмы большинства политических, социальных, межличностных, культурных и иных процессов. Реакция на эти изменения, отзыв и отклик профессоров-юристов весьма показателен и рельефен.

Юриспруденция — особая социо-гуманитарная наука, а юридические факультеты классических российских университетов весь предыдущий имперский период выполняли специфическую миссию по подготовке кадров, преимущественно, для государственной службы, публичной сферы. Устойчивая государственность, незыблемость его правовых основ, приоритет права — были для юристов всегда фактором позитивного развития государства и общества.

События нескольких лет рубежа 1910-х— 1920-х гг. в корне изменили и перевернули профессиональную жизнь и мировоззренческие установки университетских юристов. Поэтому пребывание в этих условиях, поиск новых моделей и форм профессионального развития, попытки ответить на общественно-политические вызовы и иные факторы стали особым предметом настоящего исследования.

Сюжеты, связанные с корпорацией юристов классических университетов европейской части России в условиях политической нестабильности уже становились предметом исследования современных историков1. Однако такой огромный и своеобразный регион

Исследование выполнено при поддержке гранта Российского научного фонда «Разрывы и преемственность в истории российских университетов. XVIII-XXI века» (№ 23-18-00048) = The research was supported by RSF, project number 23-18-00048. 28

как азиатская периферия России не был затронут в этом аспекте, не была концептуализирована проблема поведения юридической корпорации в этих условиях. А между тем, именно азиатская часть бывшей Российской империи стала наиболее насыщенной событиями и вариативностью происходящих процессов, чем та же самая центральная часть страны, в которой большевики уже с первых лет не оставили юристам никакого поля для профессиональной и общественно-политической деятельности. В азиатских университетах в условиях белых правительств и антибольшевистских сил, при наличии возможностей контактов с зарубежьем и иных факторов, проявлялись альтернативные взгляды и подходы на дальнейшее развитие России, отличных от большевистского пути.

В статье через призму анализа коллективного профессиональнополитического портрета университетских юристов азиатской части страны накануне революций 1917 г., его динамики и изменения на протяжении Гражданской войны и первых лет Советской власти, на основе анализа их публикаций в этот период, архивных материалов и иных источников, анализируются политико-правовые воззрения университетской юридической профессуры на происходящие события, на развитие высшей школы, подготовки юристов и вообще специалистов с высшим образованием (учебный процесс, правовое положение учащихся и преподавателей и т.п.)

* * *

Формирование профессиональной и устойчивой корпорации юристов на обширнейшей территории Азиатской части Российской империи началось достаточно поздно, в сравнении с регионами Европейской части России, —лишь на рубеже XIX-XX вв. Это обстоятельство было обусловлено тремя факторами.

Во-первых, крайне незначительное число (по сравнению с центральной Россией, западными и южными губерниями) высших учебных заведений в азиатских городах. Накануне 1917 г. таковых было лишь четыре — в Омске, Томске и Владивостоке (среди которых был только один классический университет в Томске).

Во-вторых, затягивание с реализацией судебной реформы и процесса введения на азиатской территории судебных уставов 1864 г.2 Лишь в 1897 г. новые судебные учреждения были открыты в сибирских губерниях (в том числе на территориях Степного и Иркутского генерал-губернаторств) и на территории российского Дальнего Востока (Приамурское генерал-губернаторство). При этом открыты они были с существенными изменениями и ограничениями по сравнению с центрально-европейскими губерниями. Последними в России, в 1899 г., также с существенными изменениями и ограничениями, судебные уставы были введены на территории среднеазиатских владений империи, в том числе на территории Туркестанского генерал- губернаторства (Туркестанского края). Российское правительство долго не желало учреждать на национальных окраинах и на территориальных перифериях новые демократические и всесословные принципы судоустройства и судопроизводства, полагая, что население этих территорий еще не готово к этому3. Такой же политики правительство придерживалось и в вопросе с учреждением земства на периферии, то есть создания системы местного самоуправления и земских учреждений. Земство в Сибири было введено намного позже — только в 1917 г., уже Временным правительством.

Третий фактор связан с предшествующим — недостаточно высокий, в некоторой степени даже искусственно сдерживаемый правительством, уровень общественно-политического развития, обусловленный особым (полуколониальным) статусом и спецификой социально-экономического развития азиатской периферии, он не способствовал формированию профессиональной и устойчивой корпорации юристов на территории Азиатской части Российской империи.

На рубеже 1910-х — 1920-х гг. к имевшимся уже вузовским центрам, добавились новые, благодаря как раз политике небольшевистских правительств в этом вопросе, и с этого времени можно выделить уже пять центров Азиатской России, где находились высшие учебные заведения и сформировалась профессиональная корпорация (более или менее многочисленная и устойчивая) юристов: Томск, Иркутск, Омск, Владивосток и Харбин.

Исходя из хронологического подхода в изложении материала, рассмотрим, прежде всего, Томск. В нем с 1888 г. действовал (учрежден в 1878 г.) и был долгое время единственным в Азиатской России университет (до открытия в Иркутске университета в 1918 г.). Изначально Императорский Томский университет начал свою работу в составе одного медицинского факультета (хотя Устав 1884 г. в классическом университете подразумевал наличие четырех факультетов, в том числе юридического4). В этом примере во-многом отражается особенность политики центрального правительства в отношении к азиатской периферии. Лишь с распространением в 1897 г. действия на территории сибирских губерний, а в перспективе и на территории Дальнего Востока и Средней Азии судебных установлений и судебных уставов 1864 г., в Томском университете в 1898 г.5 был учрежден юридический факультет (а «недостающие» два факультета, — историко-филологический и физико-математический, — Томский университет получил еще позже, лишь в 1917 г., уже при Временном правительстве6).

Вторым городом азиатской периферии России, где был открыт университет, стал Иркутск — уже в период Гражданской войны. Это событие стало результатом политического и идеологического противостояния белых правительств и большевиков. Как ни парадоксально, и большевики, и белое правительство приложили усилия зо для его открытия и формирования будущей структуры (этот вопрос решался на протяжении многих лет разными правительствами). Наконец, 13 августа 1918 г. на заседании Иркутской городской думы было официально объявлено об открытии университета, а министром народного просвещения Сибирского временного правительства профессором В. В. Сапожниковым было подписано Положение об учреждении Иркутского университета7. Торжественное открытие университета состоялось 27 октября 1918 г. Он начал свою работу в составе двух факультетов — историко-филологического и юридического. Приоритет открытия именно таких факультетов был обусловлен общественно-политическим подтекстом. Был расчет на привлечение правоведов и историков к идеологической борьбе нового государственного образования (Сибирского временного правительства) с большевизмом: выстраивание новой модели государственноправового устройства, обоснование исторической преемственности новой власти, выстраивания новых общественно-политических институтов и т.п.

Другими научно-образовательными центрами, хотя и не столь значительными, как Томск и Иркутск, стали на рубеже 1910-х — 1920-х гг. Омск и Владивосток. Были они таковыми в силу сложившихся политических обстоятельств: эти города стали центрами новых государственных образований и концентрировали на своей территории интеллектуальную элиту юристов (Омск в начале Гражданской войны, Владивосток — уже в самом конце).

Революционные события и преобразования государственной и общественной жизни на Востоке страны в 1917-1918 гг. активизировали процесс расширения сети высших учебных заведений в Омске — политическом центре «белой» Сибири. В этом городе еще в 1917 г. был открыт Коммерческий институт, преобразованный в 1918 г. в Политехнический институт. Но уже в середине 1919 г. Сибирское временное правительство реорганизовало этот вуз путем слияния его с Сельхозинститутом, и был создан Сибирский (позднее Омский) институт сельского хозяйства и промышленности. В Омском политехническом институте работал экономический факультет с двумя отделениями — экономическим и коммерческим8. Для организации образовательного процесса в институте были созданы юридические кафедры (гражданского права, торгового права и другие), на которых стали работать, преимущественно, бежавшие от большевиков из западных университетских городов России юристы.

Во Владивостоке еще с 1899 г. работал Восточный институт, готовивший специалистов для выстраивания отношений со странами Дальнего Востока (преимущественно переводчиков). В апреле 1920 г. (сразу после провозглашения Дальневосточной Республики— буферного, а, по сути, марионеточного государства) разрозненные и работавшие до того вузы Владивостока (и государственные, и частные, среди которых функционировал и частный юридический факультет, который был основан юристами, бежавшими от большевиков в годы Гражданской войны) были объединены в единый Государственный дальневосточный университет, который сохранял традиции классической высшей школы. Кадровую основу педагогического состава университета сформировали беженцы из западных регионов страны, а к 1920 г. его корпус пополнился уже беженцами из Омска, Томска и Иркутска, по мере установления в этих городах Советской власти. Университет просуществовал недолго, и с упразднением в 1922 г. самой Дальневосточной Республики, он подвергся «советизации», последующим реструктуризациям и закрытию9.

Город Харбин (столица китайской Северной Маньчжурии, центр Китайско-Восточной железной дороги — южной ветки Транссибирской магистрали) хотя территориально и не относится к территории российского государства, но он стал знаковым местом для российской эмиграции после установления на Дальнем Востоке Советской власти и, в частности, для большого количества профессоров-юристов, вынужденных покинуть пределы РСФСР и Дальневосточной Республики и поселиться в этом месте. Харбинский юридический факультет был образован бежавшими от большевиков юристами в 1920 г. сначала как Высшие экономико-юридические курсы и существовал до 1937 г. Аналогичные заведения, кстати, были открыты и в Европе, в центрах белой эмиграции — Русский юридический факультет при Парижском университете (открыт в 1921 г.) и юридический факультет Русского университета в Праге (открыт в 1922 г.). Благодаря правлению КВЖД, Харбин стал местом сосредоточения восточной ветви российской эмигрантской юридической мысли. Харбин и Харбинский юридический факультет, также был и транзитным пунктом, откуда антибольшевистски настроенные профессора-юристы разъезжались по другим странам, преимущественно в США10.

Процесс формирования профессорско-преподавательского корпуса азиатских вузов, их юридических факультетов и кафедр, а также организация системы подготовки юристов становится предметом особого изучения в данном контексте. Не вдаваясь подробно в жизненные и профессиональные траектории отдельных профессоров-юристов рубежа 1910-х— 1920-х гг.11, следует сделать одно важное замечание. Как правило, приход того или иного профессора в азиатский вуз был связан с обстоятельствами революций и Гражданской войны: лица, не согласные с мероприятиями большевиков и Советской властью, вынуждены были уезжать на Восток страны, на территории, находившиеся под белыми правительствами.

Первые крупные волны миграции профессоров-юристов (вместе с представителями других факультетов) случились в течение 1918-1919 гг. По мере продвижения на Восток Красной армии по территории европейской части страны, сначала из Казанского университета (лето-осень 1918 г.), а потом из Пермского (лето-осень 1919 г.), стали прибывать за Урал профессора-юристы. Так, уже к сентябрю 32

1918 г., накануне взятия Казани большевиками, Казанский университет покинуло 102 сотрудника (к 20 августа 1918 г. в Казанском университете работали 85 профессоров, а на июль 1919 г. их оставалось только 10). Казанские юристы М.М. Агарков, С. П. Покровский, И. А. Антропов, В. П. Доманжо, Г. Ю. Маннс перебрались в Иркутск. Часть университетских сотрудников из Казани оказалось в Томском университете. Затем уже в самой Сибири и на Дальнем Востоке, по мере продвижения и установления Советской власти вдоль Транссибирской магистрали, из занимаемых большевиками городов, профессора стали двигаться на Восток. Таким образом, движение профессоров-юристов всегда осуществлялось в направлении с Запада на Восток. И некоторые из них, начав свою миграцию из Казани или Перми, продолжали ее почти по всему пути Омск-Томск-Иркутск-Владивосток-Харбин, поскольку складывавшаяся ситуация просто не оставляла им другой возможности — жизни и сотрудничества с большевиками. Типичны и показательны в данной связи примеры длительных миграций юрисконсульта Управления делами Российского правительства адмирала А. В. Колчака, в последующем — декана Харбинского юридического факультета профессора В. В. Энгельфельда; профессора Томского, Иркутского и Дальневосточного университетов С. П. Никонова; профессора Томского, Иркутского, Дальневосточного и Харбинского университетов, председателя гражданского департамента Владивостокской судебной палаты В. А. Рязановского и многих других.

* * *

Уточнение политического портрета и, по возможности, политико-правовых взглядов российской юридической профессуры накануне революций 1917 г. поможет нам сформировать представление о том, с какими подходами к дальнейшему развитию государства и права они оказались накануне радикальных преобразований 1910-х— 1920-х гг., как менялись их политико-правовые взгляды и отношение к государственно-правовым и иным общественным реалиям. В итоге, проясняется вопрос о принятии или не принятии профессорами-юристами Советской власти, интеграции их в новые государственно-политические и правовые реалии и отражение этой интеграции в их профессиональной и научно-образовательной деятельности.

Политический портрет профессуры российских университетов в последнее десятилетие существования Российской империи (на которое пришлись значимые для внутренней жизни страны события — Первая русская революция, относительная демократизация политического режима, Первая мировая война, политическая дестабилизация последних лет царского правительства и т.п.) характеризовался, скорее, как либеральный. Демократические ценности и установки были основой их политических взглядов, хотя определенный небольшой процент опирался на крайние взгляды (умеренные социалистические, или, наоборот, правые, но тоже умеренные монархические).

Как показывают на материалах разных университетов современные исследователи, а М. В. Грибовский в своей докторской диссертации это концептуализирует на общеимперском уровне, российское университетское преподавательское сообщество в начале XX в., особенно после Первой русской революции, переживало невиданный прежде раскол на партии «левых» и «правых» по идейно-политическим основаниям, причем «левая» профессура заметно численно преобладала над «правой». Надо учитывать, что в лексиконе рубежа XIX-XX вв. под «левыми» в официальном правительственном дискурсе понимались не столько лица, разделявшие социалистическую идеологию, но и, по большому счету, все, кто был оппозиционно настроен по отношению к монархическому строю, а «правые» это не только черносотенцы и монархисты — это те лица, которые либо поддерживали действующий монархический режим, либо лояльно к нему относились12.

Коррелирует этой картине и ситуация в отношении профессорско-преподавательского корпуса на юридических кафедрах и факультетах императорских университетов. Юристы (вместе с представителями других направлений) положительно встретили Февральскую революцию 1917 г. и поддержали Временное правительство в ожидании от него политических реформ, перемен в общественно-политической жизни, получения университетской автономии, реформирования системы образования. Напротив, Октябрьский переворот 1917 г. университеты в целом, а особенности юристы, восприняли крайне негативно. Радикальная политика большевиков (в том числе в научно-образовательной сфере) вызвала протест и противодействие со стороны профессуры. Университетская профессура выступала против вооруженного захвата власти, против диктатуры и чрезвычайных мер управления, террора и иных мероприятий большевиков. Юристы, по своей природе «законники», и сторонники легальных методов и форм политической борьбы, возлагали свои надежды по нормализации ситуации только на Учредительное собрание.

Антибольшевистские настроения находили свое выражение в резолюциях о непризнании Советской власти, принимаемых на протяжении осени и зимы 1917-1918 гг. Так, 26 ноября 1917 г. Профессорский совет Петроградского университета присоединился к выработанному Российской академией наук воззванию против советской власти. Вслед за Академией университетская коллегия возлагала все надежды на будущее Учредительное собрание, которое избавит страну от «насильников, захвативших власть». Профессора и преподаватели Петроградского университета также присоедини-34

лись и к другому аналогичному по духу обращению — «Воззванию ученых Петрограда». Университет протестовал против начавшейся компании арестов «контрреволюционных элементов»13. Октябрьские события находили отклики в резолюциях о непризнании Советской власти, принятых советами Харьковского и Казанского университетов в конце 1917 г., а 16 декабря 1917 г. совет Томского университета принял специальную резолюцию в поддержку Учредительного собрания14. В Томском университете профессора юридического факультета подвергали острой критике политику новой власти большевиков в отношении высшей школы на страницах местных газет и в публичных выступлениях15.

С каждым месяцем, особенно после разгона Учредительного собрания в январе 1918 г., власть большевиков «закручивала гайки», начались аресты профессуры. Высшая школа реформировалась под нужды и видение большевиков. У профессуры было две возможные траектории дальнейшего поведения: часть уезжала в другие города (где нет Советской власти), либо они постепенно сближались с большевиками и принимали их правила игры и условия, отчасти уже из-за материальных проблем и необходимости финансового обеспечения вузов.

Большевистское правительство, несмотря, а, лучше сказать, вопреки критике, пошло на радикальное реформирование высшей школы уже с первых месяцев своей власти в духе первых декретов Французской революции. Начало этому процессу было положено в университетах европейской части РСФСР.

В годы «военного коммунизма» в университетах происходило реформирование, а фактически уничтожение юридических факультетов и классического юридического образования. На протяжении 1918-1919 гг. все юридические факультеты университетов и других высших учебных заведений (речь идет о специальных юридических заведениях, таких как Императорское училище правоведения в Петрограде, Демидовский юридический лицей в Ярославле и других) в Советской России были упразднены согласно постановлению Наркомпроса РСФСР от 23 декабря 1918 г. «Об упразднении юридических факультетов»16, ввиду «совершенной устарелости учебных планов юридических факультетов Российских университетов и других равноправных последним высших учебных заведений, а также полного несоответствия этих планов как требованиям научной методологии, так и потребности советских учреждений в высоко квалифицированных работниках». На время переходного периода часть кафедр юридических факультетов передавались на историко-филологические и другие факультеты, а часть реструктуризировалось.

С 16 марта 1919 г. в университетах взамен упраздненных юридических факультетов и исторических отделений историко-филологических факультетов, организовывались факультеты обще- ственных наук (ФОН). Первые ФОНы были открыты в Московском (апрель 1919 г.) и Петроградском (июнь 1919 г.) университетах с экономическими, юридико-политическими и историческими отделениями17. Реорганизация высшей школы в Советской России проходила под непосредственным руководством Наркомпроса РСФСР и его специального органа — Главпрофобра. Наблюдение за реорганизацией высших школ на местах возлагалось на уполномоченных Главпрофобра — комиссаров вузов18.

Новая концепция организации гуманитарного образования в университетах страны виделась большевиками в разработке и распространении идей научного социализма, ознакомлении широких народных масс с переменами в общественно-политическом строе России и с основными принципами советского управления19. Более того, «все студенты факультета, независимо от дальнейшей специализации, изучают в течение первых двух лет цикл предметов общих, преподавание коих стремится дать им общее социологическое образование, являющееся необходимей предпосылкой образования специального»20.

Считалось, что система юридического образования дореволюционной России не отвечала запросам и задачам Советской власти. Более того, считалось, что высшее гуманитарное образование до революции носило элитарный характер, а подготовка юристов осуществлялась на юридических факультетах, большинство преподавателей которых являлись «государственниками» и «реакционерами». Поэтому в первые годы Советской власти, были предприняты шаги к разрушению «кастового», замкнутого характера высшего образования, и, прежде всего, юридического.

Рассуждая о необходимости закрытия юридических факультетов, заместитель наркома просвещения РСФСР М. Н. Покровский отмечал, что «наука “права” давала ту красивую оболочку, под которой пряталось порабощение сотен миллионов десятками тысяч», приходя к выводу, что «для социалистической России все подобные “науки” совершенно без надобности»21.

В конце 1920 г. по инициативе Ленина в Москве было созвано первое партийное совещание по вопросам народного образования. Оно проходило с 31 декабря 1920 г. по 4 января 1921 г. Этому совещанию предшествовала работа специальной комиссии по коренной реорганизации преподавания общественных наук в высших школах Республики22. Ее материалы легли в основу решений партийного совещания.

Комиссия была создана 19 ноября 1920 г. декретом СНК РСФСР «О реорганизации преподавания общественных наук в высших учебных заведениях РСФСР» при Наркомпросе РСФСР. Комиссии вменялось в обязанность не позднее 15 января 1921 г. представить на утверждение СНК новые учебные планы факультетов и отделений по преподаванию общественных наук, а также списки лиц, 36

которым может быть поручено их преподавание23. Эта Комиссия вошла в историю под названием «Комиссия Ротштейна» (по имени ее председателя Ф. А. Ротштейна). В начале февраля 1921 г. Комиссия закончила свою работу. В дальнейшем она была преобразована в научно-политическую секцию Государственного ученого совета Наркомпроса РСФСР. Решения этой комиссии и совещания определили в дальнейшем постановку преподавания общественных дисциплин в вузах страны. В документе отмечалось: «... Необходимо высшую школу политически завоевать, то есть, во-первых, обеспечить революционное направление ее работы, во-вторых, политически воспитать всех проходящих через высшую школу для создания возможно большего количества специалистов, вышедших из пролетариата и, в особенности, партийных»24.

Важнейшим итогом деятельности Комиссии стала подготовка трех декретов СНК РСФСР, определивших основные направления дальнейшей реорганизации преподавания общественных наук в вузах: «Об учреждении Институтов Красной профессуры» (11 февраля 1921 г.); «О плане организаций ФОН российских университетов» (4 марта 1921 г.); «Об установлении общего научного минимума» (4 марта 1921 г.).

Согласно принятому 4 марта 1921 г. постановлению Совнаркома «О плане организации факультетов общественных наук российских университетов», задачей этих факультетов было признано воспитание «кадров научно подготовленных работников социалистического строительства»25. Состав ФОН предполагал наличие трех отделений с циклами: экономического; общественно-педагогического и правового (с циклами судебным и административным). Хотя в разных университетах состав и структура отделений могли отличаться.

По мере установления в сибирских городах (в Томске в декабре 1919 г., а затем в Иркутске в январе 1920 г.) Советской власти, важнейшие реформы в сфере высшего образования были проведены по отношению к факультетам гуманитарного профиля, прежде всего юридических. Эти процессы довольно подробно уже были исследованы в современной литературе26.

Однако ФОНы в сибирских городах проработали очень короткое время. В мае 1922 г. по распоряжению Главпрофобра ФОН Томского университета был закрыт27, а 26 июля окончательно упразднен28, профессора разъехались, а студенты были распределены по других вузам. В Иркутске большевики пытались действовать поэтапно, даже мягче. Сначала был создан на базе юридического и историко-филологического гуманитарный факультет. Очевидно, что такой шаг по созданию не слишком одиозного факультета новым университетским правлением был предпринят в качестве компромиссного, чтобы не ликвидировать разом оба факультета и не образовывать на их базе ФОН. Реформирование должно было проходить поэтапно — путем мягкого перехода к новой образовательной и органи- зационной модели, через новый гуманитарный факультет к ФОНу, чтобы сразу не травмировать «старую» профессуру и учащихся. Однако и сам гуманитарный факультет в ИГУ просуществовал чуть более года — до 1 июля 1921 г.29 Вместо гуманитарного факультета на основании Декрета СНК РСФСР от 4 марта 1921 г. был образован ФОН. Осенью 1924 г. на основании постановления ВЦИК и СНК РСФСР на его базе был создан факультет права и местного хозяйства, который не имел уже совершенно ничего общего с прежним юридическим образованием.

В ноябре 1922 г. в Приморье установилась Советская власть, после ликвидации Дальневосточной республики, где еще сохранялись некоторые прежние порядки, в том числе и в высшей школе. В духе того времени юридический факультет Дальневосточного университета также преобразовали в ФОН. Не имея возможности подробно остановиться на анализе преобразований, произошедших здесь, следует лишь отметить схожесть приемов и методов (как в Томске, так и в Иркутске), примененных во Владивостоке: скоротечность преобразований, исключение сотрудников юридического факультета из процесса обсуждения реформ, низведение юриспруденции до уровня прикладной подготовки, а после и ликвидация самого факультета. Многие профессора окончательно эмигрировали из России в Харбин.

Очевидным является то обстоятельство, что Советская власть в университетах в отношении юристов проявляла особое старание в процессе их ликвидации. Она давила сразу и напористо. При этом сами юристы от Омска до Владивостока, по мере продвижения большевиков все дальше на Восток, предпочитали сами эвакуироваться и перемещаться в другие университетские города, не дожидаясь прихода большевиков. Те же, кто оставался, лишь в первые месяцы могли проявлять определенную долю сопротивления (не системного и не всегда публичного), но в дальнейшем, а особенно с закрытием ФОНов, уезжали из своих университетов, где им просто не было места для работы, или меняли род деятельности. Примером может служить то, как бывшие профессора-юристы азиатских университетов Н. Я. Новомбергский, М.М. Агарков, В. М. Дурденевский после победы большевиков стали работать в советских органах власти на региональном и даже центральном уровне.

* * *

Думается, что не только в объективных обстоятельствах можно найти ответы на вопросы, касающиеся всех тех преобразований, которым была подвергнута юриспруденция, юридические факультеты и сама корпорация юристов в 1910-х— 1920-х гг., но и в субъективных.

Если говорить об объективных факторах, то речь здесь идет об идее отмирания права как необходимого института любого государства (вместе, кстати, с самим государством) при построении коммунизма в самое ближайшее время (как замышляли большевики в период военного коммунизма). Также был замысел поставить существующее все еще право и юриспруденцию (до полной их ликвидации), на службу Советскому государству — придать чисто утилитарный характер праву для обслуживания производственных и управленческих отношений, а имевшаяся до того дореволюционная громоздкая, элитарная, «запутанная» юриспруденция была уже не нужна новому государству.

А субъективный фактор этого процесса связан с тем, что большевики имели основания личной, «генетической» неприязни к юридической корпорации, ко всем, кто так или иначе был связан с этим ремеслом.

Убежденные государственники, «законники», сторонники легальных методов и форм управления государством и обществом, юристы были чужды по своим взглядам и убеждениям большевикам, готовым для достижения своих целей не взирать на средства. Именно поэтому им принципиально было не по пути в новом государстве и обществе. Другой стороной этого процесса была личная неприязнь большевиков к представителям юридического сообщества, поскольку в достаточно большом количестве профессиональные юристы (профессора-ученые и практики) были их политическими оппонентами, начиная с представителей антагонистических большевикам партий (кадеты, эсеры и другие) и состава Временного правительства и заканчивая виднейшими деятелями белых правительств азиатской периферии.

В этой связи соблазняет мысль, что истоки негативного отношения к юридической интеллигенции в среде большевиков можно искать в самом раннем периоде. Уместным будет вспомнить отношение В. И. Ленина к представителям этой корпорации — адвокатам (присяжным поверенным), — выраженном им в «Письме Е. Д. Стасовой и товарищам в московской тюрьме» в 1905 г.: «<...> Вопрос об адвокате. Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. <...> Юристы самые реакционные люди, как говорил, кажется, Бебель»30.

Юристы всегда являли собой мощную политическую и организационно-административную антибольшевистскую силу, пополняя лагерь противников большевиков (прежде всего — либеральное крыло русского общественно-политического движения). В Первую русскую революцию 1905-1907 гг. они были в составе обоих созывов Государственной Думы, принимали участие и в событиях 1917 г. Можно вспомнить в этой связи известных юристов С. Н. Муромцева, В. М. Гессена, С. А. Котляревского; Центральный комитет Кадетской партии не менее чем на одну треть состоял из юристов; А. Ф. Керенский по профессии был юристом и работал присяжным поверенным. Если брать события Гражданской войны, то на примере одного только столичного Петроградского университета можно проследить активное участие сотрудников юридического факультета в антибольшевистском и Белом движениях (после их эвакуации из революционного Петрограда). В состав Временного сибирского правительства, а затем правительства А. В. Колчака входил бывший приват-доцент юридического факультета Петроградского университета Г. К. Гинс (был сотрудником управления делами Особого совещания по продовольствию царского и Временного правительств, после эвакуации в Сибирь был экстраординарным профессором по кафедре гражданского права Омского института сельского хозяйства и промышленности, в 1920-е— 1930-е гг. — профессором Харбинского юридического факультета). В ближайшее окружение генерала Н. Н. Юденича входили другие бывшие члены юридического факультета Петроградского университета — В. Д. Кузьмин-Караваев и Д. Д. Гримм. В окружение генерала А. И. Деникина в качестве активных деятелей его пропагандисткой структуры — Осведомительного агентства (ОСВАГа) — входили такие бывшие члены петроградской юридической корпорации как К. Н. Соколов, Э. Д. Гримм, Н. Н. Ленский31. И таких примеров можно привести множество. На азиатском материале достаточно назвать двух председателей Совета Министров в правительстве А. В. Колчака, последовательно сменивших друг друга — П. В. Вологодского (юрист по образованию, присяжный поверенный) и П. Н. Пепеляева (окончил в Томском университете юридический факультет); М. Б. Шатилова — известного областника, выпускника юрфака Томского университета, входившего в состав Сибирского Правительства П. В. Вологодского (занимал в нем пост министра туземных дел); Г. Ю. Маннса — профессора и декана юридического факультета Иркутского университета, в 1917 г. являвшегося членом Юридического совещания при Временном правительстве; профессоров А. А. Симолина и С. П. Мокринского, которые указами Верховного правителя были назначены сенаторами Гражданского и Уголовного (соответственно) кассационных департаментов Правительствующего Сената; Н. Я. Новомбергского — члена Сибирской Областной Думы, товарища министра туземных дел Временного Сибирского правительства, затем — товарища министра внутренних дел Временного Всероссийского, а потом и Российского правительства; Г. Г. Тельберга — управляющего делами Совета министров во Временном всероссийском правительстве, главы Управления делами Российского правительства А. В. Колчака; М. П. Головачева — товарища министра иностранных дел во Временном Сибирском правительстве; В. А. Рязановского — члена совета при министре юстиции в правительстве А. В. Колчака, члена подготовительной комиссии по разработке вопросов о Всероссийском представительном собра- нии учредительного характера и областных правительственных учреждениях, и. о. обер-прокурора Первого департамента Правительствующего Сената; И. А. Антропова — председателя юридического совещания при Уфимской директории, юрисконсульта и товарища управляющего делами Верховного правителя А. В. Колчака и Совета министров. И многих других. Здесь приведен далеко не полный перечень позиций, которые занимали юристы на государственной службе. В этой связи можно было бы привести еще больший перечень фамилий, занимавших должности в региональных и местных государственных и общественных органах и организациях.

При всем при этом юристов, представителей старой университетской корпорации, мы в составе государственных, советских и общественных органов управления, а уж тем более в большевистских партийных структурах, в первые годы Советской власти, за крайне редким исключением, не увидим. Разве что в этой связи можно было бы упомянуть несколько имен юристов российской периферии. Большевик и в прошлом профессор Томского и Петроградского университетов М. А. Рейснер — участвовал в разработке первой советской конституции, был одним из основателей Коммунистической академии как центра марксистской социальной науки. Н. В. Устрялов — после падения «белого» Омска оказался вначале в Иркутске, а затем в Харбине, где приступил к преподаванию на Юридическом факультете. В начале 1925 г. он, получив гражданство СССР, в качестве советского специалиста, возглавлял Учебный отдел КВЖД, а с 1928 г. стал и директором Центральной библиотеки железной дороги. В. М. Дурденевский — последовательно профессор Пермского, Томского и Иркутского университетов, один из ведущих юристов-международников, специалистов в области государственного права и конституционного права зарубежных стран, работал экспертом-консультантом МИД СССР.

Азиатская периферия в годы Гражданской войны, помимо высших учебных заведений, была представлена также и рядом научных учреждений, научных обществ (как самостоятельных, так и состоявших при других учреждениях, например, при университетах). Томск стал центром и сосредоточением этой организационно-научной жизни благодаря наличию здесь университета и политехнического института с многолетней деятельностью, и также благодаря тому, что в нем в эти года оказались ведущие научные силы, прибывшие сюда из университетов европейской части страны, спасаясь от большевиков. Оторванность азиатских регионов в годы Гражданской войны от европейской части России, находившейся под властью большевиков, двойственным, противоречивым образом сказывалась на положении здесь высшего образования и науки. С одной стороны, были прерваны и без того не слишком активные профессиональные контакты с научными и образовательными учреждениями центральной России. С другой стороны, появились новые воз- можности для развития «азиатской» науки. Прежде всего, речь идет об ученых, занимавшихся своими исследованиями, которые переехали в Томский и Иркутский университеты из вузов центральной части России, чей научный и организационный потенциал служил развитию азиатской науки, укрепив ее в кадровом отношении. Более того, территории, свободные от власти большевиков, не испытали на себе того прессинга, который оказывало советское правительство на интеллигенцию, прежде всего на юристов. Ученые были выведены из-под контроля партийно-государственных органов, что придавало более творческий и свободный характер их деятельности. В это время, хотя и короткий период, действовало уникальное научно-исследовательское учреждение — Институт исследования Сибири. Причем географические рамки Сибири понимались в то время более широко, включая в себя территорию и Дальнего Востока32.

Создание этого института стало ярким и значимым событием научной жизни не только Томска, но и всей Азиатской части страны. Изначально, в 1917 г., предусматривалось учреждение института в Иркутске «как географическом центре Сибири»33. Создававшееся научное учреждение должно было заняться «объединением исследования Сибири в научном и научно-практическом отношениях»34. Однако в силу изменившейся политической ситуации бюро института смогло начать свою работу лишь в конце августа-сентябре 1918 г. 9 сентября 1918 г., когда на всей территории Сибири установилась власть Временного Сибирского правительства, в Томске прошло собрание томской группы членов совета Института исследования Сибири. По инициативе министра народного просвещения Всероссийского правительства профессора В. В. Сапожникова местом проведения съезда был избран Томск как «наиболее богатый научными силами центр»35, как город, имевший три вуза (университет, технологический институт и Сибирские высшие женские курсы). 13 декабря 1918 г. Совет Министров разрешил провести съезд и утвердил Положение о съезде36. 15 января 1919 г. в актовом зале библиотеки Томского университета состоялось первое общее собрание по организации Института исследования Сибири, который начал свою работу с февраля 1919 г.37

Открытие данного института носило, разумеется, помимо чисто научных и просветительских функций, еще и функции сугубо имиджевые и идеологические. А. В. Колчак строил свое государство как вполне изолированное от большевистской России, самостоятельное, суверенное. Российское правительство А. В. Колчака виделось полноправным и самодостаточным участником внутри- и внешнеполитических процессов. Поэтому для него необходимы были все обязательные атрибуты полноценного государства (наряду с символикой, исторической мифологией и т. и.) — в том числе и собственное ведущее научное учреждение (наподобие Академии наук в Петрограде у большевиков) — Институт исследования Сибири, который являл-42

ся, по сути, «колчаковской Академией наук».

В институте действовала специальная секция экономики и статистики, которая была создана на съезде по организации Института исследования Сибири в январе 1919 г. Ее председателем был избран профессор по кафедре финансового права, и. о. декана юридического факультета Томского университета (до этого — профессор по кафедре финансового права Казанского университета), член Государственного экономического совещания (совещательный орган, функционировавший при Российском правительстве А. В. Колчака) профессор Б. Е. Будде. Отметим, что учебные дисциплины по экономике и статистике в университетах досоветской России не выделялись в самостоятельные структурные подразделения и относились к дисциплинам юридических факультетов (существовали на них специальные кафедры экономики и статистики).

Экономическая дирекция секции экономики и статистики делилась на четыре подотдела во главе со своими директорами. В компетенцию четвертого входила торговля, государственные финансы и обложение, торгово-промышленные ценности, а также юридические вопросы. В задачи этой дирекции входило «выяснение назревших и назревающих законодательных норм в хозяйственной жизни страны».

Однако Институт исследования Сибири просуществовал недолго, чуть более года, и летом 1920 г. был закрыт38. Дело в том, что после восстановления в Томске в декабре 1919 г. Советской власти сразу же возникли серьезные затруднения с финансированием института. В условиях структурирования органов государственного управления на территории Сибири, которым занялся Сибревком, институт как научное учреждение, да еще и созданное в период «колчаковщины», было явно неугодно. Сказались и чрезвычайно трудные условия, в которых оказалась Азиатская часть России: экономическая разруха, удаленность от центра и руководящих органов в Москве, отсутствие средств. С целью выхода из тяжелого положения руководство института неоднократно обращалось в различные инстанции с просьбой о выделении средств. В Омск, а затем в Новониколаевск, где располагались органы Сибревкома, в том числе и Сибнаробраз (Сибнаробраз находился в двойном подчинении: Си-бревкому и Наркомату просвещения РСФСР, а его заведующий являлся представителем Наркомпроса РСФСР в составе Сибревкома), направлялись представители института, чтобы добиться открытия финансирования и утверждения нового Положения об институте. Но эти попытки были безрезультатными.

Местное партийно-советское руководство считало, что институт сделался центром интеллигентских сил, враждебно настроенных к Советской власти, поэтому 5 июня 1920 г. Сибревком принял постановление «О закрытии Института исследования Сибири и учреждении научных секций при Томском университете и Томском техно- логическом институте». В то же самое время было ликвидировано и Средне-Сибирское отделение в Иркутске. Многие проекты и научные разработки в области государственно-правового строительства, которые были запланированы членами института и его отделов, так и не были претворены в жизнь.

* * *

Революционные преобразования, обрушившиеся на российское государство и общество на рубеже 1910-х— 1920-х гг., радикальным образом изменили все стороны жизни университетского сообщества азиатской периферии, и, прежде всего, корпорации юристов. Оказавшись перед выбором (в большинстве случаев вынужденным и насильственным) дальнейшей траектории своей профессиональной деятельности (в научном, образовательном, общественном, политическом и иных контекстах), юристы, сами генетически не близкие идеям большевизма, включились в процесс борьбы (открытые выступления, участие в антибольшевистском и Белом движениях на государственно-административных позициях), или, по крайней мере, пассивного сопротивления (эвакуация, эмиграция, неприятие происходивших изменений) большевизму и Советской власти.

Более того, в это время шел еще процесс формирования политикоправовых взглядов и выработки гражданской позиции юристов в новых условиях. Вернее сказать, определенная ее трансформация под влиянием новых политических факторов. Юристы искали ответы на вызовы в новых политических условиях, выражая свои мнения и позицию на страницах периодической печати, в научных трудах, принимая участие в работе органов публичной власти и т.п. В этой связи теоретические аспекты политико-правовых воззрений и практика общественно-государственной деятельности отечественных юристов восточной периферии должна стать специальным предметом научного исследования в рамках данного направления.

Юристы азиатской периферии всячески подчеркивали и проводили в жизнь свое неприятие и разрыв с тем, что предлагала Советская власть в государственном устройстве, общественной жизни, в высшей школе, наконец. И все более подчеркивали преемственность традиций и тех институций, которые сложились в дореволюционный период. Свято веря в силу права, в легитимность государственных институтов и их обязательную правопреемственность, они, как и большинство их предшественников, — членов Временного правительства в 1917 г., ждали Учредительного собрания как средства разрешения всех насущных вопросов. Однако его разгон большевиками в январе 1918 г. разрушил их иллюзии в отношении Советской власти. Но они продолжали эту линию уже в условиях белых правительств азиатской периферии. На протяжении 1918-1919 гг. шла активная работа в деятельности Подготовительной Ко- 44

миссии по разработке вопросов о Всероссийском Представительном Собрании учредительного характера и областных представительных учреждениях при правительстве А. В. Колчака (члены комиссии — профессора-юристы С. П. Мокринский, И. А. Антропов, В. А. Рязановский и другие)39. Юристами азиатской периферии доктринально разрабатывались идеи нового российского конституционализма, и шли острые дискуссии в этом направлении. Например, профессора И. А. Антропов и Г. К. Гинс участвовали в разработке новой конституции, по которой власть должны были разделять Совет Министров и Верховный правитель России (А. В. Колчак). Напротив, профессор Г. Г. Тельберг настаивал на ограничении прав Верховного правителя и легитимацию целевых союзов правительства А. В. Колчака.

В правовом поле юристы Азиатской России старались решить вопросы по организации высшей школы (большой и больной вопрос для прошлого имперского периода истории высшей школы России), предоставления университетам автономии и ее дальнейшего расширения (профессора М. Н. Ершов, Н. И. Кохановский, Г. Г. Гинс).

Однако ничего из этого так и не было реализовано в силу как общих причин поражения Белого движения на азиатской периферии, так и специфических черт юридической корпорации. Юристы были медлительны, излишне осторожны и основательны в своей деятельности (что, во-многом, погубило и Временное правительство в 1917 г., где юристы составляли существенную часть членов правительства каждого из составов). В своей политике они четко следовали букве и духу закона, старались выверять каждый свой шаг, в то время как ситуация требовала быстрых и решительных действий, что было характерно для большевиков, для которых именно «революционная целесообразность» определила все их шаги и ход самих преобразований.