Вера Рауш. Дневник (1935)

Рукописный дневник Веры Александровны Рауш, вместе с другими документами из личного архива переданный пермскому краеведу А. К. Шарцу, хранится в Государственном архиве Пермского края (Ф. Р-790. Оп. 10). Учительница географии из московской школы вела записи в середине февраля 1934 г., откликаясь на известие о гибели «Челюскина».

Пароход, вышедший из Мурманска во Владивосток, был раздавлен льдами в Чукотском море 13 февраля 1934 г. Экипаж и пассажиры под руководством начальника Главного управления Северного морского пути Отто Юльевича Шмидта и капитана Владимира Ивановича Воронина высадились на лед, разбили лагерь и в течение двух месяцев поддерживали его жизнедеятельность в ожидании воздушной эвакуации на большую землю. Ледовая жизнь челюскинцев и ход спасательной операции широко освещались в печати, став одним из ключевых эпизодов советского арктического мифа. Утверждение, что светские люди с волнением следят «по газетам и радиосводкам» за новостями от Шмидта, изучают метеорологическую обстановку на северо-востоке страны и всматриваются в географические карты, превратилось в журналистское клише. В дневнике Рауш клише обрастает деталями личной вовлеченности в арктическую историю.

Вера Александровна Рауш (1879–1976) – один из ведущих советских методистов-географов. В 1934 г. она учительствует в образцовой школе № 25 г. Москвы. Позднее – возглавляет отдел в журнале «География в школе» и участвует в реформах школьной дисциплины середины 1930-х гг. Пишет книги для чтения по географии, хрестоматии и методические пособия (в т.ч. «Методического руководства к картинам по физической географии» (1947) и «Художественной литературы на уроках географии в начальной школе» (1937)). В преподавании физической географии делает ставку на развитие воображения. Истоки ее эмоционального отклика на челюскинскую эпопею следует искать не только в устройстве советской субъективности или специфике физической географии, но и в короткой дистанции до главных участников событий. Рауш лично знакома со Шмидтом, старшего сына которого она в 1934 г. учит.

Дневниковые записи сделаны чернилами в школьной разлинованной тетради, произведенной 12-й типографией «Мосполиграфа» и пересобранной вручную. Девять листов (вместо стандартных 12) сшиты суровой белой ниткой. Лист на сгибе, оставшийся чистым, обрезан с отступом 3 см. Выцветшая сиреневая обложка украшена рамкой со строгим орнаментом в дореволюционном стиле. На задней обложке – метрическая система.

На обложке красным жирным карандашом размашисто надписано «1935», а в правом верхнем углу черной ручкой помечено «В.А. Рауш». Даты, в которых имеются нестыковки, и многочисленные исправления, внесенные пером, простым и цветным карандашами, наводят на мысль о гетерохронности дневниковых записей.

Дневник расшифрован с сохранением особенностей авторской орфографии и многослойной разметки текста (по листам, страницам, датам и частям, появившимся по мере литературной обработки текста). Элементы текста, подвергшиеся изменению (зачеркнутые, подчеркнутые, исправленные), даны курсивом. Вставки вместе с информацией о характере изменений и способах их технической реализации приведены в комментариях.1

1935 год2

14/III – 6 ч. утра4. Вечер 13-го/II я ходила в клуб М.Г.У., где выступали челюскинцы. Естественно, что там был и Володя Шмит. Славный мальчик – вот настоящая культура: прост умен, ни тени самомнения, сдержен, любознателен и главное большая сознательность и в то же время все свойственное данному возрасту. Не даром он с первых дней стал любимцем группы, да пожалуй, вернее сказать, школы.

«Мама очень волнуется, а я так уверен в отце, что даже мысли не допускаю о том, что с ним может что-нибудь случиться! Т.е. случиться то может, но он найдется, выкарабкается Ну м.б. зазимуют – это почти наверняка. Может пароход раздавить, хотя этого я не думаю. Но если бы ⁵ даже это и случится – отец найдется. Не м.б. чтобы они погибли! Я совершенно, совершенно в этом уверен и мать стараюсь уверить… А она очень волнуется. Главное ей это очень вредно, ей нельзя волноваться, а вот ничто с нею сделать не могу».

14/II-10ч. вечера7. Как всегда за час до занятий влетаю в школу. Светит солнце, на душе радостно и легко. Отворяю двери – целая толпа ребят буквально набрасывается на меня

– Ну, что же вы как долго не идете! Мы ждем, ждем! в голосах раздражение, нетерпение.

Я поразилась.

– Да что вы, ребята, до урока время еще масса⁸? Лица странные, нервные, взволнованные. Минута тишины и вдруг один голос ⁹ как то сразу снизив голос – «Так вы еще ничего не знаете?» и в ¹⁰ сразу много голосов:

– Челюскин утонул!

– Какая чушь! Что вы глупости повторяете?

– Нет, правда! правда! Уже в газетах есть. Вот смотрите, читайте!!!

Хорошо. ¹¹ «Читайте» Разве я могу читать? бешено колотится сердце, буквы прыгают, руки, ноги похолодели. Не могу дышать! Как хорошо, что звонок отозвал ребят

Первое, что начинаю осозновать – чей то крик

– Ведь только пароход утонул, а Шмит и все люди целы!

Двигаюсь, как лунатик. Какой то голос требовательно кричит: «Возьми себя в руки! Ты в школе»! Понимаю и не могу. Не могу опомниться, прийти в себя. В руках газета, но везде люди, а мучительно хочется остаться одной. Наконец все разошлись по классам. Хорошо, что у меня нет урока. Тихо. Как вор, оглядывая пустую комнату, развертываю газету, забираюсь в самый уголок – читаю. Читаю и как то плохо осознаю, чувствую ужас и не могу осознать гибели только судна. А впрочем, какие шансы на спасение? Движущийся лед, надвигающиеся торосы, пурга, пронизывающий ветер, полярная ночь, ах нет… Какая возможность спасения? В си13 Совершенно забываю о школе. Перед глазами во мгле и холоде, сбиваемая ветром с ног толпа обреченных людей и между ними Отто Юлиевич и Воронин. Как ярко сияют перед глазами их лица. Ветер рвет бороду Шмидта. Он весь внутренне потянулся, спокоен, уверен. На него все смотрят, от него ждут помощи, на него надеются. Он это знает, чувствует, и потому так четки его распоряжения, потому он держет-ся особенно «обыденно». Прежде всего надо людей занять, отвлечь, организовать. И уже с улыбкой бодро и «весело» начинает он новую жизнь на льдах. Разве наедине с Ворониным он позволит себе высказать настоящие свои мысли, но отнюдь не при всех. Слово Шмидта – закон, и все повинуются ему. Ну, хорошо, устроятся, а потом? Ведь ни один ледокол туда не подойдет и аэроплан в условиях арктики зимой не действует: обледенеет и упадет… Льды потащат с северу или, что не лучше вдоль берегов С. Америки, в течение, в котором никто не спасался…

Я ничего не видела и не слышала. Кругом начиналась жизнь. Обществоведка подошла в плотную. Да что с вами? О чем плачете? – «Я? плачу? С чего вы взяли?» и вдруг не выдерживаю.

– Вы хоть скажите что случилось? У вас горе?17

Не могу говорить, - показываю ей газету, она читает и не понимает: «Так у вас там есть кто-нибудь из близких?»

Как странно… она не понимает… разве они не близкие? А Володя? Как он? Вчера еще он говорил, что за отца спокоен…

– Возьми себя в руки! кричит голос во мне. Я впиваюсь зубами в руку, кусаю ее до крови, и это помогает. Боль физическая точно захлопывает окошко внутренней боли. Теперь ее надо не выпускать. Сегодня приемный день, опять посетители. Ребята будут заглядывать в глаза. Держись!

– В.А! На вас сегодня спрос! Возвещает секретарь. Проклиная всех и вся холодная и деревянная поднимаюсь в педагогический кабинет.

– А мы к вам. Можно… у вас в VI 3-й урок кажется

– Пожалуйста! Конечно!

А в голове растеряно бьется вопрос: а что сегодня у меня должно быть? Все вылетело! Да! Районирование! Как глупо, ну зачем оно нужно? Это так мало значения имеет? А Володя пришел?

Звонок. Иду с хвостом посетителей. У дверей в корридор группа старших.

– В.А. Вы газету читали?

– Читала, да. Что ж делать? Спасем!

Если бы я верила тому, что говорила!

VI-ая гр. Как пусто в ней сегодня: Шмидта нет. Он часто прихварывает, но тогда на это не обращаешь большого внимания. Конечно, отсутствие каждого мыслящего учащегося заметно… Но сегодня – это зияющая пустота как я ненавижу сейчас этих посетителей! Ну зачем они приходят? Я такой же рядовой педагог как они, какого чуда ждут они от меня? Что я смогу им дать, особенно сегодня!

– Возьми себя в руки! Ты в классе! Сегодня приемный день!

Начинаю урок: «Ребята! возьмите тетради и карандаши. Взгляните на эти 2 карты: Это карта России, разделенной на губернии, а это СССР. В чем разница…». Урок начина ²¹ идет «нормально», только моего «я» в нем нет.

Как пусто на 9ой парте слева! И Ронина нет. Володя с матерью. Конечно…

Урок сменяется уроком. Кто то из ребят сказал, что я сегодня «чужая». Как это правильно сказано.

5 часов прошло хорошо. Звонок. Иду в 5 гр. Это они встретили меня утром. Это они дали газету. С ними мы каждый урок начинаем с одного и того же: «Где Челюскин?» Они²² и сейчас они не шумят.

– Можно запереть дверь, а то всегда 6ой урок открывают

– Можно.

Но едва щелкает замок, как ребята точно срываются с цепи:

I24

– Не25 будем сегодня заниматься! Задайте нам побольше, мы все выучим сами, а сейчас расскажите нам о Шмидте!

– Целый день ждали, просто невозможно! Расскажите нам все о Челюскине!

– Ребятки! Ведь я знаю только то же, что и вы! Что же я могу вам сказать?

– Нет! Вы знаете как там! Как вы думаете! Ведь надо скорей! Надо спешить, а то они погибнут! Не будем заниматься по обыкновенному! Теперь «то» ²⁶ неинтересно.

Да, я согласна27: «теперь «то28» не интересно!» Теперь интересно только о Шмидте, о Челюскинцах. Я вполне признаю29 правильность требования ребят и без малейшего колебания я отстраняю30 очередную тему, и мы углубляемся31 в область Арктики. Я рассказываю32 им об течениях с-восточной части Полярного моря, о ветрах и толщах льда, я передаю33 им то, что я слы- шала36 от Шмидта на его37 докладах38, о походе Сибирякова и о зимовке Ушаковцев. Я гово-рю39 им об опасностях и трудностях40 челюскинцев41 в их лагере. Мы говорим42 о возможных мерах к спасению.

Я говорю спокойно, что их спасут, что в нашей Советской стране для героев найдутся меры спасения,43 такие же герои. Что мы не должны расспускать себя, допуская мрачные мысли. Мы должны честно делать свое дело, чтобы стать на смену героям которых, конечно, спасут.

И по мере того, как я это говорю во мне самой из глубины моего я крадется робкая надежда «м.б. спасут», «м.б. и правда удастся». Удастся ли?

Когда мы кончили, и все разошлись, я увидела чью то маленькую фигурку в уголке класса. Я подошла. Эта – маленькая Дюшевская приткнулась и горько плакала.

– Не надо, деточка!

– А если… если… их не спасут… я не могу….

Теперь все спит. Тихо и холодно.

«Холодно»… а они? Как ночуют они эту ночь?

Отто Юлиевич! Будете ли Вы сегодня спать? Отто Юлиевич! А чувствуете ли Вы, что вся страна, все мы, от крошки девочки с большими глазами до старого учителя – все, все там с вами, и каждый бы из нас был бесконечно счастлив, если бы мы погибнуть там, спасая Вас.

Кто то мне говорил, что Воронин чуть не погиб во время войны, и его спасение можно считать чудом. Неужели он спасся тогда, чтобы погибнуть сейчас?

5/44Организуется правительственная комиссия по спасению Челюскинцев. Во главе поставлен Куйбышев. Это хорошо. Я рада, что именно он его та…45

15/III⁴⁸ Д икая драк а ⁴⁹. Один малыш сидит на другом и буквально осыпает его ударами. Они выбрали хорошее место: сюда⁵⁰ редко кто заходит. Я не знаю их имен⁵¹ , э то⁵² ребята I ст .⁵³ Тот, который колотит – ожесточен. Его глаза злобно сверкают и он бьет изо всех сил, но ⁵⁴ увлекся так, что не вид ал меня ⁵⁵. С трудом унима ю ⁵⁶ буяна, который неудовлетворен своей расправой: «Погоди, еще получишь!»

– Да за что ты его так?

– А за то, что гадости ⁵⁷ говорит! Его бы не так еще надо, да! Да я еще ему наложу!

– Да я… да он… дурак… я…. всхлипывает битый ⁵⁸

– Повтори! Повтори! Наступает победитель. Я тебя научу такие вещи говорить!.. Ну!

– Да я же правду сказал! Ну спроси В.А.

Драчун возмущен и шагает ко мне

– Он знаете, что сказал?

– Нет не знаю

– Он сказал, что Челюскин утонул! И что Шмит и Воронин, про которых вы нам рассказывали, все утонули !⁵⁹

– Нет, я сказал «Челюскин», а про людей не успел он⁶⁰ как зверь на меня набросился; всхлипывая оправдывался побитый. Драчун смотрит мрачно и выжидает. Его смущает очевидно то, что я не пробира ю ⁶¹ за такие глупости. ⁶²

– Ну иди, вымойся, говор ю я ⁶³ побитому и другой раз передавай вернее! а когда тот уходит, подхо жу ⁶⁴ к драчуну.

– Пойдем65, я тебе все расскажу.

Мы уходим на заднюю лесенку и усаживаемся ⁶⁶ на ступеньку⁶⁷. Уроки кончились и уч-ся расходятся. Сюда тем более никто не придет. Славный мальчик! Его взволновало известие, и он накинулся на того, кто его ему принес ⁶⁸.

Я рассказыва ю ⁶⁹ ему ⁷⁰ все что зна ю ⁷¹, все, что дума ю ⁷². Но малыш удручен, и мне ⁷³ не хочется его таким отпускать домой. Мы сид им ⁷⁴ с ним долго.

Наконец сдавленным голосом он75 гово-76

рит78: «А их непременно, непременно спасут?» – Думаю, что да! – «Думаю»! Нет вы мне дайте честное-пионерское!

– Этого я не мо гу ⁷⁹. Ведь там знаешь, какая природа… Пойдем к карте!

– Нет, там ребята!

– Да нет, ребята наверное ушли!

И мы ид ем ⁸⁰ в географический кабинет, запираемся ⁸¹ и снова долго говор им ⁸² у карты.

– Постой! Я тебе дам чудесную книгу! И я доста ю ⁸³ книгу Шнейдерова «Поход Сибиря-кова», а когда ты ее прочтешь то по ⁸⁴ увидишь, как действовал Шмидт, когда его возмущали слова противника. Мальчик су нул ⁸⁵ книжку за куртку и ушел ⁸⁶.

Да, так переживают волнение дикари. Славный малый!

Ведь двиго ⁸⁷ внутренним двигателем у него в данной драке было чувство гражданской скорьби.

Собрание географического кружка.

– У меня предложение! и у меня! и у меня!

Даю ⁹⁰ слово подряд. Сводится к одному: вы де лить секцию по изучению севера. Почти весь кружок уходит в эту секцию. «Краеведов» осталось только 6.

– А у меня еще предложение! Давайте Шмидту пошлем телеграмму!

– Да там телеграфа нет.

– Ну по радио.

– Что же мы скажем?

– Пускай не горюет, что «Челюскин» утонул, Наплевать на пароход – лучше построим!

– А деньги? спрашивает товарищ.

– Деньги собирем!

– Дур ак ⁹¹. Ведь нужны тысячи, сотни тысяч! Откуда мы их возьмем?

– Сам ты дур ак ⁹², соберем! Не мы, а все все, ну как заем, понимаешь? Ведь нас много! Сколько людей в С.С.СР, В.А.»? спрашивает он меня .⁹³

– 168 мил.

– Ну вот! Это по рублю так и то построим.

– Пароход построим! Только, чтобы они спаслись! Где взять второго Шмидта? Ворони-на?95

– Да что вы, ребята? Конечно спасем. Про комиссию правительственную читали?

– А Куйбышев хороший? Надежный ⁹⁶?

– Еще бы!

– Тише вы! Останавливает председатель кружка ребят. Тише. Слово для доклада о Куйбышеве предоставляется В.А. Рауш ⁹⁷.

Да! Ребята ставят перед нами трудные задачи. Но отступать нельзя. О Куйбышеве, впрочем, мне говорить не трудно. Я считаю его исключительно умным и дельным. Только вот биографии его я не знаю и потому на некоторые вопросы ответы не даю.

7/98 Жизнь идет своим чередом. Как странно. Разве можно жить так же, когда они там на дрейфующей льдине.

18/99 Володя ныряет глазами и старается не показываться на глаза. Славный мальчик! Неужели он думает, что у меня не хватит такта не говорить с ним о Челюскинцах? Как мало дают газеты!

Сделано для спасения будет, конечно все, но… «смогут ли сделать»?100 Я уверена в благополучном исходе лишь тогда, когда говорю с ребятами. Когда же я остаюсь одна тысячи сомнений не дают мне покоя.

20/101 Как странно. Со всеми взрослыми я чувствую себя далекой и чужой. Только одного человека хотела бы видеть. Этот человек – мать Володи. Она наверное исключи- тельный человек, потому что она так исключительно воспитала своего мальчика.

Что в Володе особенно хорошо? Чем он так выделяется от остальных ребят? Это – большая внутренняя культура Это – большая простота и естественность Это – большие умственные способности и развитость

Это – большая скромность и сознательность. Это один из тех, которым хочется побольше дать, потому что то, что ты дашь, ты не бросишь на ветер.

В нем нет и надорванности, ни изломанности, ни самовлюбленности, ни чванства. Он не переоценивает себя и скорее сознается в своем незнании, чем выдвинет свое знание на показ.

Будь спокоен, Володя Шмидт, я не заговорю с тобою об Челюскинцах пока ты сам не заговоришь. Ты спокоен но твои глаза сейчас всегда опущены вниз. Не потому ли, что ты не хочешь показать своих сомнений.

Отто Юльевич! Хороший у Вас мальчик. Если бы таких было много, наше педагогическое было ¹⁰³ являлось бы сплошным праздником. Отдавая нам сына, Вы спросили. - «Какие на меня ложатся обязанности, как на родителя ученика Вашей школы? Мы ответили Вам: «По возвращении сделать нам доклад нашим ребятам.» - «Даю слово», был Ваш короткий ответ. Его знают все учащиеся школы. Его выполнения ждут все. Сможете ли Вы его выполнить?

Эх! Разве это важно? Сохраните себя! Глупо! «Сохраните», разве это в его власти.

Подготовлено к печати Арсением Мишеневым ¹¹⁴