XVIII век: текст, написанный женщиной (к вопросу о включении женской литературы в образовательные программы школы и вуза)

• ⁸ Васин К. К. Творческие взаимосвязи марийской литературы / К. К. Васин. Йошкар-Ола, 1969. С. 7. ' ‘ '

* Ермаков Ф. К. Творческие связи удмуртской литературы с русской и другими литературами / Ф. К. Ермаков. Ижевск, 1981. С. 7.

• ¹¹ Владимиров Е. В. Межнациональные связи чувашской литературы / Е. В. Владимиров. Чебоксары, 1970. С. И.

* Родионов В. Г. Чувашский стих : Проблемы становления и развития / В. Г. Родионов. Чебоксары, 1992.

• ²³ Брыжинский А. И. Особенности становления и развития жанров прозы в мордовской литературе / А. И. Брыжинский И Аспект-1991 : Исследования по мордовской литературе : Соврем.

лит. процесс, вопросы поэтики жанров : Тр. НИИЯЛИЭ. Саранск, 1993. Вып. 106. С. 175.

^ Ванеев А. Е. Коми-зырянское просветительство. Сущность и своеобразие/ А. Е. Ванеев. Сыктывкар, 2001. С. 4—5.

Поступила 17.11.04.

XVIII ВЕК: ТЕКСТ, НАПИСАННЫЙ ЖЕНЩИНОЙ

(К вопросу о включении женской литературы в образовательные программы школы и вуза)

Е. А. Николаева, доцент кафедры русской и зарубежной литературы филологического факультета МГУ им. Н. П. Огарева

Статья посвящена уникальному явлению отечественной культуры — женской литературе. Рассматривается проблема ее значимости для современного гуманитарного образования. Обращение к этому пласту литературно-художественного творчества способствует созданию более полной картины исторического развития общества, что приводит к повышению общекультурного уровня человека, оказывает благотворное влияние на гармоничное становление личности. Автором исследуется женская литература XVIII в., отражающая социокультурные особенности женской ментальности данного периода.

«Для гармоничного становления личности необходимо ее развитие во многих направлениях», — таково одно из основных положений современной педагогики, уже обладающее статусом априорности. Однако нередко оно подменяется обращением к традиционным, проверенным временем догмам, которые, к тому же, отличаются «однобокостью» и предвзятостью оценки того или иного феномена культуры. Все это приводит к исключе нию феномена из образовательных программ и, как следствие, к оскудению общекультурного уровня человека. Такая участь на долгие годы была предопределена женской литературе, без изучения которой сложно представить историю развития человеческого общества, а его гендерная обусловленность очевидна.

История, как вербально зафиксированная, так и происходящая, может быть воспринята как текст, понимание которо-

#Е. А. Николаева, 2005

го подразумевает в том числе и обращение к окружающему его контексту. Мы разделяем точку зрения Ю. М. Лотмана, полагающего, что, реализуясь в настоящем, текст содержит в себе бесконечный потенциал будущих «воплощений», являясь одновременно средоточием духовного опыта прошедших эпох. По мнению культуролога, текст — это не только генератор новых смыслов, но и конденсатор культурной памяти, или традиции1.

Функция сохранения и транслирования традиций от поколения к поколению с древнейших времен является прерогативой женщины: именно на ней лежала забота о внутреннем сохранении Рода, в отличие от внешней охраны и защиты, которая возлагалась на плечи мужчины. Поэтому произведения, созданные писательницами— носительницами культурной памяти, в большей степени отражают мельчайшие изменения традиций, происходящие в обществе. Убедительным доказательством тому служит русская женская литература XVIII столетия.

Художественно оформленное воплощение женской ментальности в литературном творчестве начинается в середине XVIII в., точнее в 1759 г., когда было опубликовано первое произведение, вышедшее из-под пера писательницы. Им стало стихотворение Екатерины Александровны Княжниной, урожденной Сумароковой. Именно эта дата видится нам «отправной точкой» профессиональной истории женской литературы, сумевшей необыкновенно тонко передать социокультурные нюансы данной эпохи.

«Новая» европейская культура, утверждение которой в нашей стране пришлось на XVIII столетие, принесла с собой и новый тип современного человека — маскулинный тип, нашедший свое ярчайшее воплощение в личности Петра I. Гендерная унифицированность общества означала наличие рядом и идеала женственности, способствовавшего укреплению мужского начала. Однако достижение такого идеала растянулось на долгие три четверти века, поскольку российские императрицы, правившие после Петра, несмотря на свою незаурядность, не сумели проявить себя жизнеустрои-тельницами и вершительницами судеб страны и народа настолько, насколько это удалось Екатерине II, привившей европейскую образованность на российскую почву.

Среди задач, поставленных императрицей, одну из самых непосильных составляло воспитание подданных. Понимая собственную значимость и одновременно уязвимость в глазах людей, ее окружавших, Екатерина Великая ежеминутно контролировала свое поведение, строго придерживаясь установленного ею распорядка дня и вникая во все дела. Достоинства императрицы — трудолюбие, мудрость, такт — вызывали глубочайшее уважение к ней, желание приблизиться к высоким стандартам.

Однако именно женская среда была особенно консервативной. Считалось незыблемым, что место женщины — у домашнего очага, под покровительством отца или мужа, образование же рассматривалось как мощный фактор тлетворного влияния на женское сознание. «Прадед не допускал мысли о воспитании детей; в те времена чада должны были удерживаться в черном теле в доме родителей, и он за порок считал, чтоб русские дворянки, его дочери, учились иностранным языкам», — вспоминала современница Екатерины II Е. А. Сабанеева2. Таким образом, вводом всестороннего образования в России императрице предстояло преодолеть вековую традицию, опирающуюся на многие века безоговорочного подчинения.

Поскольку одного — хотя и царственного — примера было явно недостаточно, 5 мая 1764 г. было подписано решение об учреждении Воспитательного общества благородных девиц. Так воплощались в жизнь просветительские планы императрицы и мечты о создании «новой породы» светских женщин, которые в том же духе воспитают своих детей, в свою очередь, продолжащих их дело, а результатом этого явится новое цивилизованное общество.

Образование, которое давалось молодых девушкам, соответствовало «тому духу, тому психическому строю и практическим навыкам, какие сложились в золотую пору нашего дворянского быта — быта очень твердого, очень высокого, о котором мы можем судить по множеству художественных отражений литературы, который мы все невольно любим уже в этих отражениях»^, Учебная программа содержала в себе изучение всего, что было необходимым для светской жизни: танцев, музыки, пения и т. и. Именно эти умения обеспечивали репутацию «ученой» девушки.

Просветительство императрицы к концу ее правления достигло значительных результатов: налицо были изменения в быту, окружавшем русское дворянство, ведь, изменяясь, человек изменяет и свою среду, которая, в свою очередь, диктует ему стиль поведения.

Что же представляла собой образованная женщина той эпохи? Итак, образованная русская женщина XVIII в. — это «особа, которая владеет одним-двумя иностранными языками, умеет прекрасно излагать свои мысли и в разговоре, и на бумаге. Она следит за новинками науки, литературы и искусства, читает журналы — российские и зарубежные. Она занимается самообразованием всю жизнь. Такая женщина умеет поддержать разговор на любую тему, и разговор этот будет приятен собеседнику. Она играет на музыкальных инструментах, танцует, может сделать портретный набросок и сочинить эпиграмму. Образованная женщина модно и всегда уместно одета. Ее манеры безупречны. Она любит прогуляться в саду и, может быть, даже заняться физическими упражнениями. ...минувшие эпохи, стремительно меняющаяся жизнь и по сей день вносит в этот образец лишь некоторые поправки»6,

В сущности, такой объем образования, воспитания и способ подготовки человека были направлены на развитие, во-первых, его собственной личности, когда она может проявить себя в разных областях жизни разумно, свободно и без неудобства для окружающих, а во-вторых, на выработку умения общаться с другими людьми. Именно этот аспект — цивилизованное общение с другими людьми — был особенно важен. Способ получения и объем образования отныне в немалой степени определяли внутренний облик женщины и ее последующую жизнь в целом.

Но все-таки несомненное новаторство (а воспитание и образование женщины воспринимались именно так) не выходило за жесткие рамки домостроевских традиций: будучи человеком нового типа, женщина по-прежнему должна была подчиняться стоящему выше нее мужчине. «Новая» женщина должна была обладать добродетелью. Изданное в 1764 г. «Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества» гласило: «Опыт доказал, что один только украшенный или просвещенный разум не производит еще доброго прямого гражданина; напротив, он становится вредным для того, у кого с юных лет не вкоренена в сердце добродетель»7. «Нас к добродетели Премудрость увещает»,8 — заявляла женская литература: это означало необходимость сочетать в себе разум и стремление к наведению и поддержанию порядка как в обществе, так и в семье. А порядок в семье — это прежде всего проявление женщиной таких качеств, как смирение и послушание.

Твоего отца любила, Взгляд его был мой закон; В сердце нежность всю хранила, В нем почтен был мною он, — свидетельствовала поэтесса В. А. Караулова9.

В своих действиях светское общество руководствовалось прежде всего Уставом Благочиния, принятым в 1782 г. Он призывал учитывать нормы, провозглашенные еще Новым заветом. «Муж да прилепится к своей жене в согласии и любви, — говорилось в Уставе. — Уважая, защищая и извиняя ее недостатки, облегчая ее немощи, доставляя ей пропитание и содержание по состоянию и возможности характера». Жена же должна была демонстрировать иное — покорность, терпение, пребывание «в любви, почтении и послушании к своему мужу»10. Таким образом, попытка Екатерины II создать женщину «новой породы» была не чем иным, как приданием новой формы старому содержанию.

Возможно, это несоответствие желаемого и действительного в какой-то мере и объясняет преобладание печальных мотивов в женской лирике:

Но, ах! Осуждена еще я в свете жить. Чтобы еще я в нем грустила и страдала, Несчастной жизнию себя обременяла!11

Потому и винит героиня стихотворения Е. А. Княжниной за то, что ее разлюбили, именно себя, что она изначально запрограммирована на чувство собственной неполноценности:

В какой мне вредный день, ты в том меня уверил, Что ты передо мной в любви не лицемерил? Что лести я твоей поверила себя?

Ты винен, только я виней еще тебя1',

Дух подчинения, смирения и послушания культивируется в семье и переносится на общественные отношения. Подрастающее поколение тоже воспитывается в наставлениях подчиняться и смиряться, ведь смирение — это залог будущего благополучия:

Любили чтобы Бога, Царя бы чли отцом, То верная дорога К блаженству в мире сем13.

Данная особенность женской лирики была отмечена пристрастной критикой еще в XVIII в., иначе из-под пера А. А. Турчаниновой не вышли бы «Стихи на неодобрение меланхолических чувствований в стихах»:

Мне советуют унылых

Мыслей не внушать перу И от чувствий, сердцу милых, Душу удалять свою.

Петь, настроив звучну лиру. Резвость юных страстных дней, Фимиам курить кумиру, С правдой спрятаться своей14.

Итак, в XVIII в. развитие женской ментальности проходит в основном в рамках программы, определенной государственной политикой и нацеленной на создание «новой породы» людей, специфической чертой которых должна быть добродетель. Это качество выступает в одном ряду с такими свойствами человеческого характера, как почитание, подчинение и смирение по отношению к человеку, старшему по социальному положению, возрасту и, традиционно, по полу Именно они преобладают в женской ментальности* отражаясь в женском литературном творчестве.

Глубоко специфично и свойственно этому периоду отсутствие в женском литературном творчестве единого целого идеального образа мужчины. В произведениях женщин-писательниц почти не содержится никаких его описаний: ни культурно-исторических, ни внешне эстетических, ни морально-нравственных. Однако он — незыблемая величина для женского мира Екатерининской эпохи, являющаяся — в силу традиций — своеобразным стержнем, скрепляющим многочисленные составляющие жизни женщины.

Мужчина обязательно подразумевается в контексте любви, причем спокойные, ровные отношения исключены: чувство может быть или всеобъемлющим, или не быть вообще. Причина опять-таки заключалась в условиях институтского воспитания, в которых оказывались или которым подражали большинство образованных женщин. Главный недостаток женщины XVIII столетия, по мнению историка В. О. Михневича, посвятившего женщине этого периода отдельный труд, заключался в том, что она жила исключительно сердцем и воображением,, без всякого участия рассудочных способностей, которые часто не развивались, а заглушались воспитанием. Молодость тогдашней девушки напоминала сладкий сон, сквозь розовую дымку которого все люди, а особенно ОН, воспринимались в прекрасных чертах, далеких от оригинала. Естественно, что подобная мечтательность разбивалась при соприкосновении с шероховатой действительностью, разрушая идеалы и доставляя молодым женщинам муки разочарования, нередко обращавшие жизнь в драму13. Отголоски подобной трагедии явственно слышны в стихотворении В. А. Карауловой:

За любовь мою презренье Ныне вижу от него;

Он не знает, что мученье Мне готовит из того А

Сдержанность интимной любовной женской прозы XVIII в. легко объяснима влиянием традиций Средневековья, диктовавших строжайшее подчинение женщины мужчине на всех уровнях общественной жизни. Ни одна из писательниц, несмотря на сделанный первый шаг, требующий немалого гражданского мужества, не нашла в себе силы разорвать круг этических норм и воспитательных стереотипов. Ведь этим, по словам Н. Л. Пушкаревой, она обрекла бы себя на одинокое противостояние тысячелетней традиции, диктовавшей иной стиль и образ жизни17.

Таков мир общества XVIII столетия, в котором проживает и который переживает женщина, отважившаяся перенести его изображение на литературную почву. И пусть это столетие стало временем появления лишь первых проб писательниц, пусть не сделаны ими открытия, подобные теории силлабо-тонического стихосложения В. К. Тредиаковского, все же ценность женского творчества неоспорима. Их наблюдательность, чуткость к веяниям эпохи и непосредственность в художественном отражении собственных переживаний не просто дополняют уже привычное изображение общества XVIII в., позволяя представить изменение и внешних «форм» существования государства (политики, экономики и т. и.), и внутренних традиций, являющихся культурной памятью русского народа, но и обладают, несомненно, педагогической ценностью.