Заметки о современной русской этимологической лексикографии

Аникин А. Е. Заметки о современной русской этимологической лексикографии // Вестник Бурятского государственного университета. Филология. 2021. Вып. 3. С. 3‒10.

Полтора десятка лет назад по инициативе акад. А. М. Молдована началась работа над «Русским этимологическим словарем» [РЭС], к настоящему времени издано 15 выпусков, охвативших отрезок словника от а - до е-. В связи с этим ниже излагаются некоторые соображения о месте [РЭС] в русской этимологической лексикографии.

Основным справочником по русской этимологии уже более полувека остается опубликованный в середине прошлого века «Russisches etymologisches Wörterbuch» М. Фасмера [Vasmer] и — главным образом для русскоязычного читателя — его перевод на русский язык ([Фасмер] или «русский Фасмер»), выполненный акад. О. Н. Трубачевым. В «Послесловии» ко второму изданию «русского Фасмера» О. Н. Трубачев не без сожаления писал об угасшей в «зародыше» мысли об «исправленном и дополненном» новом издании, замечая, что заложенную Фасмером основу

«можно дополнять и поправлять бесконечно» [Фасмер, т. 1, с. 564–565]. Как известно, первое издание «русского Фасмера», вышедшее в 1964–1973 гг., содержит многочисленные дополнения переводчика, помещенные в квадратных скобках непосредственно в тексте словаря. Еще одна серия дополнений появилась во втором издании (1986–1987), на сей раз в виде относительно небольшого списка в конце 3-го и 4-го томов. Сюда примыкает ряд этимологических иллюстраций к программным суждениям О. Н. Трубачева в цитированном «Послесловии» ко второму изданию. Со времени создания [Vasmer] появилась огромная этимологическая литература, в научный оборот введены целые массивы диалектного и исторического лексического материала. Велики достижения историко-сравнительного изучения русского языка, достаточно назвать исследования древненовгородского диалекта и его роли в развитии русского языка и его диалектов. Имеющиеся у Фасмера лексические, этимологические и библиографические сведения могут быть дополнены практически по каждому слову, как и сведения, касающиеся хронологии письменной истории слов. Новый материал требует и новых словарных статей, отсутствующих у Фасмера.

В дополнениях О. Н. Трубачева к «русскому Фасмеру» затрагиваются: а) состав словника — включение в него слов и словарных статей, отсутствующих в немецком издании [Vasmer]; представленные в [Vasmer]; б) этимологические толкования; в) датировка наиболее ранних письменных фиксаций слов. Нередко дополнение исчерпывается отсылкой к публикации, содержащей тот или иной научный результат. Дополнения к cловарю Фасмера значительно увеличивают его информативность, отражая немалую часть «послефасмеровского» вклада в изучение русского лексикона.

Недавней неожиданностью стало появление дополнений к Фасмеру Б. Л. Огибенина [Oguibénine, 2016], которую можно расценить как реализацию упомянутого «угасшего» намерения О. Н. Трубачева. Объем дополнений и уточнений, предлагаемых Б. Л. Огибениным, существенно больше, чем в первом и втором изданиях «русского Фасмера» вместе взятых. Они относятся к более чем тысяче словарных статей, причем речь идет, как правило, о лексике основного словарного фонда. Правда, Б. Л. Огибенин в своей книге концентрируется главным образом на индоевропейских (по большей части индо-иранских) соответствиях русских слов, иногда отдаленных и не столь существенных для русской этимологии.

[РЭС] тоже вырос из попыток автора этих строк осуществить намерение О. Н. Трубачева относительно новой серии дополнений к Фасмеру: но работа с самого начала стала превращаться в нечто более развернутое и масштабное, нежели подобная серия в том виде, в каком она составлялась О. Н. Трубачевым. Основная задача РЭС состоит в том, чтобы по возможности отразить достижения последних десятилетий в этимологическом изучении русской лексики, опираясь на [ЭССЯ], [SP], этимологические словари русского и других славянских языков, — [Черных; ЕСУМ; ЭСБМ] и др., и прочую научную литературу. Самостоятельный интерес, как представляется, может иметь осуществляемое в статьях РЭС соположение слов, почерпнутых в разных диалектных и исторических словарях и относящихся к хронологически разным пластам русской лексики (XI–XIV, XVI–XVII, XVIII, XIX–XX вв.).

В отличие от содержащихся в «русском Фасмере» дополнений О. Н. Трубачева [РЭС] способен выступать как самостоятельный справочник по русской этимологии, что обеспечивается главным образом количественными показателями. Словник [РЭС] намного превышает фасмеровский. И все же, по убеждению автора этих строк, [РЭС] является скорее не словарем, а материалами для этимологического словаря. Поначалу название словаря и включало слово «Материалы». Вскоре однако стало ясно, что такое название влечет затруднения с публикацией словаря, и его пришлось заменить на [РЭС].

Словарные статьи опубликованных выпусков [РЭС] состоят в основном из данных, почерпнутых в диалектных и исторических словарях русского языка, и сводок из этимологической литературы, прежде всего этимологических словарей (откуда по преимуществу черпается и иноязычная лексика), лишь в малой степени основываясь на привлечении и анализе памятников письменности, что несомненно является недостатком. Максимального прогресса в сравнении со словарем Фасмера, как не раз указывалось его критиками, главным образом отечественными, можно добиться лишь при интенсивном и квалифицированном использовании первоисточников — летописей и т. п. памятников письменности. В этом плане предпочтительнее выглядит словарь [Черных], в котором довольно широко представлена разработка истории слов по памятникам письменности. Однако этот труд явно проигрывает Фасмеру в собственно этимологическом плане и к тому же имеет весьма ограниченный словник. Другой известный словарь — [ЭСРЯ МГУ] — также имеет ограниченный словник и в большом количестве привлекает поздние заимствования типа интернационализмов.

Можно сказать, что [РЭС] представляет собой собрание дополнений к словарю М. Фасмера, перешедшее благодаря их количеству в новое качество. Упомянутый изъян в определенной степени компенсируется больши́м объемом [РЭС] и возможностью опираться на новые обширные лексикографические своды старо- и древнерусской лексики, которых (как и многих других новейших источников) не было в распоряжении М. Фасмера. При отборе лексики в [РЭС] продолжается фасмеров-ская традиция. Она несомненно была близка и О. Н. Трубачеву, который описал ее в «Послесловии» ко второму изданию «русского Фасмера»: внимание к темным и редким словам; приоритет слов, тесно связанных с традиционными культурой, историей, бытом и контактами русского народа перед поздними заимствованиями и прочими названиями современных, в том числе профессионально-технических, реалий; привлечение «традиционной ономастики». Эти черты фасмеровского словника как безусловно положительные отмечались уже в первых рецензиях на [Vasmer]. Существенным подспорьем при подготовке РЭС стала этимологическая картотека, составленная Группой этимологического словаря русского литературного языка, работа над которым велась в Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН со второй половины 80-х до начала 90-х гг. XX в., но затем по разным причинам прекратилась. Опыт работы этой группы также был весьма ценен [Аникин, 2016].

Ценным подспорьем в работе над [РЭС], помимо трудов по праславянской лексикографии (во времена Фасмера находившейся на ранней стадии своего развития), прежде всего [ЭССЯ] и [SP] (см. [Трубачев, 1978, с. 15; Трубачев, 1985]), являются региональные этимологические словари. Эти труды (и будущие труды на ту же тему) составляют диалектную или региональную этимологическую лексикографию, опирающуюся на появившиеся в послефасмеровское время словари, картотеки, атласы и другие труды по диалектам и диалектной лексике. Хорошим образцом диалектного этимологического словаря в славистике является посвященный кашубскому языку или диалекту польского языка [Варбот, 1997]. Подготовка новых диалектных этимологических словарей русского языка составляет перспективное направление развития русской этимологии. Имеется ряд трудов этого рода, посвященных как исконной, так и заимствованной лексике.

Это прежде всего огромный труд С. А. Мызникова [2019]. Словарь охватывает примущественно лексику говоров Северо-Запада, в основном финно-угорского происхождения, но привлекается и материал говоров Центра, Поволжья, Урала и др., в том числе и исконного происхождения [Аникин, Муллонен]. Труд Мызникова убедительно демонстрирует перспективность и/или реалистичность создания диалектных (и иных «частных) этимологических словарей русского языка и подтверждает, что диалектный этимологический словарь является «научно необходимым и самодостаточным научным проектом» [Варбот, 1997, с. 193], споcoбным дать выигрышную точку зрения на лексику языка.

Далее необходимо отметить [МСФУСЗ] и связанные с ним многочисленные труды екатеринбургских специалистов, содержащие оригинальные этимологичeские разработки по русской диалектной (чаще севернорусской, уральской) лексике. Словарь [Аникин, 2000] посвящен, как видно из заголовка, заимствованной лексике, но включает и некоторое количество исконного материала. Опыт работы с сибирским материалом подсказывает, кстати, желательность создания нового Общесибирского диалектного словаря с историческими данными по памятникам письменности и другим источникам, включая сведения о происхождении слов (заимствованных). На основе такого труда легче было бы составить и новый, более полный этимологический словарь сибирских говоров. Данные для такого словаря могут быть почерпнуты также из словаря говоров Алтая [Шелепова; Шелепова 2010].

Опубликованные небольшими частями Материалы для словаря севернорусских говоров А. С. Герда (см., например, [Герд, 1999]) концентрируются на выяснении путей проникновения лексики в эти говоры (ладого-тихвинские и др.) и истории значений слов в географическом аспекте. К сожалению, замысел севернорусского словаря, каким его представлял А. С. Герд, в полной мере остался неосуществленным. Имеющиеся же «Материалы» для этого словаря, чрезвычайно лаконичные, в относительно небольшой мере касаются этимологической проблематики в ее обычном понимании, оставляя эту проблематику Фасмеру, ЭССЯ и иным словарям. При этом словник «Материалов» включает множество производных, которые едва ли подходят для «общерусского» этимологического словаря (вроде дворовик , дворовушка и под.), но вполне уместны в региональных. Реализуемое в «Материалах» «разделение труда» между региональным и «общерусским» словарем представляется перспективным, хотя и нуждается в совершенствовании. Диалектный словарь, не предполагающий подобного разделения, неизбежно будет содержать элементы тавтологии: его этимологические справки слишком часто будут просто повторять справки из «общерусского».

Отмечая оригинальность замысла А. С. Герда, нельзя не заметить, что на его «Материалах» как будто не сказались известные исследования древненовгородского диалекта и кривичских реликтов в псковских, новгородских и других говорах. Так, полагая, что псковско-новгородское зень ‘земля, поверхность земли’, как и синонимичные земь (в других говорах), происходит из * zemь , А. С. Герд [1999, с. 139], по существу, упускает важную диалектную особенность: форма зень сохраняет результат характерного для древненовгородского диалекта перехода - н ’- < - мл ’- [Зализняк, 2004, с. 77].

Из конкретных проблем обработки лексического материала в [РЭС] (и в этимологических исследованиях вообще) следует назвать связанную с семантикой — в связи с известным указанием М. Фасмера по поводу завершения работы над его словарем: «… я уделил бы больше внимания калькам и семантической стороне» [Фасмер, т. 1, с. 14]. Это указание несомненно было весьма значимым для О. Н. Трубачева (см. его «Послесловие» в [Фасмер, т. 1, с. 572–573]). Едва ли стоит думать, однако, что немецкий ученый имел в виду некую полную ревизию применявшегося им и современной ему этимологией сравнения анализируемых русских слов с семан- тически тождественной или близкой по значению иноязычной (славянской, индоевропейской и прочей) лексикой как обычную исследовательскую процедуру.

Вполне возможно, что Фасмер допускал корректировку указанного приема в сторону большего учета фактора семантической эволюции. Такая корректировка осуществляется в [ЭССЯ] и в целом ряде работ О. Н. Трубачева. Она выражается прежде всего в систематическом использовании данных типологии семантического развития. Важную роль при генетическом отождествлении слов, «основанном на значении» [Трубачев, 1976, c. 173–176], играют тезис о семантической реконструкции как «углубленном понимании значения» [Трубачев, 1988, c. 198] и связанные с ним понятия диффузии значений омонимов в контекстах, обнаруживающих их нейтрализацию, наподобие топить лед , воск [Трубачев, 1976, c. 168–170], cинкретизма значений и экспрессивности. Гораздо большая, нежели у Фасмера, роль семантической аргументации во многих статьях [ЭССЯ] сочетается с доминированием внутреннереконструктивного подхода [Хелимский, 1990, с. 144], что можно расценить уже не как корректировку, а как весьма радикальную ревизию исследовательских принципов М. Фасмера.

Систематическое использование применяемой в [ЭССЯ] семантической реконструкции приводит к тому, что в ряде статей словаря обнаруживается недостаточно мотивированное генетическое отождествление формально сходных, но семантически заметно различающихся слов. Серьезное расхождение («rozbieżność» в терминологии польских этимологов) значений, зачастую делающее затруднительной реконструкцию праславянской семантики, в ряде статей [ЭССЯ], особенно в первых 13-ти выпусках, становится одной из основных причин их критики со стороны [SP], где отклоняются многие десятки реконструированных в [ЭССЯ] праславянских лексем. За различием значений может скрываться не действие факторов семантической эволюции, а гетерогенность слов, а именно их заимствованное (субстратное) происхождение или принадлежность к разным этимологическим гнездам исконной лексики.

В качестве примера можно рассмотреть подачу в [ЭССЯ] русского материала в статье * xolujь , в которой отклоняется фасмеровская «концепция нескольких омонимов холýй разного происхождения» [ЭССЯ, вып. 8, с. 65]. Однако такое решение выглядит спорным. А именно «rozbieżność» значений, возводимых к * xolujь славянских слов (‘подстилка’, ‘плуг’, ‘стебель’, ‘слуга’, ‘нанос сора’, ‘рыболовный плетень’), позволяет реконструировать не праязыковое значение, а лишь семантический инвариант типа ‘нечто связанное со стрижкой, резанием’, который строитcя на трактовке * хolujь как деривата от * xol- ‘стричь, резать’ [Там же]. При подобном подходе нивелируются географические и иные особенности слов: так, по существу, теряет свое значение тот факт, что рус. диал. хόлуй ‘рыболовный плетень’ распространено в севернорусских говорах, имеет начальное ударение и исход на - уй . Эти особенности объясняются при его рассмотрении как прибалтийско-финского заимствования (Я. Калима): а именно в [Фасмep, т. 4, с. 259] приводится в качестве этимона русского слова фин. kolu ‘рыболовный закол из свай и прутьев’. Субституция п.-фин. - u > рус. -уй регулярна.

Рус. диал. хόлуй ‘нанос речного сора водой (также ‘хлам’, ‘наносный лес на берегах рек’) известно в новгородских, архангельских, олонецких, вятских, пермских, уральских, сибирских и других говорах и явно распространилось в ходе новгородской и / или севернорусской колонизации. Этой лексеме удовлетворяет прибалтийско-финский этимон (Я. Калима) — фин. kalu ‘вещь, предмет’, эст. kalu ‘хлам’, которые также предполагают субституцию -u > рус. -уй. Развитие значение ‘вещь, предмет’ > ‘хлам’ > ‘наносный лес’ находит частичную аналогию в рус. диал. хлам- нúк ‘деревья по берегам рек и отмелях рек’ [Аникин 2000, с. 620]. Хотя объяснение Я. Калимы не свободно от фонетических проблем, оно все же предпочтительнее, нежели возведение хόлуй к праслав. *xolujь.

Рус. холýй ‘cлуга, лакей’ несомненно имеет сепаратную этимологию и вполне рационально сравнивается у Фасмера с нахáл , подхалúм , хόлить [Фасмер, т. 4, с. 258]. Не вдаваясь в подробности, можно cделать вывод о том, что отвергаемая в [ЭССЯ, вып. 8, с. 65] фасмеровская «концепция нескольких омонимов холуй разного происхождения» скорее правильна.

Отнюдь не идеализируя семантическую реконструкцию Фасмера, можно заметить, что его конкретные результаты в ряде случаев представляются более осторожными и надежными, нежели позднейшие, основанные на оригинальных и смелых семантических и иных решениях.

Несколько заключительных замечаний. В последние десятилетия складывается следующая картина русской этимологической лексикографии: «общерусский» словарь как основной справочник по русской этимологии (в этой роли сейчас выступает [Фасмер]) и поддерживающие и одновременно «разгружающие» его этимологические словари, специализирующиеся на отдельных пластах корпуса русской лексики и описывающие их подробнее, нежели это может быть сделано в «общерусском» словаре. Сюда относятся уже имеющиеся или потенциальные диалектные этимологические словари, словари тюркизмов, балтизмов и др. Праславянская лексикография создает благоприятные условия для лучшего описания пра- и исконно славянского фонда русского и других славянских языков.

Для большинства языков Европы к настоящему времени имеется выполненный на основе современных научных представлений этимологический словарь, как правило, компактный, однотомный. К числу таких работ относятся, в частности, недавно завершенные и опубликованные словари словенского, польского и литовского языков. Создание подобного труда для русского языка, который сменил бы словарь Фасмера в качестве «общерусского» словаря, представляется насущной задачей отечественной этимологии. Она может быть выполнена за относительно короткий срок небольшим коллективом специалистов, возможно, и специалистом-одиночкой. Однотомник мог бы быть издан большим тиражом и стать кроме прочего новым академическим ответом на разного рода лженаучные этимологические публикации, в которых сейчас нет недостатка. Из других задач следует отметить целесообразность создания нового словаря тюркизмов (монголизмов или даже ориентализмов) русского языка, не говоря о других частных словарях. Несколько отступая от темы, следует заметить, что созданию такого словаря очень способствовал бы словарь бурятских диалектов, подобный, например, известным словарям якутских диалектов.