Гуманистическое преломление концепта "всеобщность" в утопических проектах А.А. Богданова и В. Хлебникова

Матрица утопического типа сознания (УТС) – это стабильный каркас из концептов («счастье», «разум», «государство», «норма» и др.), связанных между собой сетевым способом. Поэтому, например, В. И. Мильдон считает, что утопия не развивается и обречена на замену «историческим» сознанием [7, с. 15]. Однако утопий не становится меньше и интерес к ним не ослабевает. Новые утопии возникают за счёт развития содержания утопических концептов и/или их новых комбинаций: утопист не меняет состава концептов, но, предлагая свой вариант их сочетания, выдвигает на первый план один или несколько базовых концептов в качестве ведущих. Развитие концептос- феры происходит также путём своеобразного «почкования»: новый концепт формируется на основе фреймовой структуры базового концепта за счёт усиления и наполнения самостоятельным содержанием слотов этой структуры: «золотой век» → «время» → «ускорение» (концепт советской социальной утопии, возникший в первой трети ХХ в.); «разум» → «философия / математика» → «наука» → «техника»; «счастье» → «благо» → «пища»; «государство» → «норма» →«закон» и т. д. «Отпочковавшиеся» концепты, вступая в новые связи, сохраняют и укрепляют целостность концептосферы УТС.

Среди концептов УТС есть такие, которые сложились в самостоятельную сущность относительно недавно, хотя предпосылки для них находим в греко-римской или библейской мифологических традициях. К ним относится концепт «всеобщность» – многоплановый концепт, утверждающий всеохватность, массовость, универсальность, закономерность утопической идеи. Это «зонтичный» концепт, встраивающийся в другие утопические концепты: всеобщее, абсолютное, счастье; мировой пролетариат; всеобщее равенство; всеобщие нормы; мировой закон, мировое государство и пр. Он связан с ожидаемой полнотой счастья, достижением идеала и абсолюта во всем, обеспечивает вселенский масштаб социального проекта.

Другой гранью концепта «всеобщность» является непримиримость в отношении инакомыслящих. Допуская определенное разнообразие (например, разные виды и формы труда, искусства) социального взаимодействия, концепт «всеобщность» не предполагает отклонений в оценке продвигаемой утопической идеи: идея должна удовлетворять всех, иначе она не может считаться всеобщей, абсолютной, идеальной. Требование всеохватности стало методологическим основанием не только для самих утопистов, но и критиков теорий всеобщего блага, доказывающих абсурдность практической реализации «благих» начинаний с помощью принципа «reduction ad finem».

В развитии концепта «всеобщность» есть несколько «точек роста»:

• 1.    Утопизм XVIII в. – эпохи завоевания новых земель, впервые соединивший идею колонизации с темой Космоса («Ми-кромегас» Вольтера; «Дворянин-философ» Ф. Дмитриева-Мамонова и др.). Эпоха энциклопедистов заложила методологические основы познания и социального проектирования, прочно связав концепты «наука» и «управление»: широкая просвещённость становится необходимым качеством властителя государства. В УТС закрепляется потребность подводить под утопическую идею научную основу.

• 2.    Технико-технологическая революция середины XIX века с её практикой демонстра-

• цией достижений человечества на всемирных выставках, которая укрепила веру человечества в свои силы, дала лавинообразный рост утопических проектов и наметила праксиологический вектор развития УТС.

• 3.    Формирование теории космизма (в 1860-е гг. Н. Фёдоров начинает писать свою «Философию общего дела»). По замечанию В. В. Лыткина, «русский космизм, вызрев в недрах философии всеединства, стал феноменом в истории мировой философии, счастливо связав историю человеческой культуры прошлого с современной и будущей глобальной практикой человечества» [6, с. 272].

Энциклопедизм в утопии был заложен в «Государстве» Платона, где задача управления была передана классу философов, а изучение математики составило основу образования в идеальном государстве. В эпоху Просвещения и позже, в XIX и в начале XX века, наука взошла на алтарь в философских трудах и литературных утопиях. В 1918 г. А. А. Богданов утверждал: «Пока рабочий класс не овладеет наукой, он не может, не должен предпринимать попытки осуществить социализм» [2, с. 69]. (Ср.: «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество» – В. И. Ленин). В этом смысле масштаб и многоплановость таких личностей, как А. Богданов и В. Хлебников, соответствовали запросу времени.

• А.    А. Богданов (Малиновский) (1873– 1928) – писатель, философ, профессор политэкономии МГУ, идеолог Пролеткульта, революционер, врач, естествоиспытатель, член Социалистической академии наук.

• В.    Хлебников (1885–1922) – поэт, прозаик, теоретик литературы, лингвист-экспериментатор, исследователь глубинных пластов языка, художник; мыслитель, обучавшийся на математическом и естественном отделениях физико-математического факультета в Казанском и Санкт-Петербургском университетах, на факультете восточных языков (по санскритской словесности), на славянорусском отделении историко-филологического

факультета; крупнейший деятель русского авангарда, основоположник русского футуризма; учёный (профессиональные занятия орнитологией, участие в геологической экспедиции, увлечение фенологией); Председатель Земного Шара.

Философские задачи утопистов Хлебникова и Богданова, по сути, совпадали: каждый из них, вооружившись энциклопедическими знаниями, исследовал реальный и ирреальный миры, чтобы избавиться от их непредсказуемости, выработать новое универсальное Знание для человечества, которое позволило бы управлять тем, что ранее не подчинялось человеку. У Хлебникова – это Время, у Богданова – Человечество и Космос.

Хлебников и Богданов искали для своих концепций «исходные интуиции», им важно было ничего не упустить. В результате Богданов создаёт «Тектологию (всеобщую организационную науку ) », позволяющую осмыслить, изучить любое явление с точки зрения его организации и системного подхода,– основу теории систем, предшественницу кибернетики. Хлебников создаёт не теорию, но концепцию полного времени (трактат «Доски Судьбы», «Наша основа» и др.). Поставив в авангард концепт «время», поэт нашёл, математически вычислил, способ объединения с предками и потомками, открыл «канал» всевременной и всеобщей коммуникации. И в этом гуманистическое новаторство его УТС.

Богданов и Хлебников апробировали свои идеи и в художественной форме: Богданов – в романах «Красная звезда» (1908), «Инженер Мэнни» (1913), повести «День бессмертия» (1914) и др.; Хлебников – в сверхповести «Зангези» (1921), которая соединила все прежние его произведения в один сверхтекст. Отвечая на запросы времени, утописты конца XIX – начала ХХ вв. назначают в мессии мыслителя- деятеля , владеющего мировым знанием и способного применить на практике достижения человечества.

У Богданова мессией становится инженер, постигший законы науки и организующий мир на Земле и в Космосе. У Хлебникова – универсальный гений, ученый, астролог, шаман, сверхчеловек Зангези, (могатырь, мого-гур, могесник, времямаз, трубач- глашатай чистых законов времени), для которого открыты «коды» Мирового языка. История каждого народа ценна, т. е. избранность одного народа по отношению к другим (традиционная константа УТС) в его концепции не просматривается, только у России своя роль – воина-защитника, часового: «Волны народов одна за другой / Катились на запад: через дважды в одиннадцатой три / Выросла в шлеме сугробов Москва, / Сказала Востоку: «Ни шагу» [9, с. 77]. Главная задача Зангези – снять осаду временем, чтобы избавить человечество от тисков Прошлого, Настоящего и Будущего, принять ожидаемую бесконечность счастья и скоротечность жизни.

Свои «интуиции» Хлебников проверял математически, вдохновляясь геометрией Н. И. Лобочевского и математикой Г. Минковского [5, с. 96], теорией относительности А. Эйнштейна. О. Шпенглер, говоря о значении открытия теории относительности, как будто точно для Хлебникова обозначил план и метод поиска истины: «Несомненно, здесь даже не возникает вопрос об области жизни, судьбы, живого, исторического времени, <…> “время” относится к области непосредственного переживания и интуиции <…>. Не математика и абстрактное мышление, а история и живое искусство – и я прибавлю ещё: великий миф – дают нам ключ к проблеме времени” [13, с. 134, 138, 139]». Хлебников выбрал именно этот путь к постижению времени – через интуиции, мифы, историю, искусство, язык. В статье «Слово о числе и наоборот» (1922) он разъясняет: «Я не выдумал эти законы; я просто брал живые величины времени, <…> И числовые скрепы величин времени выступали одна за другой в странном родстве со скрепами пространства и в то же время, двигаясь по обратному течению» [12, с. 172–173]; «Я хотел найти ключ к часам человечества, быть его часовщиком и наметить основы предвидения будущего» [12, с. 169–170]; «Я был единственной скважиной / Через которую будущее па- дало / В России ведро» [10, с. 95]. Время для него – это пыльная дорога, которая проторена, исхожена предшествующими поколениями, стёршими «временную почву» в пыль. Выход один: нужна идея полного времени, которое человек сможет ощутить и прожить в единстве прошлого, будущего, настоящего.

В «объективе» взгляда поэта нависающая неотвратимость смерти и тема России, ищущей свой путь: « Если народ обернулся в ланей, / Если на нём рана на ране, / Если он ходит, точно олени, / Мокрою чёрною мордою тычет в ворота судьбы» [9, c. 44]. Народ России ищет свою Утопию; терпит лишения, страдает, совершая ошибку за ошибкой ( рана на ране ); защищает Русскую землю от нашествий. Это слепой, неосмысленный поиск своей судьбы, «ворота» которой пока закрыты, нужен ключ, «код доступа». Соединить параметры времени и пространства должен новый язык, который и создавал В. Хлебников как инструмент для всеобщего объединения всех народов и поколений. Он должен стать кодом к пониманию истины – законов времени: «Это звёздные песни, где алгебра слов / Смешана с аршинами и часами. Первый набросок! / Этот язык объединит некогда <всех>, / Может быть, скоро!» [9, c.48]. В. В. Бабков пишет, что для Хлебникова события Вселенной и истории человечества сплетены с событиями дня, поэтому он объединяет классический стих с лингвистическими экспериментами, с древней и новой математикой, с современным ему новым естествознанием начала века – общей и специальной относительностью, квантовой механикой, генетикой, космогонией [1]. Воображению, вере, интуиции поэт отводит роль поводырей мышления, азбуки ума .

У Богданова «инженерный» подход к решению вопроса Счастья в его организационной науке заключался в триединой организации – вещей, людей и идей, в систематизации огромного организационного опыта человечества в освоении материального и идеального миров. Высшей формой эволюции Вселенной Богданов считал человеческий коллектив, понимая под ним «стройную многомиллионную организационную систему, состоящую из индивидуумов» [3, с. 70], для которых Космос эволюционирует и организуется. Этот гуманизм и одновременно колониализм космизма Богданова противоречит идее Н. Фёдорова.

Мыслители решали общую проблему – проблему смерти человека. В трактате «Доски Судьбы» Хлебников признается: « Я хотел найти оправдание смертям ». В полном времени смерть не отрицается, но она теряет для человека свою невыносимую безысходность и несправедливость; обретает смысл в контексте вечной жизни в качестве своеобразного её «агрегатного состояния», «паузы». Задача человека – научиться высчитывать эти паузы, чтобы управлять временем своей настоящей и будущей жизни: « Сейчас, благодаря находке волны луча рождения, <…> меняется и наше отношение к смерти: <…> будем знать день и час, когда мы родимся вновь, смотреть на смерть как на временное купание в волнах небытия » [11].

Для Богданова смерть – вопрос, важный для научного миропонимания и эстетического «мирочувствования»: смерть есть путь обновления жизни и возможность развития. Поэтому Богданов посвящает свою жизнь не поиску бессмертия, как герой Фриде из его рассказа «Праздник бессмертия», а только продлению времени жизни, увеличению жизненных сил человека, поэтому писатель занимался гемотрансфузиологией, организовал и возглавил Институт переливания крови в Советской России.

Хлебников и Богданов солидарны и в стремлении объединения человечества. По мнению Богданова, мышление человека оторвалось от общественного и мирового целого, отсюда – неполнота жизни, разорванность мира, социальные противоречия, но «в раздробленном человеке со стихийной силой возникает потребность стать целым <…>. На этом пути совершается собирание человека» [3, с. 39]. Поэтому задача антропологической эволюции заключается в собирании отдельных индивидуумов в общечеловеческий коллектив, способный найти единую цель, осуществляя которую в организованной системе коллективного труда станет возможным преобразить всю социальную жизнь. Хлебников тоже исходит из необходимости объединения человечества в «сверстанное человечество» из разных этносов и разных поколений. Богданову, как и Хлебникову, ценен опыт всех людей, всех поколений.

Как константа культуры концепт «всеобщность» задаёт утопистам способ познания Настоящего и Будущего. Он требует абсолютного решения, энциклопедизма, он не допускает исключений. Но в этом тотальном абсолюте всеобщности В. Хлебников и А. Богданов на стороне человека.