Язык в аспекте лингвистических штудий Н. Хомского: опыт аналитики

Хомский в статье «Языковая компетенция: ее природа, происхождение и использование», «…наука о языке – это то же самое, что и наука о мышлении»* [14, p. 1].

В связи с тем, что осуществляемая сегодня модернизация образования проходит под знаком компетентностного подхода, появляется необходимость рассмотреть понятие «языковая компетенция» с позиции воззрений Н. Хомского. Оправданность такого опыта обусловлена, на наш взгляд, необходимостью не только ответить на вопрос о том, какие трансформации в его понимании произошли за последнее время, но и выяснить, насколько данное понятие отвечает представлениям российских и зарубежных ученых.

Специально оговорим, что интересующее нас понятие было введено в научный оборот Ноамом Хомским в середине ХХ в. Термин компетенция был сформирован им на основе идей В. фон Гумбольдта, который писал: «языки – лучшее зеркало человеческого духа» (Leibniz) [4, с. 79]. Отталкиваясь от установки о внутреннем ощущении языка его носителями, Хомский приходит к мысли, согласно которой каждый человек обладает языковой способностью (компетенцией), представленной в виде особых ментальных моделей и неких ментальных репрезентаций, отражающих знание языка. Именно последние и оказываются фундаментом реализующейся в дальнейшем речевой практики человека.

Остановимся подробнее на работе «Языковая компетенция: ее природа, происхождение и использование» 1986 г. [14], рассмотрев ряд вопросов, из числа которых наиболее важными видятся такие:

• •    Что представляет собой языковая компетенция?

• •    Как она приобретается?

• •    Как ее использовать?

Что представляет собой языковая компетенция?

Ответ на вопрос о том, что представляет собой языковая компетенция, дает генеративная грамматика, теория о состояниях мозга человека, владеющего каким-либо языком. Как подчеркивает Н. Хомский, генеративная грамматика в данном контексте понимается им в качестве не столько теории языка, сколько теории его усвоения. При этом в ранних версиях генеративной грамматики языковая компетенция была представлена двумя компонентами:

• 1)    так называемым базовым компонентом, т. е. сводом правил, отвечающим за образование некоторого ограниченного количества синтаксических структур;

• 2)    так называемыми трансформациями, т. е. правилами, позволяющими образовывать новые синтаксические структуры на базе структур, за образование которых отвечают правила базового компонента.

Кроме того, именно второй компонент в ранней версии модели порождающей грамматики играл главенствующую роль, благодаря чему ее называли трансформационной. Следует также отметить, что из-за ограниченной эмпирической базы ранняя генеративная грамматика не предполагала определения границ языковой компетенции и заключалась лишь в системе правил построения синтаксических структур без разделения на правила, имеющиеся у человека при рождении и приобретенные в процессе языкового опыта. Впоследствии Хомский смещает акцент с изучения проблем языка, т. е. с результатов действия, на состояние разума/мозга, которые эти действия сопровождают.

Языковая компетенция, согласно Н. Хомскому, – это «определенное состояние разума/ мозга, как относительно неизменный элемент среди сиюминутных умственных состояний и, более того, как состояние конкретной способности разума – языковой способности, – обладающей определенными свойствами, структурой и системой, как состояние “модуля” разума» [14, p. 12].

Согласно теории ученого, языковая компетенция представляет собой идеальное грамматическое знание, всегда соотносимое со знанием языковой системы. При этом Хомский обращает внимание на то, что такое знание – это состояние, а не процесс. При этом в своей концепции зарубежный лингвист делает ставку на наличие идеального говорящего/слуша-ющего в однородном языковом сообществе, который должен:

• а)    образовывать/понимать неограниченное число предложений по моделям,

• б)    иметь суждения о высказывании, т. е. усматривать формальное сходство/различие в значениях двух выражений [7, с. 91].

Принимая во внимание очевидность того факта, что «…люди приобретают знание английского, японского и других языков, тогда как камни, птицы, обезьяны – нет», ученый считает возможным задать вопрос о том, в чем состоит принципиальное отличие людей от обитателей мира природы. Не определяется ли таковое «языковой способностью, ее особой структурой и характеристиками, или все дело в том, что люди более успешно задействуют механизмы обучения, нежели другие организмы?» [14, p. 4].

Таким образом, «языковая компетенция», постулируемая Хомским и его последователями, – это система представлений о грамматике языка, которые присущи человеку от рождения, иначе говоря, свойственны человеку как биологическому виду вне зависимости от его опыта, среды обитания и т. д. (В скобках заметим, что идея о существовании врожденных представлений, используемых человеком в самых разных видах интеллектуальной деятельности, среди философов Нового времени впервые была отчетливо высказана Рене Декартом, что дает основание называть генеративную грамматику картезианской лингвистикой в соответствии с латинским вариантом имени Декарта – Cartesius.) Нельзя не признать, что в этом контексте языковая компетенция предопределяет лишь универсальные свойства языка, т. е. свойства, общие для всех языков мира.

В другой своей работе – имеется в виду исследование, получившее название «Аспекты теории синтаксиса» (1965), Хомский уточняет понятие языковой компетенции (competence) посредством другого, противоположного ему понятия – «употребление» (performance) [9]. Нетрудно догадаться, что, по-видимому, используемая Хомским оппозиция базируется на теории Ф. де Соссюра, в которой ученый противопоставил «речь» «языку». Аналогично Соссюру, Н. Хомский полагает, что отличие компетенции (знания языка говоря-щим/слушающим) от употребления (реального применения языка) является фундаментальным. Идеальный вариант – когда употребление непосредственно отражает компетенцию. Однако в речевой практике употребление не может явиться прямым отражением компетенции. Основная исследовательская задача состоит в том, что необходимо рассмотреть конкретную ситуацию говорения, выявить совокупность правил, используемых в процессах говорения компетентным говорящим/слуша-ющим. Лишь только в этом случае языковая компетенция будет представлена как целостность процессов порождения, о которых говорилось ранее.

Другими словами, языковая компетенция – это способность понимать и продуцировать неограниченное число правильных в язы- ковом отношении предложений с помощью усвоенных языковых знаков и правил их соединения. Останавливаясь на понятиях «языковая компетенция» и «языковое употребление», необходимо отметить, что в то время как первое основано на ряде правил, употребляемых говорящим (с помощью этих правил создается огромное количество предложений), второе основано на реализации первого. Что же касается правил языка – так называемых лингвистических универсалий в терминологии Н. Хомского, – то в целом они определяются тем интеллектуальным багажом, вне которого человек как вид не смог бы существовать.

Как приобретается языковая компетенция?

Признавая, что язык нередко отождествляют с «общением» – чертой, которая характерна для всех видов животных и, возможно, растений, – Хомский высказывает необходимость рассматривать язык как особую вычислительную когнитивную систему. Получая свою реализацию на уровне нейронной системы, такая когнитивная система не может быть приравнена к чрезмерно широкому понятию «язык как коммуникация». Потому Хомский считает важным настаивать на том, что собственно язык – это вычислительный когнитивный механизм, который имеет иерархическую синтаксическую структуру в своей основе [10, p. 89–98].

В одном из своих интервью Хомский говорит о том, что термин язык означает внутренний язык, т. е. такое состояние вычислительной системы разума/мозга, которая генерирует структурированные выражения. Примечательно, что данные структурированные выражения определяются набором инструкций для интерфейсных систем, в которые встроена способность языка [17, p. 170]. К таким интерфейсам можно отнести:

• 1)    системы мышления, использующие лингвистические выражения для рассуждения, интерпретации, организации действий и других ментальных актов;

• 2)    сенсомоторные системы, которые экс-тернализируют выражения в производстве и строят их из сенсорных данных в восприятии [Ibid., p. 171].

Очевидно, что не что иное, как первая интерфейсная система, обусловливает процесс языкотворчества, в пространстве которого язык обеспечивает бесконечный в своем масштабе массив непредсказуемых ситуаций посредством их выражения. При этом граммати- ка языка дополняется универсальной грамматикой.

Обращение к вопросу о творческом характере языка Н. Хомский предпринимает в работе «Язык и проблемы знания», где ученый рассматривает творческую способность с позиции языкового механизма. Его принадлежность индивиду определяется тем, что акт говорения осуществляется исключительно в опоре на данный механизм. «…Языковая способность, – пишет Н. Хомский, – физический механизм.., <который> имеет некоторые определенные свойства и не имеет других. Задача универсальной грамматики как раз и состоит в том, чтобы сформулировать и описать эти свойства, которые позволяют человеческому разуму усваивать язык особого типа, отмеченный подчас в высшей степени странными и удивительными чертами» [8, с. 236]. И далее: «В случае языка существует особая способность, являющаяся одним из основных элементов человеческого разума. Она действует почти мгновенно, предопределенным способом, бессознательно и вне границ сознательного контроля, причем одинаково у всех представителей данного вида, образуя в результате богатую и сложную систему знаний – конкретный язык» [Там же, с. 242].

Задаваясь вопросом о том, как работает язык, Хомский опирается на теоретические данные, изложенные в «Грамматике» [1] и «Логике» [2] Пор-Рояля. Развивая идею о глубинных и поверхностных структурах, которые имеют отношение к идее творческого характера языкового употребления, Хомский говорит о двух сторонах языка: внешней и внутренней. При этом если глубинная структура определяется семантической интерпретацией предложения, опознаваясь на уровне базисной абстрактной структуры, то поверхностная структура связана непосредственно с фонетической интерпретацией. На этом, по мнению Н. Хомского, зиждется фундаментальный тезис картезианской лингвистики (проявивший себя в «Грамматике» Пор-Рояля и картезианском подходе к языку). Иначе говоря, правила грамматики – врожденные, человек использует их на бессознательном уровне. Производство предложения (деривация) обусловлено его глубинной структурой с учетом правил переписывания и доступности лексикона и сформировано в рамках структуры поверхностной. В процессе восприятия последняя трансформируется в глубинную, чтобы затем быть понятой на уровне смысла.

При этом правила языка сохраняют за собой статус синтаксических правил. Задача определения системы правил, составляющих знание языка, решается Н. Хомским в 1972 г. в работе «Языке и мышление». Осуществляя поиск принципов, которые управляют обозначенной системой, инициируя формирование законов, приводящих ее в действие, Н. Хомский опирается на галлилеевский метод. Будучи отличным от дескриптивизма, этот метод призван устанавливать законы и принципы действия системы, исключая необходимость предоставлять описание всех ее элементов.

Согласно позиции ученого, глубинная структура включает систему элементарных предложений и в ситуации, когда из глубинной системы нужно создать реальное предложение, нужны правила – Н. Хомским они названы грамматическими трансформациями. Глубинная структура (а она выражает значение) едина для всех языков, в этом смысле она – простое отражение формы мысли. Трансформационные правила, посредством которых идет превращение глубинной структуры в поверхностную, различны для различных языков. Н. Хомский особую роль отводит семантическому содержанию предложения, полагая, что именно оно передается глубинной структурой реально произнесенного высказывания. Исследователь пишет о том, что сама грамматическая структура предложений языка является продуктом, результатом и следствием трансформации, в основание которой положены правила «глубинной грамматики». Это врожденный механизм. Он конституирует знание языка и механизмы, способы овладения языком.

При изучении природы языковой компетенции, как свидетельствует Н. Хомский, быстро вскрылось, что «язык остро ставит вопрос, который иногда называют “проблемой Платона” (“Plato’s problem”), проблемой “недостаточного стимула” (“poverty of stimulus”). Как, каким образом, – спрашивает наш современник, – объяснить богатство, сложность и конкретность наших знаний, учитывая наш ограниченный опыт?» [14, p. 8]. Заостряя внимание на фундаментальной проблеме генеративной грамматики – проблеме ограниченного опыта, – ученый приводит пример, иллюстрирующий зависимость правил от структуры, «когда без обучения или прямых стимулов дети безошибочно используют вычислительно сложные структурно-зависимые правила, а не вычислительно простые правила, затрагиваю- щие лишь предикат “leftmost” в линейной последовательности слов» [14, p. 9].

Знаменательно, что природу такой способности, как языковая компетенция, изучает общая теория языковой структуры, преследующая цель выявить набор правил и принципов, которые присущи каждому человеческому языку. Общую теорию языковой структуры часто называют «универсальной грамматикой» (УГ), адаптируя старый термин [«всеобщая грамматика» – прим. пер.] к новому контексту исследований. УГ можно трактовать как описание генетически обусловленной языковой способности [Ibid., p. 4]. Соответственно, универсальная грамматика (или общая теория языковой структуры) может рассматриваться как теория об «исходном состоянии» языковой способности, которое было до приобретения языкового опыта» [Ibid., p. 3]. Хомский считает ее «устройством усвоения языка», «имманентной чертой человеческого разума, которая реализуется в речевой деятельности в ходе коммуникации; это устройство преобразует опыт общения в систему приобретенных сведений, т. е. в знание того или иного языка» [Ibid., p. 3].

По словам ученого, универсальная грамматика – тот самый врожденный генетический дар к языку, и это наиболее вероятный способ, посредством которого ребенок может более или менее осознанно идентифицировать лингвистические стимулы в его среде обитания, «вырастая» до уровня языковой личности, способной к языкотворчеству. Аргументируя свою позицию, Хомский указывает на то обстоятельство, что в отличие от детей любой расы, которые были пересажены из места своего происхождения в другую страну и овладели при этом новым языком без особых усилий, животные демонстрируют отсутствие способности распознавать специфику языковых стимулов,

Как использовать языковую компетенцию?

В поисках ответа на поставленный вопрос Хомский пишет о необходимости создания гипотетической теории о том, «…как приобретенная языковая компетенция участвует в выражении мыслей, понимании языковых шаблонов, коммуникации и других случаях употребления языка» [Ibid., p. 4]. Спустя время Н. Хомским будут определены условия для создания такой теории. В 1999 г. в работе «Язык и мышление» ученый констатирует: «…мы должны изолировать и изучать си- стему языковой компетенции, которая лежит в основе поведения, но которая не реализуется в поведении каким-либо прямым или простым образом. И эта система языковой компетенции качественно отличается от всего, что может быть описано в терминах таксономических методов структурной лингвистики, с помощью понятий S-R-психологии или понятий, выработанных в рамках математической теории или теории простых автоматов» [8, с. 15].

Несмотря на то, что круг проблем, возникающих в связи с исследованием языковой компетенции, оставался актуальным и для таких работ ученого, как «Форма и значение в естественных языках» [12], «Формальная природа языка» [15], «Лингвистика и философия» [13], разрабатываемые в них положения не стали поводом для новой революции. Насколько нам известно, на сегодняшний день кардинальных трансформаций идеи Хомского не претерпели. В целом теория американского лингвиста послужила отправной точкой для появления альтернативных или уточняющих авторскую концепций. В частности, соотечественник Н. Хомского Д. Хаймс в 1971 г. предпринял критический анализ сформированного его коллегой подхода. Расширив понятие языковой компетенции, понимаемой до этого как языковая способность, до суммы языковых навыков и знаний говорящего/слушающего об использовании языка в изменяющихся ситуациях и условиях речи, Д. Хаймс обратил внимание на весьма важный момент. По мнению ученого, язык отмечен существованием «таких правил употребления, без которых правила грамматики бесполезны» [16, p. 278]. Более того, лишь благодаря этим правилам происходит понимание высказываний в соответствии с речевой ситуацией. Вместе с тем разность точек зрения, касающихся обозначенного Н. Хомским подхода к языку, не отменяет значимость его вклада в современную лингвистику. При этом сам он все более отвечает статусу классика мировой лингвистической науки.

Завершая обзор работ американского лингвиста, заметим, что несомненной заслугой Н. Хомского является то, что он сумел разглядеть присущие языку богатейшие конструктивные возможности, дополняющие ограниченный объем вербальных средств, что обеспечило возможность заложить сделанные ученым открытия в основу разработки стандартов изучения родного и иностранных языков в странах Европы. Свою особую, пусть неоднозначную, роль теория Н. Хомского сыграла и в отечественной науке. Сегодня проблемой уточнения понятия языковой компетен- ции, а также поиском способов ее эффективного формирования занимаются многие отечественные лингвисты, среди которых уместно назвать имена Е.В. Мещеряковой [5; 6], В.В. Блажевича, Л.Е. Бляхера [3], Т.П. Оглуз-диной [7] и др.