Корни и кроны : концепт как ген метафорики (на материале русского, польского, болгарского и английского языков)

СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ, ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ И СОПОСТАВИТЕЛЬНОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ

ЖИЗНЬ есть ПУТЬ , СОЦИУМ есть ОРГАНИЗМ ,

В рамках филологических штудий, а также в курсах славистики удобно выявлять метафорические модели славянских языков, прежде всего базовые модели, концептуализирующие видовые понятия [11, с. 575].

В историко-культурологическом аспекте славянская образность вырастает из общей мифологии. Генезис этносов связывается с легендой о Чехе, Ляхе и Русе. Происхождение столиц славянских государств отражают польские легенды о Гнезне как гнезде белого орла, увиденного Ляхом на фоне красного заката, о сапожнике Краке, победившем обосновавшегося в Висле дракона, восточнославянские легенды о Кие, Щеке, Хорыве и сестре их Лыбе-ди, о Змиевых валах вдоль Днепра (« Из города Киева, из логова Змиева привез не жену, а колдунью… » (Н. Гумилев). Однако уже период формирования письменности у славян вызывает научные споры. Это касается и Веле-совой книги, и славянских рун, и даже происхождения великих славянских просветителей Кирилла и Мефодия. Так, исследователь семиотики глаголической азбуки Л.Б. Карпенко считает, что отец знаменитых равноапостольных братьев мог быть болгарином и что «церковный календарь западных славян, на землях которых протекала миссионерская деятельность первоучителей, сохранил их славянские имена – Церко и Страхота. Имя Церко до сих пор распространено у болгар» [4, с.7].

Базовые метафорические модели славянских языков отразили картину мира как славянства в целом – оседлых пахарей, «сеятелей и хранителей» (Н.Некрасов) своей земли, так и специфику их исторического пути.

Под моделью нами понимается схематичный образец устройства или функционирования языкового, семиотического или культурологического феномена либо функциональной спецификации группы однотипных феноменов. Под базовыми метафорами понимаются мировоззренческие метафоры – исторические модели мировосприятия ( ЗВЕРЬ как мировоззрение дородового периода стадного существования человечества, ЗЛАК (РАСТЕНИЕ) как мировоззрение раннеродового периода матриархата, ВЕЩЬ как мировоззрение Нового времени и т.д.) [9]. Понятие фразеологической модели и модели метафоризации в современной лингвистике трактуется по-разному (G.Lakoff, M.Johnson, А.Назарян, В.Савицкий и др.): как соотношение абстрактных смыслов ( делать из мухи слона – от мравката аслан прави «делать из муравья льва», болг.; langue va à Rome – язык до Киева доведет ) или как метафоризация фрейма ( СПОР есть ВОЙНА , СМЕРТЬ есть УХОД ,

СОЦИУМ есть СЕМЬЯ : он разбил мои аргументы, ладья Харона, подводные камни семейной жизни, совесть нации, отец нации).

Категоризация и концептуализация действительности человеком имеет онтологический характер. Основной функцией языка является адаптивная: язык выступает как средство коммуникации с себе подобными, как инструмент номинации – классификации предметов и явлений окружающего мира, как инструмент абстрагирования результатов познания окружающей действительности, хранения этих знаний и передачи их следующим поколениям – т.е. средством обеспечения непрерывности человеческого прогресса. Окружающая человека действительность осмысляется им эмоционально, аксиологически, членится на сакральное и профанное, хорошее и плохое, свое и чужое, нужное и вредное. Логическими координатами познания являются как вертикальная ось «земля – небо» ( высокие помыслы, низко пасть, парить в мечтах; o całe niebo «на целое небо» ‘ogromnie, bardzo’, польск.), так и горизонтальная ось эмпирического земного существования: осмысляются и приобретают символьный характер основные явления природы, предметы, обеспечивающие быт, отношения в семье и социуме. Базовые именования быта и бытия – земля и небо , щит и меч , хлеб и вода , отец и мать , друг и враг , господин и слуга – ценностно осмысляются, вербализуются и передаются следующим поколениям в качестве традиционного, завещанного знания и дидактических моделей (эталонов и предостережений), в качестве инвариантной информационной ценности – концептов.

Предпосылкой и базой формирования концептов являются причины как природного, так и социального характера: ландшафт и климат, этническое окружение, тип политического правления, религия, экономика. Концепт (К) как поле ценностно осмысленного традиционного знания исторически формируется как многократное переосмысление базового понятия бытия: гора как ‘величина’, гора как ‘препятствие’ → К ‘Гора’, дорога как ‘длительность’, дорога как ‘трудность’ → К ‘Дорога’, вода как ‘жизнь’, вода как ‘стихия’, вода как ‘колыбель всего живого на земле’ → К ‘Вода’. Концепт представляет собой историческую призму мировоззрения нации и в качестве вербализованной «метаметафоры» может быть описан как семасиологически, с точки зрения основания сравнения – имени концепта (натурморфная, зооморфная, фитоморф-ная, антропоморфная, социоморфная, историо- морфная метафора, этнометафора, гастрометафора и пр. – волны гнева, медвежий угол, семена раздора, сталинские курорты, погибо-ша аки обре, słone ceny «соленые цены» ‘завышенные’, польск.), так и ономасиологически, с точки зрения зон именования: метафора политическая (ядерный зонтик) или научная (черная дыра, абсолютный нуль).

Концепт как голограмма всех исторических осмыслений одного и того же фрейма ( Дорога как ‘длительность’, как ‘сложность’, как ‘забвение прошлого’, как ‘совершенствование’, как ‘жизнь’, как ‘смерть’; Точка как ‘центр’, как ‘начало’, как ‘малость’ и пр. и т.д.) является постоянным генератором моделей переосмысления, предпосылкой и базой языковой метафорики. Метафоризация явления (‘жизнь’ как вода , как сад , как солнце , как кровь ) или ситуации (‘переход’ как ворота , как лестница , как занавес ; ‘победа’ как Куликово поле , как Полтава , как флаг над рейхстагом ) в генезисе является мировоззренческим мифологическим ракурсом, в синхронном же отношении – аспектным восприятием предмета, ситуации (англ. dog Latin «собачья латынь» ‘ломаная латынь’ – акустическое впечатление; mackerel sky «небо в скумбрии» ‘небо барашками’ – цветовое впечатление; mad as a March hare «как мартовский заяц» ‘совсем сумасшедший, спятивший’ – впечатление от внешней хаотичности перемещений), матрицей его образного видения (‘тупой’ как осел , как дуб , как сибирский валенок и пр.). Так образ, концепт и фрейм оказываются взаимозависимыми как онтологически, так и в качестве синхронного когнитивного механизма номинации: ритуальность жизни социума метафоризуется в виде фреймов как событийных фильтров восприятия действительности, историческое многообразие метафоризаций одного и того же фрейма создает концепт как информационную ценность традиционного, т.е. исторического и наследуемого характера.

Этническая метафорика в референциальном аспекте сфокусирована на базовых параметрах бытия. Отсюда постоянное продуцирование референциальных моделей, осмысляющих рельеф местности, климат, беды и победы нации, религию, предметы быта. Концептуальные лакуны и разномерность концептов разных языков и образуют образ мира в разных языках.

Так, островное положение Англии, ее былой статус мировой морской империи, абсолютизация социальной престижности, установка на агональность сформировали в английском языке целые пласты морской и социоморфной метафорики: a man adrift «дрейфующий че- ловек» ‘морально неустойчивый человек’; to go aloft «отправиться на реи» разг. ‘умереть’; beach-comber «океанская волна» ‘бездельник, бродяга’; to give a wide berth «дать широкий причал» ‘обходить, избегать что-либо’; to lay an anchor to windward «бросать якорь с наветренной стороны» ‘принимать необходимые меры предосторожности’; ship’s bisquit «корабельный бисквит» ‘сухарь’; baker-legged «с ногами пекаря» ‘кривоногий’; every barber knows that «это известно каждому парикмахеру» ‘это всем известно, все это знают’; baron of beef «барон, магнат говядины» ‘толстый филей’; to swear like as bargee «ругаться как барочник» ‘ругаться как извозчик’; the bishop has played the cook «готовил епископ» ‘подгоревшее блюдо’ и пр.

Жаркий климат, агротехническая специализация Болгарии, историческое прошлое способствовали оформлению в болгарском языке устойчивых моделей фитометафор и гастрометафор, осмысляющих в качестве основания метафорики виноградарство и виноделие, животный и растительный мир Балкан, историко-политические реалии, социальные и этнические предпочтения. В образах болгарского языка концептуализированы ландшафт, флора и фауна ( волско търпение ‘адское’, бълвам змии и гущери «изрыгать змеев и ящериц» ‘метать громы и молнии’; букова глава «голова из бука» ‘дурак’, играя си на орехи ‘ играть в бирюльки’, стана на вейка ‘стать худым, как ветка’; опичай си акъла «грей мозги» ‘соображай’). Агротехническая специализация страны создала в болгарском языке метафору Лозы и Вина ( не ми трябва на баир лозе «мне не нужна лоза на холме» ‘очень мне это нужно’; не разбирам ни бъке «не разбираться даже в баклаге» разг. ‘ничего не понимать’; винен плат «винного цвета» ‘темно-красный материал’), гастрометафору Восточных сладостей ( халваджия за бузоджия «халвовар за бу-зовара» ‘рука руку моет’). Предметная метафора болгарского языка запечатлела ремесло и народное искусство ( той не го брее за нищо «ни за что его не бреет» ‘ни в грош не ставит’; умът му брее «ум у него бреет» ‘он хорошо соображает’, играя някому по гайдата «плясать под чью-то волынку»). Драматическая история Болгарии сохранена в выражениях власи-те се давят на края на Дунава «валахи гибнут, душатся, топятся на краю Дуная» ‘гибнуть в последний момент’; ибрикчия ‘лизоблюд, подхалим’, где первоначально ибрикчия ‘слуга, прислуживавший при умывании перед молитвой у турок’ от слова ибрик ‘кувшин’; живея като бей «жить как бей» ‘жить богато’.

СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ, ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ И СОПОСТАВИТЕЛЬНОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ

Ландшафт лесов и водоемов, роль католической церкви в жизни польского общества, историческое положение в центре Европы, ориентация на французскую культуру с ее преувеличенной куртуазностью концептуализировали в польском языке понятия Леса, Реки, реже Горы, религиозные обряды, элементы французской культуры, преувеличенную этикетность поведения, экзотические реалии. Концепты ‘Лес’, ‘Река’, ‘Гора’ (zaszyć się w lesie; nauka nie poszła w las «учеба не ушла в лес» ‘nauka odniosła pożądany skutek’; być z czymś w lesie «быть с чем-нибудь в лесу» ‘być bardzo opóźnionym w jakiejś pracy’; coś jest w lesie, za lasem «что-то находится в лесу, за лесом» ‘o czymś co nieprędko nastąpi’; za siedmioma rzekami, za siedmioma górami «за семью реками, за семью горами» ‘bardzo daleko’) нередко пересекаются с историческими реалиями, например, упоминанием польских королевских династий: Jeden do Sasa, drugi do lasa «один к Сасу, другой в лес» ‘nie ma nic wspólnego’. Обширная религиоморф-ная метафорика польского языка (anielskie włosy «волосы ангела» ‘елочное украшение’; bаć się czegoś jak diabeł swięconej wody «бояться как дьявол освященной воды»; masz diable kaftan «вот тебе, дьявол, кафтан» ‘ничего не вышло’; celebrować śniadanie «проводить обряд завтрака» ‘zachowywać się, robić coś uroczyście’; celibat «монашеский обет» ‘wstrzemięźliwość płciowa’) охватывает культуру в целом (ср., напр., культовый для польского сознания роман «Ogniem i mieczem” Henryka Sienkiewicza). Ориентация на французскую культуру отражена в таких выражениях польского языка, как w stylu cesarstwa ‘charakterystycznym dla okresu panowania cesarza Napoleona I we Francji, w stylu empire’, ciasto francuskie «французское тесто» ‘слоеное’, francuski obcas «французский каблук» ‘каблук-шпилька’, francuski piesek «французский песик» ‘кто-либо избалованный, с капризами’. Концепт ‘Этикет’, включающий в польской версии обязательное целование даме рук, вербализован в выражениях сałusek «поцелуй» ‘damskie rękawiczki z otworkiem na zewnętrznej stronie dłoni’, robić, stroić ceregiele «устраивать церемониал» ‘nieszczerze wymawiać się’; robić z kimś ceregiele «быть преувеличенно вежливым» ‘być dla kogoś przesadnie grzecznym, cackać się z kimś’ и др. «Экзотические» сравнения, возможно, идущие от известной эксцентричности поляков (ср. известное выражение słomiany ogień, характеризующее польский характер, быстро вспыхивающий, но и мгновенно сгорающий, в отличие от русской манеры долго запрягать, но быстро ехать), отражают в названиях польского быта реалии весьма далеких краев: abisynki «абисинки» ‘сherbatniki ciemnobrązowego koloru’, ‘mieszanka cykorii i kawy zbożowej’; bagdady «Багдады» ‘skóra baranków’, ‘futro z tych skór’; kabul «Кабул» ‘gęsty pikantny sos dla potraw mięsnych’; kacyk «племенной вождь острова Гаити» ‘urzędnik, sprawujący władzę w sposób samowolny, arbitralny’; kałmuk «калмык» ‘koń stepowy’, ‘gruba tkanina bawełniana’; biały murzyn «белый негр» ‘o czlowieku ciężko pracującym, wyzyskiwanym, źle traktowanym’; murzynek «негритенок» ‘mocna czarna kawa’; landrynkowe kolory, по французскому имени владельца фирмы: «леденцовые цвета» ‘яркие’; landrynkowa historyjka ‘sentymentalna’; laurka, от лат., затем ит. имени Лаура, «поздравительная открытка» ‘przesadnie pozytywna opinia podana do wiadomosci publicznej’.

Русская равнина, земледельческая и сырьевая специализация России, частые войны с захватчиками и постоянная готовность к очередной обороне своей земли отразили в образной форме « степь да степь кругом », Птицу-тройку Н.Гоголя и степную кобылицу А.Блока, «Степь» как ‘Россию’ и траву как ‘русский народ’ А.Чехова, способствовали закреплению в русском языке и культуре в целом образных эталонов поведения и предостережений о вызовах русскому миру, способствовали сакрализации ратного труда. Концепт ‘Враг’ вербализован выражениями как Мамай прошел, незваный гость хуже татарина, ни бельмеса ни смыслить (от тат. биль-мез ‘не понимаю’), погиб, как швед под Полтавой, держать порох сухим . Предметная метафора русского языка отразила ремесленную деятельность ( бить баклуши, попасть впросак, точить лясы, взялся за гуж – не говори, что не дюж, дым коромыслом ), гастрометафора – ритуальность еды ( заварить кашу ). Ре-лигиоморфная метафора запечатлела языческие и христианские практики ( очертя голову, перемывать косточки ). Русские реалии закрепились в выражениях мерить на свой аршин, во всю ивановскую, коломенская верста ‘высокий, долговязый’, потемкинские деревни, делать с кондачка . Русский взгляд на мир ( дорого яичко к христову дню; глаза боятся, а руки делают; и мы пахали, мелкая сошка, упасть на добрую почву; перекати-поле; топорная работа; хлеб-соль; было дело под Полтавой; на миру и смерть красна ) является исторической памятью и каноном поведения нации.

Метафорические модели взаимосвязаны. Артефактные метафоры косвенно характе- ризуют ландшафт и климат: Лыка не вяжет ‘об очень пьяном человеке, не координирующем свои движения и не способном связно говорить’. Выражение связано с народным промыслом: из лыка (липовой коры) плелись короба, туески и лапти [2]. Социоморфные метафоры отражают структуру славянского мира и выражают его оценку: Из грязи да в князи попасть, выйти, вылезти ‘быстро и неожиданно выбраться из безызвестности, выдвинуться по службе, разбогатеть’[3, с. 267–268]. Сходные образные выражения в других европейских языках свидетельствуют о древности образа: ср. англ. from rags to riches. Народная традиция символически выражается через предмет: Арбуз поднести (дать), дати гарбуза, дicтати гарбуза, пiднести печеного гарбуза, укр.; дадоха нъ тиква в ръка, болг. ‘отказать жениху при сватовстве’. Украинский по происхождению оборот связан с обычаем отказа от сватовства, при котором девушка, к которой сватались, подавала на закуску к водке, принесенной сватом, вместо буханки хлеба (или хлеба с солью – как символа согласия на брак) обыкновенную тыкву [2].

Разные исторические судьбы славянства (средневековая и новая история) создали уникальные этнические образы. Пятисотлетнее турецкое иго не только способствовало формированию аналитизма болгарской грамматики, но и сформировало большой пласт образности кочевых захватчиков и аксиологическую дихотомию «болгарин – турок» ( Хубаво момче, но турче! «Прекрасный парень, но турок!»). Так общие когда-то корни дали разные кроны.

Этнические концепты продуцируют метафорические переосмысления сквозь традиционные мировоззренческие и эстетические фильтры. Как и эволюционирующий концепт, метафорические модели также подвержены динамике. Так, русская ландшафтная метафора, сформировавшая в большой степени евразийство национального мироощущения, характеризуется культурологами как «пространство степи и моря» [5]. Даже владычица морей Британия с ее морской метафорой пучины, песка, корабля, прибоя переориентируется, по мнению культурологов и политологов, в державу континентальную (на территории бывших и новых колоний, надо полагать) [8, c. 1].

В истории славянства регулярно чередовались тенденции интеграции и дезинтеграции. Факторами объединений была, как правило, внешняя угроза. Общим направлением развития славянских языков с эпохи национального возрождения являлась дезинтеграция. Однако после угрозы уничтожений наций и народностей в периоды Первой и особенно Второй мировой войны возобладали тенденции интеграции. Так, известно, что в условиях Австро-Венгрии чехи, словаки и сербы взаимно помогали друг другу в большей степени, чем неславянским народам монархии. Славянский вопрос в конце концов привел к началу Первой мировой войны и распаду Австро-Венгерской империи. В ХХ в. формируются мультинациональные славянские государства с одним-двумя государственными или фактически государственными языками (Югославия, Чехословакия, СССР). Примером современного тесного сотрудничества славян в ЕС является поддержка Словакией Хорватии.

Векторами развития современного славянства является объединение большинства славянских стран в рамках ЕС («Возвращение в Европу»). Глобальная установка на доминирование одного из мировых языков также не способствует развитию исконных метафорических моделей. Иноязычные вставки – Но когда он надевает грубый ремень на самое дешевое платье, он становится чуть-чуть фэшн (Рус. news-week. 2009. №13. С. 69); Стильные советы – новые летние must haves (Quelle. Весна – лето 2012. С. 5) – при межкодовом переключении блокируют ассоциативную ауру исконных лексем. Тем не менее существует несколько факторов, способствующих как сохранению старых метафорических фильтров, так и появлению новых ракурсов переосмыслений. Во-первых, это высокая степень обобщения переносных переосмыслений: Под землей найти, отыскать, достать ‘приобрести огромные, нечеловеческие возможности, вступив в сговор с дьяволом, что наделяет такими качествами, как вездесущесть и всеведение’: Они молочка просили. Парного деревенского молочка, а я им – кофе, кофе, кофе… надо бы им из-под земли парного молочка достать… (Ю.Семенов. Альтернатива) [2, с. 532–533]. Во-вторых, как и любой семиотический объект, фразеологизм подвержен концептуальной эволюции: Баба-яга [костяная нога] ‘богиня смерти и воскрешения, стертый образ свергнутого идола’ – ‘о злой, сварливой и безобразной старой женщине’ [1]. В-третьих, для фиксации новых денотатов и ситуаций экономнее использовать уже известные языку модели: амбарная книга, ананасы в шампанском, бархатная революция, бином Ньютона, битва за урожай, блат выше совнаркома, брови домиком,

СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ, ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ И СОПОСТАВИТЕЛЬНОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ

Т.С. ШАДРИНА

бывшие люди, вихри враждебные, всем колхозом, всемирная паутина, встреча без галстуков, вызвать на ковер, выходить на финишную прямую, голубые береты, гражданин мира, день открытых дверей, железная леди, застегнутый на все пуговицы, нужен как рыбе зонтик (собаке пятая нога, щуке брюки, ежу футболка), отгородиться китайской стеной, птичий язык, утечка мозгов, физики и лирики, фабрика грез. Современные словари образных слов фиксируют неуклонное увеличение фразеологии языка.