Личность и история в бурятском романе первой половины 1970-х гг

Одной из актуальных проблем современной науки является объективное осмысление художественного наследия ХХ в. в широком историко-культурном контексте. Важной частью этого наследия является роман в литературах народов России. К числу важнейших достижений бурятской культуры прошлого столетия относится роман советского периода, не только воссоздающий реалии прошлого столетия, но и являющийся примером решения одной из важнейших и вечных проблем литературы ‒ проблемы личности в контексте истории.

В природе романа, который отмечен, по мнению М. М. Бахтина, глубиной проникновения в суть изображаемого, сочетанием интереса к судьбе конкретного человека и масштабности, философской обобщенности, целостности мировидения и незавершенности, заложено его предназначение ‒ подниматься в высших достижениях до концептуального осмысления национальной истории и места человека в череде исторических событий. Концептуальность ‒ атрибут романного мышления, представляющего собой сплав художественной конкретности и аналитического проникновения в сущность изображаемого.

Появление романа в бурятской литературе было подготовлено многовековой фольклорной традицией и дореволюционной письменной литературой, опорой на опыт более зрелых литератур, прежде всего русской классической и молодой советской литературы. Возникновение романа было вызвано потребностью в эпически широком обобщении коренного перелома в жизни страны, возникновения нового уклада жизни бурятского народа. Литература ответила на этот вызов времени, и в национальной литературе к концу 1940-х гг. появился жанр романа.

Ко второй половине 1960-х гг. были созданы произведения, ставшие классикой национальной литературы, особенно в жанре исторического романа. Бурятская романистика все увереннее осваивала современность, стремилась глубже познать человека. Литературоведы отмечали усложнение пространство-временных отношений, усиление субъективного начала в бурятской прозе [5, с. 77]. Это было реакцией на перемены в жизни общества. Лучшие бурятские романы, на первый взгляд, следовали требованиям соцреалистического канона, но национальное миропонимание писателей, чувство живого биения народной жизни позволяли им уходить от схематизма и одномерности нормативной эстетики.

Первая половина 1970-х гг. относится к особому периоду советской литературы, отмеченному новым подходом к взаимосвязи личности и истории, углублением историзма, интересом к разным периодам истории народа. Обращение к теме исторической памяти отразило стремление и бурятских романистов показать сложность характеров на широком историческом материале. Это отразилось, например, в романах «Поющие стрелы» А. Бальбурова, «Год огненной змеи» Ц.-Ж. Жимбиева, «Мать-лебедица» Ц. Галанова и других.

Роман Ц.-Ж. Жимбиева «Год огненной змеи» (Гал могой жэл) (1972) стоит несколько особняком среди бурятских исторических романов. Это новая для национальной литературы разновидность романа ‒ роман лиро-эпического характера. Действие разворачивается в забайкальских степях у подножья гор Трех Кобылиц в начале Великой Отечественной войны. Повествование ведется от лица пятнадцатилетнего Батожаба, ставшего ночным табунщиком вместо ушедшего добровольцем на фронт старшего друга, и воспринимается как его неспешный, обстоятельный рассказ-исповедь. Используя приемы самоанализа, внутреннего монолога, писатель тонко и достоверно передает непосредственность и искренность чувств, чистоту и богатство души, интерес и любовь к природе, людям, свойственные подростковому возрасту думы, надежды, мечты и сомнения, тревоги и радости, наивность и бесхитростность. Тем самым автор создавал не столько эпически широкое, сколько глубоко лирическое повествование. В этом романе ярко проявилось углубление психологизма, свойственное прозе 1970-х гг., усиление интереса к внутреннему миру личности [6].

Образ Батожаба амбивалентен: в нем соединяются детская непосредственность и ответственность взрослого человека, да и жизнь его проходит как чередование суровой реальности, тяжелого труда, лишений, боли потерь, с одной стороны, и ночного бескрайнего неба, степных просторов, поэтически возвышенных образов родного фольклора, реальности легенд, преданий и поверий ‒ с другой..

Ц.-Ж. Жимбиев относится к тому писательскому поколению, чье детство пришлось на тяжелую военную пору и чьи произведения отразили мир ребенка, подростка, столкнувшегося с суровыми требованиями времени. Можно вспомнить «Уроки французского» В. Распутина, «Ранние журавли» Ч. Айтматова, «Окликни меня в лесу» Т. Пулатова и многие другие произведения писателей этого поколения. «Это поколение привнесло в литературу опосредованный опыт войны, однако картины народного бедствия, преломленные в сознании подростка, потрясают не меньше, чем батальные сцены, ибо безмерна трагедия поколения, у которого война отняла счастливое детство», ‒ так писал Ю. Лопусов в послесловии к московскому изданию романа «Год огненной змеи» [3, с. 443].

В трудовых буднях, недетских заботах проходит становление характера главного героя, сумевшего стать незаменимым работником в колхозе, помощникам старшим, опорой для своей семьи, помощником пожилых и многодетных жителей улуса. Он сумел обезвредить дезертира, единственный из окружающих разгадал суть поступков почтальонши Хурлы, вскрывавшей почту и выдававшей себя за ясновидящую, дабы манипулировать теми, кто живет в страхе за жизнь своих мужчин-фронтовиков. Батожаб вместе с другом защитил табун от вора и от стаи волков. Но все это герой не считает чем-то особенным, а всей душой рвется на фронт. Эволюция сознания подростка передана достоверно и убедительно.

Писатель ярко показал самоотверженность в труде, патриотизм жителей улуса, живущих жизнью всей огромной страны, тяготами самого трудного периода войны, честность, широту души, отзывчивость, бережное отношение друг к другу, детям, подросткам, женщинам, старикам. Это проявляется в сцене, где улусники, одетые в нарядную национальную одежду, пришли в клуб, чтобы торжественно принести в подарок фронту то ценное, что у них есть. Батожаб предлагает единственное, чем располагает, ‒ заработанные трудодни. Трогателен эпизод, когда бабушка главного героя, получив письмо-извещение о гибели мужа дочери, прячет его от нее, а та, как оказалось, уже давно скрывает похоронку от родных, оберегая их покой.

Среди ближайшего окружения Батожаба ‒ матери и тети главного героя, кузнеца Гармы, бригадира Ендона, других безотказных тружеников, невероятно стойких, сдержанных и терпеливых, на которых и держится хозяйство всего улуса, выделяется с любовью и пиететом выписанный образ бабушки Батожаба. Как старейшая и самая уважаемая в роду она стоит во главе освященной веками семейной иерархии, думает и переживает за каждого. Другой представитель старшего поколения ‒ ули-гершин сопровождает известия о значимых событиях на фронте воспоминанием о сказочных богатырях, их победах над врагами. Образы стариков в романе служат олицетворением связи настоящего с прошлым, с историей народа.

Реалии первых нескольких месяцев войны переплетаются с далеким прошлым, многие традиции которого живы и воспринимаются как безусловная ценность, и этот параллелизм придает убедительность национальному колориту романа. Наряду с отзвуками вроде бы пространственно отдаленной, но очень эмоционально переживаемой действующими лицами войны в воображении героев оживают битвы сказочных богатырей и земляков-героев. Живя по общепринятому календарю, персонажи пользуются и лунным календарем, где годы имеют свое лицо, и Батожаб переживает, что ему, родившемуся в год зайца, не повезло по сравнению с теми, кто родился в год тигра. Заготавливая с другом дрова, он думает, что, может быть, по этим горам ходили в давние времена богатыри, рукой вырывая деревья: «Мы, конечно, не богатыри, а все же больших четыре дерева вырвали, чтоб согреть наш клуб» [3, с. 129].

С. С. Имихелова подчеркивает мифопоэтическую природу национальной модели мира в романе Жимбиева. Это не только бинарность оппозиции дня и ночи, сегодняшнего и давно прошедшего, сказочного и будничного. В этом произведении бурятская литература, по мнению исследователя, достигла «настоящей мифопоэтической силы», напоминающей «магический реализм» латиноамериканского романа, и «созданная писателем уникальная поэтика просматривается в мотиве сотворения мифа» [4, с. 42]. Параллельно с динамикой характера главного героя, его внутренним миром, конструируется мифопоэтический мир, стягивающий реальность и воображение, прошлое и настоящее, и бурятская степь предстает как некий универсум, где человек мыслится в его целостности, а национальное приобретает качество бытийности. Вот почему роман «Год огненной змеи» ‒ это эпически широкое и одновременно глубоко лирическое, мифопоэтическое повествование о важном периоде в истории народа.

В романе «Мать-лебедица» (Хун шубуун) (1975) Ц. Галанов обращается к теме, достаточно новой для бурятской литературы, ‒ «балагатскому движению» хоринцев, возглавлявшемуся ламой Санда-ном Цыденовым в годы революции и гражданской войны. О «балагатском движении» писал в своем романе-хронике «На четырех ветрах» (1965) И. Тугутов, однако он осветил это событие лишь мельком, не создав при этом сколько-нибудь убедительных образов, поэтому роман Ц. Галанова можно считать первым опытом художественного освоения данного исторического события.

Писавшие о романе литературоведы отмечали поляризованность образов, разделенных на два лагеря ‒ революционеров, представителей народа и их противников, врагов. С. Ж. Балданов, говоря об однородности, однотипности, слабой психологической разработке образов и отсутствии ярких характеров, видит своеобразие романа в новом использовании фольклорного материала ‒ легенды о происхождении хори-бурят от красавицы-лебедицы. Этот образ появляется в начале произведения, когда вернувшийся на родину с женой Галдан Арсаланов встретил пару лебедей и увидел в этом счастливое предзнаменование. Он рассказывает жене легенду о происхождении своих предков и почитании ими лебедей. Его воодушевление непонятно жене Наде, выросшей в другой среде, для нее это лишь сказка. Для Галдана же лебеди ‒ символ родного ему мира, родного народа. Но лебедей убивают, и это глубоко задевает героя. Вторично легенда воспроизводится в записи учителя Намдака Жамьяно-ва. В центральном символическом образе чувствуется глубокая связь с человеческой природой, нравственным началом человека. «Образ матери-лебедицы ‒ это воплощение всего святого на земле, вечно живой жизни, символ естества, непрерывности жизненного, вечности земного бытия» [2, с. 28].

С мотивом убийства лебедей связаны трагические судьбы героев романа. Гибнет старик Гомбо, при перекочевке в поисках лучшей доли гибнет, утонув в реке, Бато, будто в насмешку носящий фамилию Эрхэтуев (т. е. имеющий право). «Но на самом деле, ‒ пишет исследователь, ‒ у старика нет никаких прав» [1, с. 38]. Так нарушаются какие-то вечные законы, которыми и освещено почитание в народе старинной легенды о происхождении хори-бурят.

Продолжая мысль С. Ж. Балданова, хотелось бы добавить, что лебеди в романе символизируют неразрывную преемственную связь настоящего с чем-то изначальным, вечным, непреходящим. Человеческое измерение этот символ приобретает, когда Мухархан, мать Галдана Арсаланова, всю жизнь страдающая от жестокости мужа-богача, не зря прозванного Черным Арсаланом, напоминает сыну о матери-лебедице. Мать героя как воплощение архетипа матери-прародительницы и есть символ самой природы, родины и потому ее образ приобретает свойство универсальности. Такая глубокая художественная интерпретация традиционного, уходящего в глубь веков символа стало новым словом в освоении темы связи личности, народа и истории.

Лучшие бурятские романы 70-х гг. прошлого века свидетельствуют об углубленном анализе внутреннего мира человека, осмыслении его места в истории, о стремлении авторской мысли к художественному синтезу, что позволило в отдельных произведениях достичь художественноконцептуального уровня, связанного с концепцией национальной истории. Эта концепция истории в творчестве бурятских романистов, отдавших дань историко-революционной тематике, теме Великой Отечественной войны, давнему прошлому народа, сохранившемуся в древних легендах, позволяет сопрягать этапы истории народа с современностью, встраивать судьбу конкретного человека в историческую канву, показывать историю и связь времен во внутреннем опыте личности.