Немецкий автоперевод баллады В. А. Жуковского "Светлана"

Намеченные Андерсоном тезисы были существенно развиты в 1970 г. в статье немецкого слависта Д. Герхардта [Gerhardt 1970: –– 118–154], сформировав таким образом источниковый фундамент для постановки вопроса. Изучение дневниковых записей и переписки русского поэта с друзьями позволило ученому выявить и опубликовать тринадцать автопереводов и оригинальных сочинений В. А. Жуковского. Разыскания Герхардта становятся отправной точкой в изучении феномена автоперевода, так как до настоящего времени список неизданных немецких сочинений Жуковского продолжает пополняться все новыми произведениями, во многом благодаря работе Н. Е. Никоновой, результаты которой наиболее полно представлены в монографии 2015 г. [Никонова 2015: 496].

Среди рукописей поэта, в тетрадях 1818 г. с планами занятий по русскому языку с Александрой Федоровной, находится автоперевод баллады, выполненный Жуковским собственноручно и требующий введения в научный оборот как первый из опытов поэта в данном роде [Жуковский 1818: С. 3 об. – 4 об.]. Помимо упражнений по переводу и поэтических опытов Жуковского тетрадь содержит выписки основных положений крупнейших представителей немецкой эстетической мысли, таких как Бутервек, А. Шлегель, Шиллер, Гердер и др., представляющие суть эстетической переориентации Жуковского в 1820-е гг. [Янушкевич 2012: 495–497], а также девять прозаических басен 1817– 1819 гг., специально составленных для занятий с великой княгиней [Айзикова 2003: 121–124].

Впервые в 2004 г., рассуждая о стратегиях обучения Жуковского-преподавателя, Л. Н. Киселева упоминает автоперевод «Светланы» как результат неотъемлемого вида занятий с великой княгиней Александрой Федоровной, заключающемся в переводе русских стихов Жуковского в прозу, затем русской прозы на немецкий язык. Лаконичное суждение Киселевой заключено в текст примечаний и ограничивается следующими словами: «Приведем забавный пример достаточно бесплодных усилий самого Жуковского по переводу собственных стихов в прозу, сопровождавшийся также переводом каждого абзаца на немецкий язык» [Киселева 2004: 199–228]. В сущности, комментарий сводится к воспроизведению фрагмента русского прозаического переложения баллады и констатации факта существования настоящего текста, автоперевод при этом был признан незначительным.

«Светлана», став безусловным успехом русского романтика, соединила в одном сюжете магистральные образы и мотивы этого жанра, такие как вера в провидение, предчувствие и рок [Янушкевич 2008: С. 284–291], раскрывая специфику национального своеобразия святочно- го обряда. Интерес Жуковского к мифологическим мотивам не исчерпает себя и позже, что подтверждает появление показательного в этом смысле автоперевода – сказки «Об Иване Царевиче и Сером волке» («Das Märchen von Iwan Zarewitsch und dem grauen Wolf, 1852) [Joukowsky 1850: V], где автор-переводчик успешно воссоздает русский фольклорный текст на языке принимающей культуры, не пожертвовав при этом национально-культурным аспектом произведения. Однако, являясь эталоном русской баллады, любопытным для иностранного читателя с точки зрения историко-культурной экзотичности, ««Светлана» также формирует определенный мирообраз, связанный с глубинными свойствами национального женского характера, укорененного в природной и культурной стихии» [Янушкевич 2008: 284]. Так, изображение женского образа неотделимо от идеи создания как русской баллады, так и ее автоперевода. Известно, что адресатом оригинала была племянница Жуковского А. А. Протасова-Воейкова, определившая трагичностью своей биографии и покорностью судьбе главный постулат «Светланы», в то время как создание автоперевода связано с фигурой великой княгини Александры Федоровны. Мотив выбора текста для создания перевода, с одной стороны, был сопряжен с историей любви дочери прусского короля к российскому императору Николаю I, с другой стороны отражал суть взаимоотношений поэта-педагога с царственной ученицей. Дневник и письма Жуковского помогают исследователям интерпретировать истинное отношение романтика к своим занятиям и самой невесте царя, открывая развернутые суждения самого поэта о внешней и внутренней красоте и образованности Александры Федоровны, а также о ее роли Музы в их совместной деятельности: «Жуковский видел в Александре Федоровне гения чистой красоты — и был, наверное, не так не прав, Александра Федоровна была действительно красива. Однако он явно ошибался, когда писал: «Она пленяла красотою, / Своей не зная красоты» («Явление поэзии в виде Лалла Рук») или видел в ее чертах «глубокость чувства» («Лалла Рук») [Киселева 2004: С. 199–228]. Герхардт также отмечает высокое чувство романтика к своей ученице и характеризует его как «эзотерическую любовь» («esoterische Liebe») [Gerhardt 1970: 130], которой пронизан и текст баллады. Ласковое чувство поэта к своей ученице проявляется и в обращениях к главной героине баллады: «da ist die Schöne allein» (вот красавица одна), «singe, Schöne» (пой, красавица).

Следует уточнить, что прозаический вариант баллады сопровождает две первые немецкие строфы, последующий текст написан на немецком без русского переложения и представляет собой перевод из семи строф. Наличие этого русского подстрочника-посредника также открывает начала излюбленного метода Жуковского-переводчика, достигшего такого мастерства в работе с стихотворным переложением подстрочника, которое позволило ему создать русскую «Одиссею», не владея греческим и пользуясь немецким (!) дословным переводом. При этом последовательно переданы первые пять с пропуском следующих трех, далее следует незаконченный перевод еще 28 стихотворных строк русского текста. Условно текст автоперевода может быть разделен на две части. Первая представляет передачу начальных стихов и, очевидно, предназначена для упрощения последующего автоперевода на немецкий или упражнений по переводу царственной ученицы. Вторая и последняя часть передает обращение к Светлане и ее ответ в виде святочной присказки. Жуковский прерывает русский подстрочник, «сбившись» на стихотворный текст: «Ты Красавец кузнец, ск.<уй> мне злат и нов венец, скуй златое кольцо. Мне венчаться тем венцом, обручаться тем кольцом при святом налое», вероятно, посчитав дальнейшее переложение с русского на русский бесполезным, поскольку избежать стихотворного облика данной баллады, сохранив при этом вербальную стилизацию обряда, затруднительно.

Автограф автоперевода баллады открывает нам завесу творческой лаборатории В. А. Жуковского, процесс создания текста. О достаточно высоком уровне знания немецкого языка свидетельствует уверенный ход мысли и практически полное отсутствие зачеркиваний. Таковые связаны лишь с попытками Жуковского сделать поэтичнее текст автоперевода. Однако по графическому изображению текст Жуковского все же имеет стиховую форму – в начале каждого стиха-строки, а не предложения или мысли соблюдается написание заглавных букв. При этом и в немецком автопереводе сохраняются стихотворные приемы: повтор («Singe, Schöne: du Schmidt, Schmiede mir ein goldenes neues Kranz, schmie ein goldenen Ring»), а также характерные для фольклора эпифора («Und die Welt ist schön nur durch ihn! Das Herz lebet nur durch ihn!»); рефрен («Auf dem Tisch zwei couvers und ein Spiegel mit einem Lichte steht auf jenem Tische»).

Следует отметить попытки автора-переводчика максимально близко к оригиналу передать суть национальных реалий. Например, русское «гадали» трансформируется в «spielten» (играли) с пояснениями в скобках wahrsagen, rathen (предсказывать, гадать): для верной интерпретации иноязычному читателю необходим каждый глагол, содержащий лишь часть общего значения и поясняющий непременную связь с игрой, развлечением.

Творческий подход Жуковского проявляется на ритмическом уровне строения текста: разностопный хорей русской «Светланы» не передается, однако сказово-повествовательный темп баллады компенсируется динамикой, быстрой сменой декораций и событий. Полноценные предложения трансформируются в автопереводе в эллиптические, что обусловливает отсутствие сказуемого в ряде примеров: «wo du, in welcher Gegend?», «todte Stille umher», «eine Menge Menschen in dem Tempel», «ein Schwarze Sarg in der Mitte», «auf dem Tisch zwei couvers».

Принимая во внимание контекст создания автоперевода, композиционные трансформации обновленного текста представляются весьма закономерными. Пропущенные строфы оригинала и отказ от финала становятся намеренными приемами романтика, исполнением авторского замысла. Переориентация Жуковского на нового адресата и светлое событие недавнего замужества княгини мотивируют смену сюжета с мертвым женихом, мрачной тональности русского текста на праздничное и радостное в автопереводе. Финальные строки автоперевода: «Auf einmal Schneegesteuber umher; Die Schnee fällt dick; Ein schwarzer Rabe, pfeifen mit den Flügel…» (Вдруг снежная вьюга кругом; Густо валит снег; черный ворон, свистя крыльями) содержит лишь суггестивный намек готического характера и описание испуга девушки и ее жениха. Таким образом, история любви и счастья в браке ложится в основу немецкой баллады.

За немецким вариантом «Светланы» последовало еще более 23 ав-топереводных и оригинальных немецких сочинений Жуковского. Обнаруживающиеся до сих пор неизученные тексты и составляют перспективу исследования и предмет готовящегося научного издания, уникального в своем роде.