Память о России в творчестве А. Хейдока

Память о Родине – важнейшая тема литературы русской эмиграции. Почти каждый писатель-эмигрант так или иначе выражал свою любовь к России, описывая в своих произведениях пейзажи родного города или села.

XX в. был очень сложным для русской нации: политические беспорядки 1900-х гг., Первая Мировая война, Октябрьская революция и последовавшая за ней Гражданская война, Вторая мировая война, распад Советского Союза – эти события оказали глубокое воздействие на все аспекты жизни российского общества (экономику, образование, литературу) и привели к значительным изменениям.

Одно из самых оригинальных явлений русской культуры XX в. – литература, созданная русскими эмигрантами, разбросанными по всему миру, в том числе по разным городам Китая, прежде всего, в Харбине и Шанхае. «После многочисленных кровавых событий, произошедших в России в начале XX в., одним из мест, куда остатки русской армии и беженцы могли скрыться из объятой гражданской войной страны, были находившиеся на китайской территории города Харбин (и другие населённые пункты, расположенные вдоль Китайско-восточной железной дороги) и Шанхай» [Красноярова 2020: 144].

Русские интеллектуалы покидали родину по разным причинам. Например, по политическим: несогласие с политикой большевиков. А иногда причиной отъезда могло оказаться просто случайное стечение обстоятельств, из-за которых им приходилось покидать свою Родину. Какова бы ни была причина отъезда, русские люди, уехавшие из своей страны, продолжали творить в чужих странах.

В своих произведениях они выражали собственные мысли и чувства, сохраняли картины жизни их родины. Обретённый ими новый исторический опыт был своеобразно осмыслен и запечатлён в творчестве русских писателей-эмигрантов. Критически описывая жестокости войны, современную политическую ситуацию, русские писатели-эмигранты выражали собственное отвращение к войне и недовольство действиями властей, а также критиковали социальную ситуацию в Советской России.

Творчество русских писателей-эмигрантов, оказавшихся в Харбине и Шанхае, демонстрирует, как тесно переплетались в их произведениях размышления о Родине с изображением мест, в которых они оказались в «новой» жизни. «Русские анклавы, существовавшие в городах Харбин и Шанхай, расположенных на китайской территории, представляют в культурологическом плане уникальное явление. Они стали «островами спасения» <…> и одновременно «анклавами» русской культуры на Востоке. Несколько сотен тысяч русских людей <…> воспринимали себя как последних носителей и «хранителей» русской культуры»; они органично ощущали свою «включённость в культуру Серебряного века», ориентируясь на его поэтические традиции, и воспроизводили авторское мироощущение его «атмосферы» [Арустамова, Кондаков 2019: 96].

Основная часть

Один из наиболее известных русских писателей-эмигрантов, попавших в Китай, был А.П. Хейдок. В 1929 г. в Харбине Хейдок опубликовал свой первый рассказ «Человек с собакой». Рассказы и небольшие повести стали основной частью творчества Хейдока, и одной из отличительных особенностей было наличие отчётливых характеристик времени и особенностей регионов, в которых он жил.

В 1934 г. Хейдок издал сборник «Звезды Маньчжурии», который сделал его известным и долгое время был знаковым для его творчества. Сборник содержал 17 рассказов («Маньчжурская принцесса», «Призрак Алексея Бельского», «Храм снов», «Безумие желтых пустынь», «Таёжная сказка» и другие), содержание которых было основано на личном опыте писателя и описании некоторых реальных исторических событий, в которых он принимал участие. Этот сборник свидетельствовал о глубоких размышлениях писателя над социальными проблемами его времени.

Рассказы, раскрывающие разные аспекты жизни эмиграции, объединялись описываемой исторической эпохой, тематикой и проблематикой (взаимодействие между цивилизациями разных народов; общие социальные проблемы), системой постоянно повторяющихся мотивов – смерти, сна, размышлений о будущем и т. п.

В произведениях Хейдока, созданных в Харбине, с одной стороны, развивались традиции русской классической литературы: в них содержались размышления о проблемах России и выражалось чувства современников писателя (эмигрантов, заброшенных судьбой в Маньчжурию); с другой стороны, в них нередко обнаруживалось обращение к китайским национальным традициям, присутствовали описания трудностей жизни китайского народа, его быта и культуры. В его произведениях образы Китая и России нередко оказывались тесно связанными, а русские люди показывались интегрированными в атмосферу китайского общества.

Например, в рассказе «Маньчжурская принцесса», опубликованном в сборнике «Звезды Маньчжурии», описывалась любовь китаянки и русского, такая любовь, которой не препятствуют различия в жизненных привычках, национальных традициях или религиозных представлениях, а также исторические эпохи. Любовь героя и героини проходит через несколько «телесных перерождений», их воспоминания о прошлой жизни раскрывают сложные процессы взаимодействия культур и условность национальных и сословных препятствий.

Основное место событий, описываемых в сборнике, – Маньчжурия и прилегающие к ней регионы тогдашнего Северного Китая – Внутренняя и Внешняя Монголия, северо-запад Китая – провинция Синьцзян. Именно сюда бежали из России остатки войска Колчака – белогвардейцы, которых описал в своих рассказах Хейдок. Конечным пунктом назначения был для них город Харбин, ставший новым местом жительства, прибежищем, замещающим Родину. Солдаты, прибывшие в этот город, стали важной частью русского населения Харбина.

В рассказе «Безумие жёлтых пустынь», опубликованном в том же сборнике, Хейдок описал события войны 1919–1921 гг., в результате которой Внешняя Монголия, являвшаяся до конца династии Цин территорией Китая, была отделена от него. 3 февраля 1921 года войска барона Унгерна захватили город Урга (современный город Улан-Батор), и предводитель армии на некоторое время стал фактическим правителем Монголии.

Писатель стремился максимально объективно описать события, которые происходили во время этой войны. В рассказе, с одной стороны, показана храбрость белогвардейцев, с другой стороны – «безумие» и бессмысленность войны, развязанной для достижения непонятных людям целей, во время которой неизбежно гибнет множество представителей мирного населения, а действия армии оказываются бесчеловечными.

Рассказ «Безумие жёлтых пустынь» глубоко раскрывал противоречивую и трагическую эпоху. Само название рассказа оказывалось символом коллективного сумасшествия Гражданской войны в России, превращавшей окружающее пространство в пустыню и втягивавшей в свой смертельный круговорот окружающие земли. «Они шли, пожирая пространство Азии, и впитывали в себя ветры древней Гоби, Памира и Такла-Макана, несущие с собой великое беззаконие и дерзновенную отвагу древних завоевателей» [Хейдок 1934: 39]. Автор показывает отсутствие у воюющих каких-либо осмысленных целей и идеалов: «Шли – чтобы убивать, или – быть убитыми…» [там же].

Писатель предлагал собственную оценку происходивших событий, раскрывая их с особой точки зрения – с точки зрения заботы о будущем развитии России. Именно такой позицией Хейдок отличался от большинства других русских эмигрантов, заброшенных судьбой в Китай (которые нередко выступали за начало нового этапа Гражданской войны, призванной покончить с «советской властью»).

Размышляя о войне и о судьбе России, он проявлял мудрость – в его описаниях событий не было злобы: он вёл себя как объективный и трезвый мыслитель, у которого имелся собственный уникальный взгляд на события революции и Гражданской войны, собственные взгляды на будущее России. «Память о России», постоянно присутствовавшая в сознании как героев произведения, так и автора, оказывалась своеобразной точкой отсчёта для оценки описываемых событий.

В конце рассказа «Безумие жёлтых пустынь» А. Хейдок воспроизвёл картину бессмысленной смерти, характеризующую войну, в которую оказались втянуты русские люди: «В этот именно момент [утро «жестокого дня», когда караваны верблюдов по древним дорогам пустыни отправились в Тибет, Гималаи, Среднюю Азию, а монголы из соседних с Ургой сёл повели коней на водопой. – Л.Ш.] Жданов [главный герой рассказа, близкий по своей позиции автору. – Л.Ш.] отправился в одну страну, где он ещё не побывал и откуда не возвращаются…» [Хейдок 1934: 39–41]. Смерть и жизнь героя интерпретируются, как очередной этап бесконечного всеобщего путешествия, в котором находятся тела и души всех людей.

А. Хейдок прожил в Китае 26 лет, и всё это время он испытывал сильную тоску по Родине. Многие из его произведений содержали вспоминания о России, но в наиболее яркой и символической форме они выразились в рассказе «Храм снов», опубликованном в сборнике «Звезды Маньчжурии».

Рассказ «Храм снов» написан от первого лица – прапорщика Рязанцева, который – вместе со своим другом Кострецовым – бежал из расположенного в Китайском Туркестане концентрационного лагеря, где находились интернированные войска атамана Анненкова.

Кострецов, как и многие другие русские эмигранты, оказавшиеся в Северном Китае, был «высокообразованным человеком», изучавшим восточные языки; до начала войны он занимался археологией и «даже посещал в составе научной экспедиции те же места, по которым лежал наш путь» [там же: 25].

В пустыне Кострецов случайно обнаруживает камень с изображением бога Тота, символом которого являлась птица ибис, и понимает, что «знак ибиса в Китайском Туркестане как раз подтверждает вывод, к которому он пришёл в Египте, занимаясь раскопками» [там же: 26]. Это вывод о существовании устойчивых связей между древними цивилизациями, которые не только характеризуют прошлое человечества, но и оказывают постоянное воздействие на его будущее.

Представления о боге Тоте – одном из наиболее архаичных богов человечества – уходят в глубокое прошлое. Согласно египетской (и греческой) мифологии, бог Тот соотносился с Луной, являлся Владыкой Неба, Земли и подземного мира, одним из разделителей стихий и создателей человеческого мира, возникшего из первичного хаоса, а также был посредником между богами и людьми [Мифы народов мира 1992: 521–522]. Кроме того, он отождествлялся с глубокими познаниями, тайнами мироздания, считался создателем иероглифической письменности и книг [там же].

Особая роль Тота заключалась в том, что он рассматривался как создатель календаря и властитель памяти, определявший судьбы людей, и считался их сопроводителем в Царство мёртвых [Тураев 1898].

Мифологизированными были и представления о воплощении Тота – священной птице Ибис (почитавшаяся многими древними народами (египтянами, иудеями, греками, ранними христианскими народами), которая была соотнесена как с солнечным, так и с лунным миром, и символизировала справедливость и истину, а также настойчивость души [там же] Поэтому указание в рассказе на бога Тота и Ибиса сразу же вводило в произведение темы памяти и судьбы человека.

Обращение Хейдока к мифологическим образам бога Тота и священной птицы Ибиса, а также к теме провидческих снов неслучайно. В китайских мифологических представлениях не было бога, которого можно было бы назвать полным аналогом египетского Тота, однако некоторые аналогичные функции выполняла «лунная» богиня в китайской мифологии по имени Чанси [ 常羲 ], которая занималась «регулированием» начал Ян и Инь, а также наблюдала за ходом времени. Творцом мира, преобразовавшим изначально царивший в мире бесформенный хаос, в китайской мифологии считался родившийся из вселенского яйца первый человек Паньгу, который отделил Инь от Ян и сотворил «мутную» часть мира – землю (Инь) и его «светлую», «прозрачную» часть – небо (Ян).

Создателем первой иероглифической письменности – пиктограмм – считался мифологический учёный-историограф Цан Цзе [ 仓颉 ]. Журавль (птица, немного похожая на Ибиса) рассматривался в качестве символа долголетия, а его появление или упоминание считалось как пожелание бессмертия. В Китае не существовало каких-либо специальных «Храмов снов», однако с древних времен китайцы придавали большое значение сновидениям и верили, что сны – это особое предзнаменование, которое боги (или Небо, или Дао) время от времени посылают каждому человеку.

Так, например, Конфуций однажды сказал своим ученикам: «Я слишком стар, и Чжоу-гун («чжоуский князь» Zhōu Gōng – 周公 . – Л.Ш.) давно не появлялся в моём сне». С тех пор люди полагали, что Чжоу Гун может помогать людям предсказывать будущее посредством анализа снов и что он является во сне счастливчикам, что оказывает им огромную помощь в жизни.

А. Хейдок, несомненно, знал о вере китайцев в «вещие» сны, но он хотел в своём рассказе раскрыть связи, существовавшие между культурами древних народов (эта мысль писателя соотносилась с представлениями его друга – великого художника и мыслителя Н. Рериха, знакомство с которым произошло в Харбине примерно в тот же период, когда шла работа над сборником «Звезды Маньчжурии») и показать важность связей между настоящим, прошлым и будущим.

Следуя таинственным указаниям, идущим от Тота-Ибиса – Лунного бога египтян – герои рассказа находят затерянный Храм Снов. «Овальное основание, колоннада со всех сторон: плоская крыша без всяких щпицов (современное: шпилей. – Л.Ш.) и башенок, – только зубчатый карниз; весь он сосуд, отверзший небу, ухо земли!» [Хейдок 1934]. В этом храме «все страждущие и обиженные судьбой могли видеть сны, в которых воплощались все их желания и восстанавливалось утерянное счастье…» [там же].

Для Хейдока как писателя всегда были важны поступки героев его произведений, а также то, какие следствия они имеют для жизни человека. В рассказе «Храм снов» показывается другой аспект жизненного выбора человека – отказ от действия, недеяние, на которое провоцирует человека затерянное в пространстве и времени святилище. Его посещение имело для людей одно следствие: если они начинали предаваться «прекрасному ложному сну», отказываясь от реальной жизни в пользу жизни иллюзорной, то это неизбежно приводило их к смерти. «Монахи вынесли ещё два трупа – жертв нечеловеческой радости, которая убивает. Их бросают в овраг, где днём и ночью грызутся шакалы» [Хейдок 1934: 28].

Оказавшись в таинственном Храме, главный герой видит во сне символическую сцену, передающую обобщённую мечту большинства российских эмигрантов – возвращение на Родину.

«Суета на вокзале… [можно предположить, что это вокзал – харбинский. – Л.Ш.]. На перроне полно народа – негде поместиться… Все – русские… Несут без конца баулы, чемоданы, корзинки. Носильщики в помятых картузах и запачканных передниках катят тележки с багажом. Тележки скрипят, визжат, носильщики переругиваются – никак не проедешь… Гам, смех, веселая толкотня… Ничего не могу разобрать, где я, что такое творится…

– Скажите, пожалуйста, – обращаюсь я к бородатому человеку купеческой складки, в картузе и поддевке, у которого все лицо – сплошное благодушие и радость, – куда же весь этот народ едет?

– Как куда? – удивляется он. – С луны вы свалились1?.. Домой – в Россию едем! Большевиков прогнали – всей нашей маяте конец пришёл… Можно сказать, народ так обрадовался, так обрадовался…» <…>

Я стою, опешивши, а потом спохватываюсь: ведь правда, в самом деле! Люди сказали… Надо и мне обратно, в Тамбовскую губернию! <…>

Ещё другие – живые и мёртвые, шкурники и герои, – все спешат возвратиться… А тут, рядом, на веером раскинувшихся запасных путях – эшелоны, без конца эшелоны… И все вагоны украшены зелёными берёзками (зелёные берёзки – традиционное в России украшение «свадебного поезда». – Л.Ш.); на орудийных лафетах – венки; звуки дюжины гармоник и веселого солдатского трепака несутся со всех сторон…» [Хейдок 1934: 30].

Символическая сцена возвращения на Родину выражала стремления всех русских эмигрантов, разбросанных по разным странам. Неслучайно в действие, воспроизведённом в рассказе, принимают участие как живые, так и погибшие персонажи. Образы затерянного в китайской пустыне Храма Снов, харбинского железнодорожного вокзала и России в воображении героя сливаются в единое целое.

Храм Снов предоставляет главному герою возможность пережить воплощение мечты, которую было невозможно реализовать в ту эпоху, но которая вполне могла быть осуществима в немного более отдалённой перспективе – в результате совместных действий всех русских людей, находящихся по обе стороны границы (что и произошло в реальной жизни самого писателя).

Символическое возвращение в Россию, описанное в рассказе Хейдока, указывает на важнейший аспект события: возвращаться должны не только живые люди, но и погибшие. Только сохранение памяти о прошлом и его героях позволяет переходить к будущему и создаёт основу для проявлений истинного патриотизма.

Академик Ли Яньлин писал в статье «Прекрасный цветок в мировой литературе»: «Как и вся русская литература, литература русской эмиграции в Китае является литературой патриотической. Россия – это место, где родились и выросли они и их матери. У них была глубокая привязанность к России. Её горы, реки, леса, поля, дома – все это навсегда было запечатлено в их душах»1 [Ли Яньлин 2002: 8].

Вопрос о месте творчества А. Хейдока в литературе русского китайского зарубежья и о его значении для развития национальной культуры решается литературоведами по-разному. Китайская исследовательница Ван Ямин указывала, что, хотя статус Хейдока в литературе русской эмиграции был не столь высок, как у А. Несмелова, его любовь к китайской культуре была не так глубока, как у В. Перелешина, а международный авторитет его произведений не так значителен, как у Н. Байкова, уникальный стиль, оригинальность образов и использование разнообразных китайских «элементов» сделали его одним из наиболее ярких писателей Харбина [Ван Ямин 2005: 54].

Другой точки зрения придерживался известный переводчик и литературовед профессор Сюй Чжэнья, который считал, что понимание Хейдоком китайской культуры и жизни китайского общества – несмотря на то, что в его рассказах нередко описывались пейзажи и архитектура Китая, воспроизводилась китайская религиозная мысль, – было поверхностным, исходящим из стереотипных представлений о «восточных людях» [Сюй Чжэнья 2002: 42].

В российском литературоведении дискуссия о творчестве Хейдока протекала в несколько ином аспекте: исследователей прежде всего интересовал вопрос о том, в какой степени в принципе оказывается возможным «духовное соединение» Китая и России.

Так, Е.Г. Иващенко отмечает, что «Звезды Маньчжурии» «являют некий сплав духовных культур китайцев, монголов, русских»; книгу можно рассматривать «как попытку русского эмигранта интегрироваться в чужую культурную среду», «найти общее в духовной традиции русского и восточного народов», когда «объединяющим началом становятся мистические основания древних культур» [Иващенко 2008: 104].

Заключение

Образ Китая в творческом сознании русских эмигрантов нередко выполнял функцию «временного заместителя» образа России. Герои повестей и рассказов Хейдока, пытаясь «войти» в китайскую культуру и в жизнь китайского общества, исходили из опыта, полученного ими в период российской Гражданской войны. Творчество А. Хейдока стало органичной частью «китайского текста» русской литературы, который начал формироваться в XIX в. и достиг своего расцвета в 1920–1930-е гг. в русской эмигрантской литературе, существовавшей на территории Маньчжурии. Как отмечают современные исследователи, «возникновение в русской культуре <…> «китайского контекста» и связанного с ним «китайского текста» способствовало <…> развитию у российских читателей представления об истории, природе, быте, традициях, религии и философии Китая» [Кондаков, Красноярова 2017: 127].

Описывая природу Маньчжурии или изображая реку Сунгари, представители русской эмиграции стремились разглядеть в них пейзажи своей Родины. Русские писатели-эмигранты родились и выросли под воздействием образов прекрасной природы своей родины, они учились и развивались в рамках своей национальной культуры. Религиозные верования, обычаи и привычки, характерные для людей России, были глубоко запечатленные в их душах, отразились в образах их произведений, связанных с их любимой родиной.

Образ исчезнувшей Родины воссоздавался при помощи описания небольших русских городов, посёлков и деревень, а также существовавшей в них оригинальной местной культуры (например, рассказ «Волки» А. Несмелова), и в ряду таких «региональных» образов, сохранявших память о России, несколько парадоксально стал город Харбин, являвшийся отдалённой провинцией Китая – регионом, далёким от центра и от исторических китайских столиц.

Рассказы А. Хейдока достоверно отражали жизнь русских эмигрантов в Китае, передавали их мысли и эмоции, раскрывали их духовный мир, поднимали важные социальные проблемы своего времени. Размышления писателя и его героев обогатили как русскую, так и китайскую культуру ХХ в. Произведения А. Хейдока помогают современному читателю объективно оценить культурно-историческое значение уникального исторического явления – русской эмиграции – и понять созданную ею литературу.

Крупнейший деятель русской эмиграции, писатель и критик З.Н. Гиппиус писала: «Многомиллионная Русь на своей земле, и миллионная Русь на чужой, – та же Русь, как и та же будет океанская вода, сколько её ни зачерпнуть» [Гиппиус 1930: 11].

В рассказах А. Хейдока показано, как память о России помогала поддерживать духовную связь русских людей с Родиной и одновременно укрепляла связи с окружающим миром, с культурой других народов, среди которых эмигрантом довелось жить. Эти воспоминания оказались своеобразной «теплой гаванью» в глубине их душ.