Сказочно-фантастический водевиль А. и Б. Стругацких «Чародеи»: продолжение традиции Е. Шварца

ключения Гогенштауфена» (путаница, построение диалогов по принципу словесной дуэли, каламбуры, куплеты), вступающие во взаимодействие с фантастикой сказочного типа и сатирой, позволяют определить жанр произведения как сказочно-фантастический водевиль. Роль водевильной поэтики в тексте заключается в развитии увлекательного, построенного на путанице действия приключения. Фантастика, представленная преимущественно волшебством, сопряженным в отдельных случаях с научно-техническим прогрессом (для достижения комического эффекта), позволяет увидеть серьезный и даже трагический подтекст, но при этом утверждает оптимистическую позицию, что в мире есть место «обыкновенному» чуду, на которое способен каждый добрый человек.

А. и Б. Стругацкие в своем прозаическом наследии не раз обращались к сказочно-фантастическому изображению бюрократических учреждений. Для новогодней музыкальной комедии К. Бромберга в качестве основы была выбрана сатирическая повесть-сказка «Понедельник начинается в субботу» (1964–1965). Однако сценарий неоднократно подвергался правке, пока режиссера не удовлетворила наиболее легкая – водевильная – версия под названием «Чародеи» [2]. Фильм 1982 г. получил неоднозначную оценку: массовым зрителям кинокартина понравилась, почитатели творчества Стругацких же считали (и считают до сих пор) данный жанровый подход неудачным в контексте художественной практики знаменитых братьев. В рамках настоящего исследования мы не стремимся выявить различия между сценарными редакциями, поскольку к интересующей нас водевильной поэтике соавторы обращаются непосредственно в работе над итоговой версией.

В основе центрального конфликта – несколько любовных треугольников, возникающих благодаря козням бюрократа Сатане-ева. Накануне Нового года сразу две китеж-градские волшебницы получают предложение руки и сердца: молодая сотрудница Научного универсального института необыкновенных услуг Алена Санина уже дала согласие своему жениху – обычному молодому москвичу Ивану Пухову; в то же время директора НУИНУ Киру Анатольевну Шемаханскую ее заместитель по науке Иван Степанович Киврин седьмой раз убедительно просит (с. 147)* выйти за него замуж. Обе героини заняты подготовкой к презентации волшебной палочки, после которой не только Алена, но и Шемаханская должны обрести личное счастье в браке. Однако симпатизирующий Алене заместитель директора по общим вопросам Сатанеев из ревности и вредности пускает слух, будто Санина летит в Москву для того, чтобы там тайно выйти замуж за командированного Киврина: Тут, понимаете ли, такое обстоятельство... Бракосочетание... В общем, свадьба завтра у нее... <...> с Кивриным Иваном Степановичем <...> То, что жениха Иваном зовут, вся лаборатория знает. Она только фамилию скрывала. Что на свадьбу в Москву летит – хоть сейчас убедиться можно, – заявление у секретаря, там все написано. Одним рейсом, между прочим... <...> Только что сам видел, как они в гардеробе целовались и кулон с часиками он ей на шею повесил (с. 166–167). Разгневанная на Киврина и Алену Шемаханская заколдовывает девушку: Весну, то есть любовь и все такое прочее, из сердца ее вынули, а зиму вставили (с. 189), после чего Пухов вынужден ехать в Китежград, чтобы спасти свою любовь, свою невесту.

В веселой новогодней сказке доминирует жизнеутверждающий легкий юмор. Однако элементы сатиры в «Чародеях» были сохранены. Посредством языковой игры вводится сквозная тема бюрократизации волшебства. Например, в сцене подписания договора Алена замечает, что кровью скреплять не надо, чернила надежнее (с. 208); крылатым после выхода фильма стал пароль-лозунг: План по валу! <...> Вал по плану (с. 214) и т. д. Сотрудники НУИНУ подчеркивают, что волшебной палочкой может воспользоваться не просто любой человек, не являющийся чародеем, а именно «доверенный работник» и «проверенный»: …а то непроверенные такого натворят... (с. 156).

Сама палочка создана исключительно для удобства в разных сферах обслуживания, а за оказанные услуги предъявляется счет: На столике появляются три гвоздики в целлофане с ценником: «Один рубль» (с. 157); Что ж это получается? Чудеса за наличный расчет? Интересно, во сколько обойдется мое омоложение с помощью сферы услуг? <...> Серные бани... Теперь кабинет красоты... Итого... – Сатанеев склоняется над калькулятором (с. 221–222). За наличные обслуживает посетителей и скатерть-самобранка, ведущая себя, подобно хамоватой работнице общепита:

Нет пирожных <…> – Крем прокис. <...> Вы что, граждане, белены объелись? Какие вам зимой лимоны? <...> Портвейн есть – «Ак-стафа», «Солнцедар», плодовоягодное. <...> И чего шумят, чего шумят, – снова раздался сварливый голос. – Нервы только портят! Вот вам заказ, успокойтесь! Было бы из-за чего шум поднимать... (с. 197–198).

Ряд эпизодов (преимущественно – с участием южного гостя) посвящен проблеме «всесильного» документа. Так, на каламбуре, обыгрывающем разные значения слова наряд , построена первая встреча с персонажем:

– Гость! – торжественно представляется незнакомец. – Представитель солнечного Кавказа. Вы не подумайте – у меня наряд!

– Да, – критически оглядывая элегантное, но тонкое пальтишко гостя, говорит подоспевший Камноедов. – Наряд неподходящий...

– Как? Почему? – Гость распахивает объемистый портфель и принимается в нем копаться, бормоча при этом: – Почему неподходящий? Пять печатей! Целых пять! (с. 151).

Далее реплики об официальном статусе предъявляемого документа и количестве поставленных на нем печатей будут сопровождать практически каждое появление южного гостя вплоть до самого финала:

– Вы не имеете права! – вскипает Са-танеев.

– Как не имею? – удивляется гость. – У меня наряд! И подпись есть.

– Товарищ Камноедов! – бросается Сата-неев к помощнику. – Прошу изъять! Примените силу!

– У них документ! – разводит руками Кам-ноедов. – Он и есть – сила! (с. 234).

Не просто водевильным злодеем и источником путаницы, но и сатирическим персонажем является бюрократ и бездарный недовол-шебник Аполлон Митрофанович Сатанеев. Он не умеет колдовать, зато способен на интриги и волокиту. Занимая должность заместителя по общим вопросам, престарелый неудачник-ловелас с комическим именем может придумать любую отговорку ( Я, так сказать, не уполномочен... Не мой департамент... Я по общим вопросам, а здесь, видите ли, дело частное, конкретное (с. 228)), равно как распоряжаться материальной базой НУИНУ и создавать проблемы всем нижестоящим сотрудникам. Речь персонажа изобилует канцеляризмами и бюрократическими штампами. Одной из показательных является сцена с размещением приглашенного ансамбля:

– Аполлон Митрофанович, – забубнил Кам-ноедов, провожая Сатанеева с Аленой. – А может, в гостиницу их все-таки, а?

– В гостинице бронь. Для комиссии, – отрезал Сатанеев.

– Да как же я их в музей оформлять буду? – продолжал Камноедов.

– Оформляйте как экспонаты.

– Живых?!

– Условно, условно...

– А потом списывать как?

– По акту, как пришедших в негодность (с. 195).

Роковой ошибки злодею стоит неудачно высказанное пожелание в эпизоде, когда он хочет занять должность Шемаханской ( Долгие годы, оставаясь в тени, в неизвестности, на второстепенных ролях, я нес тяжкое бремя, исподволь создавая славу нашего института <...> как вы сами убедились, Кира Анатольевна явно не способна... Сейчас я сделаю то, чего не смогла сделать товарищ Шемаханская <...> я считаю, что должен, вопреки своей скромности, оказаться, так сказать, на коне и занять наконец высший пост в этом здании (с. 230)), – после чего оказывается на крыше на фигуре конька (комически воспроизводится буквальная реализация метафоры). На свое спасение Сатанеев реагирует бесполезным штампом: Как только меня утвердят директором, я объявлю вам благодарность в приказе (с. 232).

Однако, несмотря на устрашающую фамилию, злодей куда менее опасен, нежели швар-цевская Упырева, на что указывает авторское сравнение-маркер: Перед ней стоял худощавый, затянутый в невообразимо модный костюм мужчина. Голова его была украшена иссиня-черной шевелюрой, волосы свисали до плеч, под носом угрожающе торчали стреловидные усы, на подбородке располагалась козлиная эспаньолка. Сатанеев вполне соответствовал облику рокового соблазнителя, каким его представляли в каратыгинских водевилях (эпизод с «омоложением» Сатанеева) (с. 226). Даже идея для его первичного злодейства приходит волей случая, когда он стал свидетелем сначала поцелуя Киврина и Шемаханской (Дверь в кабинет тихо приоткрылась, и в щель просунулась физиономия Сатанеева (с. 163)), а затем – момента, когда Киврин вручил Алене в качестве свадебного подарка для нее и Пухова отвергнутый Кирой кулон (Сатанеев, наблюдавший с лестницы эту сцену, до предела вытянул шею, чтобы ничего не пропус- тить <...> Киврин повесил на шею Алены кулон с часами на цепочке (с. 165)).

При этом одержать победу над злодеем удастся именно Пухову ‒ далекому от мира чародейства человеку. Благодаря своим доброте и отзывчивости, без колдовства и всяких волшебных предметов Иван совершает подвиг (снимает Сатанеева с крыши института), после чего происходит то самое «обыкновенное» чудо, которое знаменует торжество настоящей любви.

Финал произведения – по-водевильному оптимистический. Алена сама целует Ивана, чары рассеиваются, обман раскрывается, все пары воссоединяются, Сатанеев посрамлен, южный гость выходит из лабиринта коридоров, а высокопоставленная комиссия довольна демонстрацией волшебной палочки.

В сценарии особая роль отводится вокальным и танцевальным номерам, музыкальной организации текста. Герои неоднократно сопровождают свои действия танцевальными движениями под музыку, исполняют легкие куплеты на любовные и новогодние темы. Кроме того, Стругацкие дают главному герою недвусмысленную профессию: начальник цеха музыкальных инструментов, – благодаря чему Ване и его помощникам удается попасть в НУИНУ в качестве приглашенного ансамбля.

Отметим, что стихотворного текста для вокальных номеров в сценарии нет. Братья-соавторы описательно обозначают куплетную вставку, уделяя внимание тематическим аспектам (в фильме звучат песни, сочиненные Л. Дербеневым).

Переодевания как характерные для водевильного жанра поведенческие стратегии героев также присутствуют (например, Киври-ну в финале удастся попасть на мероприятие лишь в качестве переодетого Деда Мороза). Это и превращения/обращения со сменой не только облика (друг и коллега Алены Фома Брыль для знакомства с Пуховым предстает «вагонным» – аналогом домового в поезде), но и характера (метаморфозы самой Алены).

Таким образом, водевильные приемы в сценарии А. и Б. Стругацких «Чародеи», вступающие в синтез с фантастикой сказочного типа и элементами сатиры, позволяют не только определить жанр произведения как сказочно-фантастический водевиль, но и доказывают прямое влияние Е. Шварца на жанрово-стилевые поиски обратившихся к драматургии братьев-соавторов.