Наследие К.Д. Ушинского: ретроспективный взгляд сквозь призму трансдисциплинарной методологии

ум оказался расщепленным на две части, жившие в разных культурах. Одна его часть, преобладавшая численно, руководствовалась традиционной автохтонной культурной программой. Ее носители, преимущественно представители крестьянства и работных людей, обладали социоцентристским миров и дением и вытекающей из него системой ценностей (отдающей приоритет интересам общины, коллектива, государства). Другая, относительно малочисленная, часть подданых Империи разделяла антропоцентрис-тское миров и дение. И ее ценностная система структурировалась интересами не социальной целостности, но личности. Сложилась уникальная ситуация: люди, имевшие общее этническое происхождение, воспитывали своих детей с ориентацией на несхожие фундаментальные мотивы жизнедеятельности. Можно даже сказать, что прежде единое образовательное пространство разделилось на два (суб)пространства, на территории которых воспитатели и их воспитанники говорили на разных языках (в прямом и переносном смысле слова). Если воспитание и обучение детей элиты велось с использованием европейской лексики и заложенной в ней семантики, то «вхождение в возраст» детей крестьян и рабочих основывалось на смыслах традиционной русской культуры. В результате сыновья и дочери «птенцов гнезда Петрова» широко применяли в общении между собой голландский или немецкий язык, а их дети – французский. Сыновья же и дочери солдат – героев Полтавы и взятия Измаила – говорили на языке «простонародья». И они были «глухи» к таким смыслам как «свобода», «права человека», «моральный императив». Но зато были открыты другим фундаментальным мотивам жизнедеятельности – «воля», «черный передел», «жить по Правде».

Социокультурный раскол и разлом образовательного пространства стали результатом политики догоняющей модернизации, начатой «революцией сверху» Петра I. Ко времени рождения К.Д. Ушинского уже как минимум пять поколений дворянских детей получали образование в «европейском духе». И разделение русского народа на две субкультурные общности становилось видно невооруженным взглядом. Данный факт беспокоил мыслящую и совестливую часть «образованного общества» и породил удивительную метаморфозу его самосознания. Эту трансформацию очень точно сформулировал В.О. Ключевский: «Отцы были русскими, которым страстно хотелось стать французами; сыновья были по воспитанию французы, которым страстно хотелось стать русскими (курсив наш – С.Н. )» [5, с. 228]. Иными словами, в сознании европейски образованных дворян проснулось патриотическое чувство, побуждавшее, в том числе к поиску путей единения с «простым народом» в интересах обеспечения благополучного будущего своего Отечества.

В духовной элите к 30-м гг. XIX в. сложилось два понимания надлежащего вектора движения к культурному слиянию со своим народом. Одно понимание проистекало из представления о России как об «отсталой Европе». Эта часть элиты – западники – считала, что необходимо переносить на отечественную культурную почву образцы культуры, ценности и нормы Западной Европы, воспитывать детей, независимо от их социального положения, в духе модернистского антропоцентризма. К базовым ценностям последнего они относили прежде всего «свободу». Благодаря вестернизации, полагал А.И. Герцен, наблюдается «выступление русских личностей в народе; русская мысль приучается высказываться, является литература, является разномыслие … (выделено нами – С.Н.)» [1, с. 24].

Другая часть духовной элиты – славянофилы – видела в России уникальный социокультурный организм, нуждающийся в сохранении инаковости, утрачиваемой вследствие вестернизации. Соответственно, оппоненты западников предлагали ориентироваться на идеал воспитания Допетровской Руси. В ней, по мнению И.В. Киреевского, «общенародный элемент» имел «огромный перевес над личным, индивидуальным», там существовало общественное устройство «без самовластия и рабства, без благородных и подлых» [4]. С удовлетворением он отмечал, что в русской общине отсутствовала и отсутствует личная корысть, а перед миром выступает не личность, а глава семейства. Ту же мысль проводил и А.С. Хомяков, утверждавший, что в общине ее члены «теряют свою строптивую личность» [7, с. 31]. Получается, западники и славянофилы разошлись не в оценке достижений Запада (оппоненты признавали успехи его науки и образования). Они по-разному определяли характер того идеала, на основе которого следует осуществлять воспитание россиян. Западники, как отмечалось выше, ратовали за антропоцентризм. Славянофилы – за социоцентризм в его соборной версии.

Понятно, что дискуссия не могла миновать становящуюся отечественную педагогическую науку, не отразиться на позиции К.Д. Ушинского. В его взглядах без труда обнаруживается воздействие и славянофильства, и западничества. Вполне в духе славянофильства педагог называл ведущим принципом воспитания нравственности принцип народности. К.Д. Ушинский резонно замечал, что заимствуемая педагогика, воспринимаемая в России как «общечеловеческая», является на самом деле германской, базирующейся на немецком национальном характере. Кстати, данный факт являлся, по мнению ученого, еще одним доказательством того, что только любовь к Отечеству дает верный ключ к воспитанию человека. К.Д. Ушинский полагал, что таковое, построенное на чувстве патриотизма, окажется намного эффективнее, нежели воспитание, основывающееся на рациональных убеждениях или же привычках, укорененных страхом наказания. Что касается «исправления нравов» простого народа, то педагог, опять же, вполне по-славянофильски уповал на благотворное влияние православного христианства.

При этом, будучи воспитанным, как и мыслители-славянофилы, на базисе культуры модернити, К.Д. Ушинский, формулируя цель воспитания, апеллировал к одной из ее ключевых идей – идее развития . Он резонно замечал, что объявление в качестве цели воспитания счастья или же совершенствования человека не может быть сочтено удачным. Недостаток подобных формулировок заключался, по мнению Ушинского, в наличии большого разнообразия мнений относительно того, в чем заключаются счастье и человеческое совершенство [10, с. 12–13]. Педагог выражал несогласие и с популярным руссоистским тезисом о том, что целью воспитания является достижение человеком соответствия своей природе. К.Д. Ушинский вопрошал: «Где же мы найдем эту нормальную человеческую природу, сообразно которой хотим воспитывать дитя?» Он утверждал: французский философ «видел эту природу в дикарях, и притом в дикарях, созданных его фантазиею, потому что если бы он поселился между настоящими дикарями, с их грязными и свирепыми страстями, с их темными и часто кровавыми суевериями, с их глупостью и недоверчивостью, то первый бежал бы от “этих детей природы”…» [Там же]. Дезавуировав субъективные определения цели воспитания, педагог как раз и вышел на категорию «развитие», фиксирующую бесспорные для всех качественные , положительные изменения в человеке.

Нельзя не признать, что когда К.Д. Ушинский апеллировал к «развитию», то он в этот момент смыкался с западниками, которые включали данную ценность (вполне в духе либерального идеала) в число долгосрочных жизненных ориентиров человека. Тем самым педагог отказывался от традиционалистской апологии неизменности в пользу модернистского идеала, выдвигающего «новую традицию» – традицию непрерывных изменений [6, с. 12]. К.Д. Ушинский также следовал за идеологами культуры модернити (западноевропейскими философами), когда утверждал, что ребенок является не просто природным организмом, наделенным задатками и способностями, но и индивидуальностью , развиваемой воспитанием [2].

Таким образом, в педагогическом творчестве К.Д. Ушинского прослеживается синтез идей славянофилов и западников. Он полагал, что из западной культуры и педагогики следует взять все ценное, но при этом недопустимо копирование инокультурного опыта и педагогических рекомендаций. К.Д. Ушинский, с одной стороны, выступал против традиционных авторитарных методов в педагогике, а с другой, за сохранение традиционных нравственных идеалов народа. Он ратовал за рецепцию передового западноевропейского знания и за сохранение культурной идентичности русских. Он апеллировал к цивилизации (имея в виду стадию развития, на которой существуют государство, частная собственность, товарообмен и пр.) и одновременно боялся ее разлагающего воздействия на нравственность народа (представители которого, выходя за границы локусов, чувствовали себя как «в неприятельской земле, где позволено делать все, только бы не попадаться», где над ними «существует только право силы, а за ним – право всякого рода хитрости и обмана» [9, с. 263]).

Характерно, что К.Д. Ушинскому было свойственно и «народопоклонство», разделяемое обеими оппонирующими группами российских интеллектуалов. Он утверждал, что чем «более заброшена деревня в глушь, чем менее она пользуется всеми выгодами образования, тем патриархальнее ее жители и тем они нравственнее (курсив наш – С.Н. )» [9, с. 259–260].

Как видим, в педагогическом творчестве К.Д. Ушинского соединились «почва» (в лице выражавших ее идеалы славянофилов) и «Запад» (в лице адептов европейского пути развития), традиция и культура модернити. Данный синтез виден и в предлагавшемся отцом русской научной педагогики идеале воспитания, носившем дуалистический характер, умерявшем и примирявшем оба полярных миров и дения.

Полагаем, что данный тип идеала, далекий от крайностей социо- и антропоцентризма, наиболее продуктивен вообще и в России в особенности [8]. Дело в том, что только та социокультурная структура будет устойчивой, которая исходит как из признания права отдельного человека на самоосуществление и самореализацию, так и из признания права общества иметь собственное мнение на это счет. Дуалистический идеал, за который, с нашей точки зрения, ратовал К.Д. Ушинский, соответствовал дуалистичнос-ти «культурного генотипа» России, транслирующего посредством воспитания как коллективистские, так и индивидуалистические установки. Данный дуализм определялся особенностями генезиса древнерусской цивилизации. Она формировалась в природноклиматических условиях, при которых деятельность одних и тех же индивидов была «коллективно-совместной в одних ситуациях и изолированно-индивидуальной в других» [3, с. 82]. Именно вследствие этого в русском культурном генотипе сформировались социо- и антропоцентристские интенции, чутко уловленные К.Д. Ушинским и выраженные им в своем педагогическом творчестве.

Заключение. Подытожим сказанное. Первое. Педагогические идеи К.Д. Ушинского генетически уходили в отечественную культурную почву, отражая специфику российской социокультурной структуры. Второе. В творчестве основателя научной педагогики в России обнаруживается как раскол отечественной культуры на автохтонную традиционную и заимствованную модернистскую, так и разлом образовательного пространства на (суб)пространство, воспроизводившее социоцентристское ми-ров и дение, и (суб)пространство, взращивающее индивидов с антропоцентрис-тским миров и дением. Третье. В научно-педагогической и практической деятельности К.Д. Ушинского проявляется стремление соединить полярные системы долгосрочных жизненных ориентиров, вытекающие из вышеназванных мировидений, в рамках дуалистической системы ценностей, преодолевающей крайности социо- и антропоцентризма.