Особенности временной организации романа И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева"

Автобиографический роман И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» (1927–1933) занимает важное место в творческом наследии писателя и до сих пор привлекает пристальное внимание исследователей, что говорит о недостаточной степени изученности текста, а также о наличии дискуссионных вопросов и отдельных лакун, которые требуют заполнения. В частности, несмотря на кажущуюся высокую степень разработанности вопросов, связанных со способами временнóй организации произведения и типами времени, воссозданными писателем в романе (обратим внимание, в частности, на труды С.И. Антонова [1], А.А. Волкова [6], Л.К. Долгополова [7], Т.Н. Ковалевой [8] и др.), все еще остается до конца неизученным проблемное поле, связанное с выявлением способов авторской реализации миромоделирующих универсалий, в том числе универсалии времени и ее места в формировании картины мира главного героя «Жизни Арсеньева». Напомним, что, согласно «Словарю литературоведческих терминов», «время – категория поэтики художественного произведения; одна из форм (наряду с пространством) бытия и мышления; изображается в процессе изображения характеров, ситуаций, жизненного пути героя, речи и пр.» [11, с. 51].

Устанавливая соотношение между понятиями художественного времени и картины мира, уточним, что «картина мира – целост- ный, глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека, она возникает у человека в ходе всех его контактов с миром. Познавая мир, человек составляет свое представление о мире, т. е. в его сознании возникает определенная картина мира» [10, с. 64]. И важное место в ней, без сомнения, среди прочих миромоделирующих категорий отводится такой универсалии, как время.

Как известно, художественное время вместе с художественным пространством было обозначено М.М. Бахтиным термином хронотоп : «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем» [2, с. 234]. В своей работе «Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике» М. Бахтин выделяет следующие виды времени:

• 1)    соотнесенное с историческим и не соотнесенное с историческим;

• 2)    мифологическое;

• 3)    историческое;

• 4)    замкнутое и бесконечное;

• 5)    прерывистое;

• 6)    непрерывное [2].

А, например, В.Е. Хализев предлагает следующую классификацию времени:

• 1)    биографическое;

• 2)    историческое;

• 3)    космическое;

• 4)    календарное;

• 5)    суточное [12].

Как известно, время считается одной из основных форм существования мира, напрямую связанной с последовательной сменой периодов человеческой и природной жизни. Наш исследовательский интерес сосредоточен на одном из компонентов хронотопа – времени, но, вычленяя и анализируя его, мы понимаем, что зависимости его от пространства, даже максимально минимизируя ее и отодвигая на второй план, мы избежать не сможем. Как известно, в литературоведении существуют разнообразные классификации видов и форм времени, что подтверждает наше мнение о важности этой универсалии в модели мира, создава-

емой автором в том или ином художественном произведении.

Нельзя не отметить и того факта, что в литературе, посвященной изучению этого произведения писателя, неоднократно отмечалась важность изучения художественного времени как компонента хронотопа романа в связи с дискуссионностью проблемы определения его жанра. Но этот вопрос не входит в круг нашего научного интереса, и мы сосредоточимся на основных типах времени, представленных в романе, акцентировав внимание на характеристике двух основных из них: времени Вечности и исторического времени и их роли в соответствующие периоды жизни Алеши.

Опираясь на известные в литературоведении классификации времени (некоторые из них были отмечены выше) и принимая во внимание антропологическую составляющую, поскольку в центре созданной в романе картины мира находится Алеша Арсеньев, и именно через его отношение к постижению и открытию для себя различных типов времени мы и познаем эту миромоделирующую универсалию, попытаемся представить типологию времени, предложенную в романе И.А. Буниным.

Итак, в автобиографическом романе Бунина «Жизнь Арсеньева» представляется возможным выделить следующие типы художественного времени: историческое (общественно-историческое), бытовое, сезонное (календарное), биографическое и время Вечности. Значимость и важность каждого из обозначенных типов времени обнаруживается в иерархической организации пространственно-временного континуума романного повествования. Мы в соответствии с поставленной целью предпримем попытку прокомментировать и проиллюстрировать взаимосвязь исторического времени и времени Вечности, подтверждая наши умозаключения и выводы анализом конкретного текстового материала.

Уже в первой книге произведения, описывающей младенческие годы и период раннего детства Алеши, мы встречаемся со всеми типами художественного времени, особое место среди которых принадлежит времени Вечности: У нас нет чувства своего начала и конца (с. 27)*; Сесть бы на это облако, плыть… в близости с Богом и белокрылыми ангелами (с. 29); Когда и как я приобрел веру в Бога, понятие о нем, ощущение его?.. Бог в небе, в непостижимой высоте и силе… (с. 45). «Первые четыре главы первой книги посвяще- ны… описанию периода младенчества, которое… непосредственно связано с приходом в этот мир и осознанием себя в нем в том числе и через открытие для себя категории времени, которая осмысливается в рамках оппозиции “Вечное, Бог, онтологическое, вневременное – временное, конечное”» [3, с. 67]. Однако заметим, что, взрослея, герой не утрачивает связи с Вечностью, которая в различных формах присутствует в его картине мира. Эта связь становится иной и в плане содержания, и в плане форм ее выражения, может быть, не такой непосредственной, как в младенчестве и детстве, а приобретает более опосредованный характер, но она присутствует во всех возрастных периодах жизни Алеши начиная с младенчества и заканчивая годами юности и взросления. Это, как вспоминает главный герой, …мои полубезумные, восторженно-горькие мечты о мучениях первых христиан… Я жил только внутренним созерцанием этих картин и образов.., замкнулся в своем сказочно-святом мире в период детства (с. 60), в гимназические годы это воспоминания о великопостных днях (с. 85), крещенских морозах (с. 87), о дивных Светильничных молитвах, выражающих наше скорбное сознание нашей земной слабости… с крепкою верою в щедроты Божии звучат прошения великой ектинии: «О свышнем в мире и спасении душ наших…»… (с. 86). В юношеские годы влияние Бога на героя приобретает, как уже было замечено выше, опосредованный характер, и Время Вечности становится объектом историософских размышлений Алеши о жизни, о смысле человеческого предназначения на земле: …что же такое моя жизнь в этом непонятном, вечном и огромном мире, окружающем меня, в беспредельности прошлого и будущего.., в ограниченности лично мне данного пространства и времени.., а еще – нечто такое, в чем как будто и заключается некая суть ее, некий смысл и цель, что-то главное, чего уж никак нельзя уловить и выразить – и связанное с ним вечное ожидание (с. 154).

Как мы видим, по мере взросления понимание Вечности, первоначально связанное в сознании героя только с Богом, молитвами, церковными праздниками, углубляется и расширяется, достигая уровня философских размышлений и обобщений, что во многом объясняется расширением его кругозора, мироощущения, наконец повышением уровня интеллектуального развития и появлением многочисленных жизненных наблюдений и опыта: …я родился во вселенной, в бесконечности времени и пространства, где будто бы когда- то образовалась какая-то солнечная система, потом что-то называемое солнцем, потом земля… Но что это такое? Что я знаю обо всем этом, кроме пустых слов? (с. 227).

Органично вплетается в романное повествование также историческое время, репрезентируемое в тексте упоминанием событий прошлого великой России, сопричастным которым в силу своего происхождения считает себя сам герой: …впервые коснулось меня сознанье, что я русский и живу в России, а не просто в Каменке, в таком-то уезде, в такой-то волости, и я вдруг почувствовал эту Россию, почувствовал ее прошлое и настоящее, ее дикие, страшные и все же чем-то пленяющие особенности и свое кровное родство с ней (с. 70); … представить себе невозможно, как относился когда-то рядовой русский человек ко всякому, кто осмеливался идти «против царя», образ которого, несмотря на непрестанную охоту за Александром Вторым и даже убийством его, все еще оставался земным богом (с. 91); Полоцк или, по-древнему, Полоцьк – у меня давно соединилось предание о киевском князе Всеславе (с. 255); Почему-то думал о Святополке Окаянном (с. 263). И подобных цитат, воссоздающих события и факты исторического прошлого России, сопричастным которому ощущает себя герой с факта своего рождения (при этом чем он становится взрослее, тем сильнее чувствует эту связь), в романном повествовании множество.

Героя все больше и больше захватывают вопросы из разряда вечных, на которые он пытается найти ответы в чтении огромного количества литературы разных авторов и в путешествиях, которые семантически точнее назвать «блужданиями» по Руси. Ему не сидится на одном месте, и он меняет города, в которых иногда останавливается всего на день, а порой и того меньше: мелькают Орел, Смоленск, Витебск, Полоцк, Харьков, Курск, Петербург, Москва, Малороссия… Создается впечатление, что герой хочет догнать время, совместить историческое прошлое с настоящим в контексте Вечности, очутиться в некой вневременной перспективе: Прекраснее Малороссии нет страны в мире. И главное то, что у нее теперь уже нет истории, – ее историческая жизнь давно и навсегда кончена. Есть только прошлое, песни, легенды о нем – какая-то вневременность. Это меня восхищает больше всего (с. 247).

Историческое время и время Вечности органично соединяются в романе, создавая вре-меннýю перспективу жизни Алеши Арсеньева с его рождения до взросления: …привыч- но перекрестился на образок… в серебряном грубом окладе, означающем трех сидящих за трапезой Авраама ангелов…, – наследие моей матери, ее благословение мне на жизненный путь, на исход в мир из того подобия иночества, которым было мое детство, отрочество, время первых юных лет.., сокровенная пора моего земного существования, что кажется мне теперь совсем особой порой его, заповедной, сказочной, давностью времени преображенной как бы в некое отдельное… чужое бытие» (с. 230).

В заключение, подытоживая анализ исторического времени как отражения культурного хронотопа эпохи в автобиографическом романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева», хотелось бы привести очень точное и верное утверждение Л. Долгополова о том, что «Бунин в романе и «внеисторичен», и в то же время «глубоко историчен». Думается, приведенные в статье текстовые фрагменты и их анализ подтвердили эту точку зрения ученого.

Как уже было сказано выше, «реальножизненная ипостась временного плана органично сочетается в повествовании с онтологическим аспектом временного континуума» [3, с. 68], а также с другими типами времени, особенно историческим, представленными в романе, создавая органичную модель мира главного героя.