Сон Татьяны как предвестие смерти Онегина

Автор признателен С.М. Грачевой, О.Б. Заславскому, Н.Я. Троицкому и Дану Уитмену за стимулирующее обсуждение и ценные советы.

Введение. О сне Татьяны в романе «Евгений Онегин» (ЕО, V, XI-XXI) написано много, в том числе ведущими пушкинистами. Выявлена его богатая психологическая и историко-литературная подоплека [5, с. 265-268], но более всего сказано о его фольклорном, ритуальном и мифологическом подтексте. Между тем, важность роли сна Татьяны в композиционной структуре романа подсказывает перенос акцента с историко-литературной, психологической и фольклорной подоплеки на собственно поэтический модус.

Метод исследования : работа опирается на структурно-семантический подход, нацеленный на рассмотрение сна во взаимосвязи его структуры и смысла.

История вопроса. Первые литературоведческие истолкования сна Татьяны относятся к концу XIX века [7]. История его интерпретации изложена в статье [16, с. 487-503]. В работе Ю.М. Чумакова [14, с. 104] дан основной список имен выдающихся литературоведов, писавших о сне. Итог предыдущих исследований подведен в [10, с. 145-155].

Предвестие смерти Ленского. Стало общим местом говорить о пророческой роли сна Татьяны: «Пушкинисты <…> всегда писали о связях «Сна Татьяны» и романа, отмечая, как правило, предварение будущих событий фабулы» [14, с. 172]. Пророческую подоплеку сна можно разделить на две части: первую связывают с будущим замужеством Татьяны (медведь / Онегин в роли жениха), вторую - с убийством Онегиным Ленского. Нас интересует прежде всего эта вторая составляющая. В критике считается, что сон служит предвестием убийства Ленского на дуэли: «во сне Татьяны <...> есть предвидение факта, не поддающегося рассудочному толкованию: предвидение убийства Ленского Онегиным» [2, с. 94]. Предлагалась и психологическая трактовка: «Вещий сон Татьяны <…> не только предвещает убийство Онегиным Ленского, но и заставляет героиню смутно осознать сущность того, отнюдь не бесплотного чувства, которое питает она к Онегину» [8, с. 195]. Тезис о сне как предвестии дуэли, повторен в другой работе: «… очевиден пророческий смысл сна: в нем предсказывается центральный трагический эпизод романа - убийство Онегиным Ленского» [6. с. 218-222]. Соображение о более сложной композиционной роли сна Татьяны, чем предвестие дуэли, было высказано в раннем исследовании: «Значительная по своей величине часть — эпизод сна Татьяны — не может быть объяснена как случайно разросшийся прием предварения: она несет в себе обязанности гораздо более сложные и, с точки зрения архитектуры романа, вполне целесообразна» [11, с. 308]. На сегодняшний день сон как предвестие смерти Ленского на дуэли остается в пушкинистике общепринятым постулатом.

Предвестие смерти Онегина. В настоящей работе предлагается трактовка сна Татьяны, согласно которой в нем заключено не только очевидное предвестие реального убийства Онегиным Ленского на дуэли, но и скрытое предвестие символической смерти самого Онегина в финале романа.

Результаты исследования. Принципиальное различие между смертью Ленского в сне Татьяны и его реальной гибелью обусловлено тем обстоятельством, что на дуэли Онегин убивает его выстрелом из пистолета, а в сновидении -ударом ножа . Такая смена орудия убийства одного и того же персонажа сначала в сновидении, потом – наяву, не может быть случайной. По существу, мы имеем дело с двумя убийствами Ленского. Покажем, что появление мотива ножа в сне Татьяны имеет содержательный смысл в сюжете.

Анаграмма . Рассмотрим звуко-буквенный узор финального эпизода сна Татьяны, в котором Онегин убивает Ленского (буквы в тексте выделены нами для более наглядной демонстрации звукописи, - В.П.).

Спор громче, громче; вдруг Евге н ий Хватает дли нн ый нож , и вмиг Повер ж е н Ле н ский; стра шн о те н и Сгустились; н естерпимый крик Раздался... хи ж и н а ш ат н улась… И Та н я в у ж асе прос н улась…. (ЕО 5, XXI, 1-6).

Бросается в глаза продергивание через всю строфу звуков « н, ж, ш », перестановка которых в разных словах в комбинации с « о » образует слово нож . Таким образом, ключевое слово сцены, обозначающее орудие убийства (и служащее знаком смерти ) зашифровано в анаграмме. Под анаграммой понимается перестановка букв в слове или в нескольких словах в любом порядке, образующая новое слово [3, с. 165]. Появление ножа в сцене убийства подготовлено звукописью в первой части сна Татьяны: «Медведь промолвил: здесь мой кум: / Погрейся у него нем нож ко!» (в наречие немножко «вмонтировано» существительное - нож , - В.П.).

Заметим, что предвестия, выраженные с помощью звукописи, характеризует весь текст сна Татьяны. Например, звуки в строке: «Другой с петуш ьей головой» предвещают приход на именины Петушкова - «Уездный франтик Петуш ков»; «Там карл а с х востиком» - появление Харликова - «С семьей Панфила Харл икова»; «Во т р а к верхом на пауке» - приезд Трике -«Приехал и мосье Тр и к е». [1, c. 178-192].

Звуковой узор . Теперь присмотримся к звуко-буквенному узору финальной сцены романа (в скобках нами выделены повторяющиеся буквы и звуки, которые при перестановке образуют анаграмму слова нож , - В.П.):

Он а у ш ла. Ст о ит Евге н ий, ([ о - н-ш ] = нож)

Как будто громом пора ж е н . ([пара ж`он ] = нож )

В какую бурю о щуще н ий

Теперь о н сердцем п о гру ж е н ! ([пагру ж'он ] = нож)

Н о ш пор н езап н ый зво н раздался, ([ нош пор] = нож )

И му ж Татья н и н п о казался, ([ ш-н-н-о] = нож) И здесь героя моего, В ми н уту, злую для н его, Читатель, мы теперь оставим, Н адолго... н авсегда...

(ЕО 8, XLVIII, 1-10)

Насыщение текста финальной сцены романа звуковыми повторами « н, ж, ш » снова образует анаграмму слова нож , связанного в сне Татьяны со смертью. Страдательные причастия «пора жен » и «погру жен », обозначающие обездвиженное состояние Онегина в концовке, фонетически перекликаются с причастием «повер жен », которое обозначает смерть Ленского в сне. При прочтении последнего слога всех трёх слов справа налево [жон] звучит слово нож .

Шпора генерала . Изощренным образом мотив ножа закамуфлирован в звуковом узоре строки «Но ш п о р н езап н ый зв он раздался», первые три буквы которой звучат как [нош] - нож . Этот прием напоминает разновидность звуковой игры, которую А.С. Пушкин однажды использовал во фразе: «Детина полуумный лежит на диване» - «Дети на полу, умный лежит на диване» [12, с. 13-14].

Нож в сердце. Мы показали, что мотив ножа, связанный с темой смерти в сне Татьяны, неожиданно вновь читается в звуковой партитуре финальной сцены романа. Мотив повторяется в двух узловых точках сюжета, что допускает его интерпретацию: в первом случае - как предвестия, а во втором - как актуализацию этого предвестия. Прием предвестия обычно характеризуется реализацией иносказания в буквальном смысле. В данном случае ситуация обратная: «реальное» событие - убийство ножом (хотя и происходящее в сновидении) актуализируется в основном действии в иносказательной форме. В финальной сцене романа спрятанный в анаграмме мотив ножа ассоциируется с символической гибелью Онегина. Обрыв повествования содержит намек на конец главного героя, осталяя простор для воображения пушкинистов. Иногда художники и режиссеры пытаются выразить скрытый замысел автора: в финале балета «Онегин» в постановке Бориса Эйфмана оскорбленный муж засаживает главному герою под сердце острый нож [13, с. 15].

Дон Гуан . Идея о вероятной смерти героя в результате столкновения с неожиданно «показавшимся» мужем Татьяны высказывалась ранее [9, с. 79]. Заключительную сцену романа также сопоставляли с гибелью Дон Гуана в «Каменном госте»: «Удар грома (пусть метафорический), звон шпор <…>, злая минута и оставление навсегда - едва ли не полный, хотя и собранный по частям, эквивалент картины гибели Дон Гуана» [4, с. 41].

Ножки и нож . Звуко-буквенный узор, сотканный с помощью продергивания через текст согласных « н, ж, ш », образует неожиданную перекличку мотива ножа с мотивом женских ножек . Эта перекличка образует ассоциативную связь между эротической темой, выраженной мотивом женских ножек , и темой смерти, выраженной мотивом ножа . Звукопись в строфах о ножках фонетически предвещает появление ножа в сне Татьяны. Приведем строки, характеризующие звуковую оркестровку мотива (в скобках нами выделены согласные, входящие в состав слов ножки и нож ):

Театр у ж поло н ; ло ж и блещут; ( ш-н-ж ) И, взвив ш ись, за н авес ш умит. ( ш-н-ш ) Блистатель н а, полувозду шн а, ( н-ш-н ) Смычку вол ш еб н ому послу шн а, ( ш-н-ш-н ) Толпою н имф окру ж е н а, ( н-ж-н ) Другою медле нн о кру ж ит, ( н-н-ж )

Звуковая подготовка мотива женских ножек повтором звуков н-ж-ш завершается ее реализацией в последней строке строфы, в которой подспудно звучит и слово нож [нош]: «И быстрой ножкой ножку бьет». (ЕО 1, XX). Тот же прием звуковой подготовки слова ножки повтором н-ш-ж слышится в последующих строфах:

Вот н а ш герой подъехал к се н ям; ( н-ш-н ) Ш вейцара мимо о н стрелой ( ш-н ) Во ш ел. Пол н а н ароду зала; ( ш-н ) Кругом и ш ум и тес н ота; ( ш-н ) Бре н чат кавалергарда ш поры; ( н-ш ) Летают нож ки милых дам; [ нош ] (ЕО 1, XXVIII)

Я м н ого ж изни погубил! ( н-ж )

Люблю я бе ш е н ую младость, ( ш-н ) Люблю их нож ки; только вряд [ нош ] Три пары стройных ж е н ских н ог. ( ж-н-н ) Две нож ки...[ нош] (ЕО 1, ХХХ)

Фаллический символ . Отголосок мотива женских ножек в сновидении Татьяны («То в хрупком снеге с ножки милой/ Увязнет мокрый башмачок» - 5, XIV) акустически подготавливает появление в действии ножа , который выступает не только орудием убийства, но и фаллическим символом. Эротическая подоплека финальной сцены сна, где Татьяна на скамье «чуть жива лежит» и с ужасом наблюдает за тем, как Онегин «хватает длинный нож», выявляется в контексте женской символики «двери», в которую «украдкою глядит» Онегин: «Онегин за столом сидит /

И в дверь украдкою глядит...» (8, XVII) В то время, как Татьяна « И любопытная теперь / немного растворила дверь ...» (5, XVIII). И далее: «Татьяна силится бежать: / <…> / Не может; дверь толкнул Евгений: / И взорам адских привидений / Явилась дева » [15, с. 503-504]. Картина пробуждения Татьяны в момент «нестерпимого крика» имеет очевидный эротический подтекст, аранжированный чередованием звуков ж-н-ш , образующих в сочетании с о анаграмму слова нож (ср. «длинный нож» Онегина):

Повер ж е н Ле н ский; стра шн о те н и ( ж-н-н-ш-н-н )

Сгустились; н естерпимый крик

Раздался... хи ж и н а ш ат н улась... ( ж-н-ш-н )

И Та н я в у ж асе прос н улась.... ( н-ж-н )

(5, XXI)

Башмачок и сапог. В финальной сцене романа мотив ножек и мотив ножа неожиданно совмещаются в упомянутом выше звуковом каламбуре «но шпор незапный звон раздался» (8, XLVIII). Здесь фонетически соединены нож [нош] и шпора [ношпор], которая служит метонимической заменой ноги. Подспудно слышится и перекличка между башмачком на женской ножке Татьяны («То в хрупком снеге с ножки милой / Увязнет мокрый башмачок» - 5, XIV) и сапогом на мужской ноге ее мужа, поскольку шпоры крепятся именно на этом виде обуви. Вместо эфемерной ножки Татьяны, о которой привидевшийся ей в предбрачном сне «жених»-Оне-гин сказал «Мое!» (5, XX, 1), наяву перед Онегиным материализуются ноги ее мужа-генерала, чье появление предваряется «звоном шпор». Виртуальный контраст между ножкой милой Татьяны и ногами ее мужа (в сапогах со шпорами) имеет предвестие в первой главе: «Бренчат кавалергарда шпоры; / Летают ножки милых дам» (ЕО 1, XXVIII).

Выводы. Сон Татьяны заключает в себе не только явное предвестие реальной гибели Ленского на дуэли, что многократно отмечалось в пушкинистике, но и скрытое предвестие символической смерти Онегина в финале. Мотив ножа, связанный с темой смерти в сне Татьяны, обретает неожиданное звучание в заключительной сцене романа, в которой он зашифрован в анаграмме. Вероятность подспудной семантической интерпретации сна Татьяны как предвестия гибели Онегина обусловлена звуковой организацией текста (повторы, анаграмма). Звуко-буквенный узор «Евгения Онегина»

содержит подспудные смыслы, обнаружение которых становится возможным при углубленном всматривании и вслушивании в текст.

• 1.    Гербстман, А. И. Звукопись Пушкина // Вопросы литературы. – 1964. – № 5.

• 2.    Гершензон, М. О. Сны Пушкина // Пушкин. Сб. 1. – М.: 1924. – 385 с.

• 3.    Давыдов, С. С. Звуковое хозяйство Пушкина // Stanford Slavic Studies. Volume 35. Russian Literature and the West. A Tribute for David M. Bethea, part 1. – Stanford, 2008. – 356 p.

• 4.    Жолковский, А. К. К описанию смысла связного текста. VI : Ч. I / Предварительные публикации / Институт русского языка АН СССР. Проблемная группа по экспериментальной и прикладной лингвистике. Выпуск 76. – М.: 1976. – 48 с.

• 5.    Лотман, Ю. М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. – Л.: Просвещение, 1983. – 416 с.

• 6.    Матюшенко, А. Г., Панков Ф. И. Сон Онегина (к вопросу о зеркальности композиции романа в стихах А.С. Пушкина). Сборник: Слово. Грамматика. Речь. Вып. VII: Сборник научно-методических статей по преподаванию РКИ. Том 7. – М.: МГУ, 2005. – 240 с.

• 7.    Миллер, В. Ф. Пушкин, как поэт-этнограф: с приложением неизданных народных песен, записанных А. С. Пушкиным / [соч.] проф. Всеволода Миллера. – М., 1899. – 63 с.

• 8.    Осповат, Л. С. «Влюбленный бес»: Замысел и его трансформация в творчестве Пушкина 1821—1831 гг // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). Т. 12. — Л.: Наука, 1986. – 464 с.

• 9.    Пимонов, В. И. Что сталось с Онегиным? Поэтика финала пушкинского романа. Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Социальные, гуманитарные, медико-биологические науки. – 2022. –Т. 24. – № 85. – С. 78-83.

• 10.    Попович, Т. А.С. Пушкин в диалоге с другим. – Нижний Новгород: Изд-во Нижегородского госуниверситета, 2018. – 253 с.

• 11.    Самарин, М. П. Из маргиналий к «Евгению Онегину». Место и роль сна Татьяны в композиции «Евгения Онегина» // Науковi записки науководослiдчоï катедри iсторiï украïнскоï культури. – 1927. – № 6. – 487 с.

• 12.    Федин, С. Н. Равнобуквицы // «Тит». – 2001. – № 11. – С. 13-14.

• 13.    Федорченко, О. Нож в сердце Онегина. Газета «Коммерсантъ С-Петербург». – № 40. – 06.03.2009.

• 14.    Чумаков, Ю. М. Сон Татьяны как стихотворная новелла // Чумаков Ю. Н. Стихотворная поэтика Пушкина: Сб. -СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге, 1999. – 432 с.

• 15.    Gregg, R. A. Tat'yana's Two Dreams: The Unwanted Spouse and the Demonic Lover // The Slavonic and East European Review. – 1970. – Vol. 48. – No. 113. – Рр. 492-505.

• 16.    Matlaw, R. E. The Dream in «Yevgeniy Onegin», with a Note on "Gore ot Uma" // The Slavonic and East European Review. – 1959. – Vol. 37. – No. 89. – Рр. 487-503.

TATYANA’S DREAM AS A FORESHADOWING OF ONEGIN’S DEATH

Vladimir I. Pimonov, Ph.D in Philology, professor emeritus (Copenhagen, Denmark)