Телесная моторика как физиологическая основа речевой деятельности

История лингвистики напоминает лоскутное одеяло, сшитое из разнообразных идей, гипотез, концепций и теорий. Одной из причин формирования такого «одеяла», кроме сложности изучаемого объекта и человеческого фактора, считается влияние других наук. Так, в ХIХ в. значительное влияние на языкознание оказали интенсивное развитие естественных наук в целом и эволюционная теория Чарльза

Дарвина в частности [2, с. 78]. В результате родилась концепция так называемого лингвистического натурализма, центром которой принято считать Августа Шлейхера – автора спорного определения языка как биологического организма. Сравнение языка с биологическим организмом было принято тогда не всеми; мнения лингвистов ХХ в. также неоднозначны, что отражают, например, следующие цитаты: «Заслугой натуралистического направления в языкознании явилось сравнение языка с живым организмом, что способствовало утверждению системного взгляда на язык, как объект, обладающий собственной структурой и законами своего развития, к которым применимы точные методы естественных наук» [3, с. 85]; «Многое в построениях А. Шлейхера было слишком прямолинейным, а метафорическое уподобление языка живому организму он понимал слишком буквально» [2, с. 83]. Отношение к языку как к живому организму и сейчас кажется неприемлемым, но только в отрыве от его носителей.

В середине ХХ в. официальное признание получила психолингвистика, которая в отечественном языкознании стала называться «теорией речевой деятельности» [1, с. 164–165]. Таким образом, речевая деятельность была включена в систему человеческой деятельности в целом. В связи с этим возникает вопрос о взаимосвязи всех видов деятельности. Даже самый поверхностный взгляд позволяет сравнить устную речь с пением. Связь речи с вокалом опирается на два главных параметра – ритм и мелодию или интонацию, хотя определения этих понятий в языкознании и теории музыки имеют некоторые различия. Так, в теории музыки при определении ритма учитывается в отличие от языкознания не только чередование звуков, но и их соотношение по длительности [9, с. 14]. Однако связь музыкальной мелодии с речевой интонацией несомненна и для лингвистов, определяющих интонацию как ритмико-мелодическую сторону речи [7, с. 134], и для музыкантов: «Представление о мелодии всегда связывается у нас с пением, и это не случайно. Ведь смена высоты звука ассоциируется, прежде всего, с интонацией человеческого голоса, и речевой, и вокальной» [9, с. 12]. Вокал, в свою очередь, закономерно ассоциируется с танцем, который также основан на ритме и мелодии, только ритм и мелодия в танце воспроизводятся не голосом, а телом, но ведь и голос является производным тела. Голос участвует и в ритмизации физического труда – индивидуального и коллективного [7, с. 459].

Голос и в пении, и в речи – это, прежде всего, гласные звуки. Их производство обусловлено работой определенной группы мышц, а возможно, и всеми мышцами тела. Однако первичной функцией мышц является не речь. В сущности, производство гласных можно назвать одной из функций дыхания. Согласные звуки представляют собой мышечные смычки – полные и неполные, видимые и невидимые. Видимые смычки осуществляют окологубные мышцы, а невидимые производятся в полости рта с участием языка и мышц зева. Участие дыхания в производстве согласных минимально по сравнению с гласными, причем изолированное произношение согласных звуков всегда сопровождается огласовкой. Различия в производстве гласных и согласных звуков на уровне телесной моторики заключаются в разной активности разных групп мышц. Неясной остается их взаимосвязь в динамике, но можно предположить, что в основе такой взаимосвязи лежит система ритмических фигур.

Горизонтальную интерпретацию речевого ритма как чередования сильных и слабых слогов, т. е. сильных и слабых гласных, можно дополнить интерпретацией вертикальной, т. е. соотношением мышечного напряжения и расслабления, а также соотношением объемов выдыхаемого воздуха (подобное соединение горизонтали и вертикали известно в лингвистике как связь синтагматики и парадигматики [4, с. 180]). На стадии расслабления происходит полный выдох, обеспечивающий воспроизводство сильного (ударного) гласного или слога; на стадии напряжения произносится слабый слог с остаточным движением воздуха. Такого рода соотношение мы называем ритмическим интервалом по аналогии с интервалом мелодическим, причем в этой связке доминирует ритмический интервал, что доказали эксперименты с взрослыми людьми, не умеющими петь: после усвоения ритмического интервала с помощью специальных упражнений они достаточно точно воспроизводили и мелодию. Количество как ритмических, так и мелодических интервалов теоретически бесконечно, а практически ограничено возможностями человеческого организма. Соединение горизонтали и вертикали в динамике образует ритмическую спираль или спиралевидную цепочку ритмомелодических фигур. Такая схема позволяет объяснить суть русского ударения и редукции. Кроме того, она дает возможность разработки новых методов постановки произношения у иностранцев, изучающих русский язык. Некоторые методы уже разработаны и проверены в ходе экспериментов.

Один из экспериментов дал результаты, которые пока можно объяснить лишь гипотетически. Суть эксперимента заключалась в удлинении сверхкратких пауз между слогами одного слова. Оказалось, что благодаря этому удлинению студенты-иностранцы адекватно воспринимали не только ритм слова, но и качество согласных звуков, что проверялось на повторе. У некоторых студентов ошибки в произношении согласных все же были. Попытка их объяснить породила следующий эксперимент, предполагающий влияние локализации звукоизвлечения на качество согласных звуков. Студентам-иностранцам было предложено произнести русские скороговорки сначала близко к губам, а затем в глубине полости рта, т. е. на зеве или на горле. Место зву-коизвлечения во втором случае предварительно обозначалось вдохом через рот, вызывающем ощущение холода в области зева. Кроме того, также предварительно предлагалось расслабить окологубные мышцы через их напряжение (сжатие губ) и последующее расслабление с помощью сильного выдоха, т. е. как бы «отдувания». Сравнение результатов эксперимента показало, что произношение «на горле» заметно повлияло на более адекватное воспроизводство согласных звуков и увеличило скорость произношения скороговорки в целом.

Разделение слогов довольно продолжительными паузами нейтрализуют, вероятно, стереотипы восприятия, обусловленные родным языком. Под стереотипами в данном случае понимаются устойчивые условные рефлексы, действующие на уровне подсознания. Удлинение сверхкратких пауз предполагает сознательное восприятие иноязычного речевого ритма и временно нейтрализует рефлексы родной речи, а дальнейшая тренировка формирует новые условные рефлексы восприятия иноязычной звуковой формы, а также ее адекватного воспроизводства.

Рефлекторная природа усвоения звуковой формы речи уже не вызывает сомнений. Неприятие такого подхода касается речевого поведения в целом, если оно трактуется как «система реакций на стимулы, поступающие из внешней среды» [1, с. 167]. Формула «стимул – реакция» была заимствована представителями ассоциативной лингвистики у психологов-необихевиористов и наибольшие сомнения вызвала по отношению к семантике слова. Реактивная теория значения с течением времени претерпела значительные изменения: «из теории явных реакций стала теорией скрытых мускульных реакций, а затем теорией частичных реакций, и, наконец, это раз- витие завершилось осгудовской теорией опосредования, согласно которой значение слова есть лишь крошечная часть той тотальной реакции, которая возникает в центральной нервной системе» [8, с. 156–157].

Споры между сторонниками лингвистического бихевиоризма и их противниками можно обозначить как противоречивую проблему соотношения рефлекторности и эвристич-ности речи, а глобально как взаимосвязь чувственного восприятия действительности и ее сознательного понятийного осмысления. В интерпретации Д. Слобина, бихевиоризм «постепенно пришел к отрицанию таких промежуточных, переменных, недоступных прямому наблюдению (мысленных образов), и перевел эти образы в сферу периферической мускулатуры, назвав их реакциями. И в наши дни, в современном бихевиоризме, они все еще называются “реакциями”, но теперь считается, что они не могут быть измерены объективными методами, потому что происходят в глубине невидимого “черного ящика” мозга. Они в отличие от образов недоступны для интроспекции» [Там же, с. 157]. Однако прямому наблюдению и даже управлению вполне доступны напряжение и расслабление мышц, а также сопутствующие им вдох, выдох и задержка дыхания. Другое дело – измерение ритмических интервалов: в этом случае необходимы лабораторные исследования с помощью соответствующей аппаратуры. Ритмические интервалы звуковой формы речи образуют низший или базовый уровень ритмического структурирования языка в целом. В области лексики наибольший ритмический интервал представляют антонимы, значительно меньший – синонимы. В семантике ритмически структурированы прямые и переносные значения слов. В грамматике разные ритмические интервалы демонстрируют степени сравнения прилагательных. В идеале ритм управляет и построением предложения. В этих случаях имеется в виду не ритм телесной моторики, а ритм мышления. Ритмически организована и письменная речь, что показывают лучшие произведения художественной литературы – не только стихи, но и проза. Противоречие между реф-лекторностью и эвристичностью речи можно разрешить следующим образом: ритмически организованные речевые рефлексы обеспечивают стабильность речи, а от ее восприятия носителями языка зависит эвристичность или креативность.

Значение тела и телесной моторики для развития интеллекта находится в центре так называемой пластико-когнитивной терапии: «В пластико-когнитивной терапии тело выступает как универсальный посредник между сознанием и бессознательным: сознательно сосуществуя с телом, мы проникаем в бессознательное, проявляющее себя как отклик состояния тела. Научившись “читать” ощущения своего тела, мы научаемся познавать свою первоначальную природную сущность и характер ее взаимодействия с социальной и естественной средой. Значение когнитивной сферы здесь так же велико, как и сенситивной» [5, с. 18].