Трансформации большевистской партийной элиты в раннесоветском обществе (по материалам Юга России)

Актуальность проблемы трансформаций большевистской партийной элиты в раннесоветском обществе объясняется дискуссионностью понятийного аппарата. Анализ темы позволит установить причины перерождения революционно-космополитической элиты – «старых большевиков» ‒ и их отстранения от власти в Советской России 1920-х гг. Поэтому предпринята попытка переосмыслить процесс элитогенеза в категориях политической истории, выявить своеобразие большевистской элиты Юга России.

Цель работы – определить тип организационного строения и каналы рекрутации большевистской партийной элиты раннесоветского общества Юга России (1920-е гг.). Задачи статьи – выявить состав и строение большевистской партийной элиты раннесоветского общества по материалам Юга России, раскрыть тенденции трансформации элитных групп, определить роль их трансформаций в институционализации политического режима 1920-х гг.

Пространственные рамки работы включают в себя политический регион – Юг России (в составе Дона, Кубани, Черноморья, Терека и Ставрополья). Регион в 1920–1924 гг. входил в состав Юго-Восточного края, а в 1924–1930 гг. – Северо-Кавказского края, будучи качественно более развитым, чем автономии Северного Кавказа. Хронологические рамки статьи: от установления советской системы до начала сталинской модернизации охватывают период новой экономической политики (1920-е гг.).

В статье учтены достижения и выводы ведущих исследователей: Е.Г. Гимпельсона [1], С.А. Кислицына [2], С.А. Павлюченкова [3], С.В. Леонова [4], B.C. Тяжельниковой [5], О.С. Берёзкиной [6]. Но на материалах Юга РСФСР исследование региональных элит раннесоветского времени не проводилось. Малоизученными остаются особенности элитных групп в большевистской партии, влияние специфики регионального сообщества на строение и состав элиты.

В исследованиях С.В. Леонова [4], Е.Г. Гимпельсона [1], С.А. Павлюченкова [3] доказано, что советская политическая система сложилась за 1917–1920 гг., а позже происходила её централизация и бюрократитизация. Но не выяснен вопрос о социальном типе власти. На наш взгляд, его материальная основа – огосударствление экономики и административное регулирование хозяйства. Социальную опору власти составляли рабочие, беднейшие крестьяне, профессиональные революционеры, красноармейцы, безработные. Реальная власть изначально принадлежала не малочисленному пролетариату, а партийно-государственной элите. Тип режима определялся формально как диктатура пролетариата, а на деле это была диктатура узкого слоя лидеров РКП(б).

Слияние функций партии и государства вызвано отказом от разделения властей, подавлением любой, даже внутрисистемной оппозиции, контролем над общественными организациями и средствами массовой информации. В.И. Ленин писал осенью 1920 г.: «класс – пролетар. = РКП = Советская власть» [7, c. 299]. Большевизм подавлял возможность легальной борьбы за власть и политической деятельности, ибо отвергалась «сама почва буржуазного парламентаризма», «обычной (буржуазной) партийности» [8, c. 385].

Поскольку быстро выяснилась несбыточность рабочего самоуправления, власть передавалась узкому кругу назначенных, бесконтрольных лиц. Показательно признание Н.И. Бухарина на X съезде РКП(б): «Если бы партия приняла... курс на трудовластие, ‒ пролетарская диктатура не могла бы держаться ни единой секунды...» [9, c. 221].

Антибюрократические лозунги, сформулированные В.И. Лениным в 1917 г., ‒ выборность и сменяемость чиновников в любое время; оплата их труда не выше труда рабочих; всеобщее поочередное исполнение функций учета и контроля; власть Советов [10, c. 36] изначально не действовали и были нереальными.

Опыт гражданской войны сыграл решающую роль в персонализации власти в РКП(б), в восприятии партии как централизованной иерархической структуры, а не союза равноправных единомышленников. Угроза поражения в Гражданской войне вынудила ввести жесткую дисциплину, унифицировать и централизовать сеть партийных органов, проводить чистки рядов РКП(б).

Всероссийское совещание представителей губернских комитетов РКП(б) в октябре 1920 г. приняло резолюцию о едином построении аппарата, о сосредоточении власти в партийных комитетах и их секретариатах [11, c. 5]. В.И. Ленин обосновал подмену диктатуры пролетариата «диктатурой партии» от лица класса. Ленин применял термин «олигархия», так как вся партия не способна на деле править. Властвуют «более или менее устойчивые группы наиболее авторитетных, влиятельных, опытных» политиков [12, c. 24, 102-103]. Ленин доказывал, что «пролетарская политика партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией» [13, c. 20]. По мнению Ленина, рабочий класс не способен к реальному властвованию. На II Всероссийском съезде горнорабочих 23 января 1921 г. Ленин утверждал: «Разве знает каждый рабочий, как управлять государством? Практические люди знают, что это сказки... Мы даже неграмотность не ликвидировали. Мы знаем, как рабочие, связанные с крестьянами, поддаются на непролетарские лозунги. Кто управлял из рабочих? Несколько тысяч на всю Россию, и только» [14, c. 253].

X съезд РКП(б) в марте 1921 г. принял резолюцию «О единстве партии» [9, c. 632-634, 541-542]. Обеспечивались принудительная дисциплина и запрет легальной оппозиции под страхом исключения из партии. Реальная власть перешла от ЦК РКП(б) к более узким, избираемым косвенно органам: Политическому и Организационному бюро ЦК, Секретариату ЦК и Генеральному секретарю ЦК. Решения X съезда стали обоснованием идейного и организационного господства ленинской группировки. XII Всероссийская конференция РКП(б) (1922 г.) приняла поправки к уставу партии, установившие обязательность дореволюционного партийного стажа и утверждение вышестоящим органом для секретарей губкомов [15, c. 88-110]. Таким образом, проведена негласная реформа, oбеспечившая Оргбюро и Секретариату ЦК контроль над региональными комитетами.

В пограничных регионах, где Гражданская война затягивалась и принимала ожесточенный характер, создавались краевые бюро ЦК – назначаемые органы. 21 марта 1921 г. члены Оргбюро ЦК постановили образовать Юго-Восточное бюро ЦК [16]. Только летом 1924 г. партийная организация получила право на выборный руководящий орган – Юго-Восточный краевой комитет РКП(б), вскоре переименованный в Северо-Кавказский [17]. Мы видим централизацию властных полномочий, складывание единообразной сети назначаемых партийных комитетов – органов реального управления регионами.

Важный аспект в развитии большевистской элиты 1920-х гг. – социальный состав как всей правящей партии, так и ее аппарата. Статистика состава партии свидетельствует о социальном типе и каналах мобильности элиты и ее селекторатных групп. Удельный вес рабочих по происхождению за 1917–1921 гг. сократился cреди всех членов РКП(б) с 60,2 до 37,3%; выходцев из крестьянства – вырос с 7 до 32,1%; бывших служащих – остался устойчивым (32,2 и 30,6%) [18, c. 37, 45-46, 26]. Но рабочие по роду занятий составили к марту 1920 г. только 11%, а служащие – 53% [19, c. 573]. Этот разрыв сохранялся и в годы нэпа. По итогам переписи членов РКП(б) 1927 г., лишь 26,9% коммунистов страны – рабочие по роду занятий (48,8% по происхождению); соответственно, 13,9 (23,9%) ‒ крестьяне и 45,5 (24,7%) – служащие. Политически грамотными были около 40% всех коммунистов края [20, c. 75-77].

Кластерный анализ состава региональных парторганизаций ВКП(б), проделанный В.С. Тяжельниковой, позволяет установить особенности статуса и состав большевиков региона. В 1927 г. Северо-Кавказский край наряду с Украиной и Сибирью отличался преобладанием большевиков с низшим уровнем oбразования (60,3%) и неопытных (только 3% имели дореволюционный партийный стаж) [20, c. 77].

В годы нэпа сложился слой служащих – выходцев из беднейшего крестьянства и рабочих. Он стал ядром всесоюзного и краевого состава коммунистов. Так, в 1927 г. лишь 26,9% партийцев страны – рабочие по роду занятий (48,8% ‒ по происхождению), а в крае – соответственно 32,5 и 55,6%. Служащие составили 45,5 и 24,7% в СССР; 49,2 и 19,7% на Северном Кавказе. Крестьяне – 13,9 и 23,9% во всей ВКП(б); 16,1 и 24,7% в краевой организации [21]. Ощутим и отрыв большевиков от крестьянства. В сельской местности края на 1 июля 1926 г. проживало 80,2% населения региона и только 32,8% состава парторганизации [22, c. 10; 23, c. 12, 26]. Казаки составляли 27,5% населения и 3,6% большевиков края [24, c. 3-10; 23, вып. 3, c. 12, 26].

По степени обладания властью можно выделить три обособленные группы большевиков 1920-х гг. Во-первых, «рядовые партийцы» ‒ основная масса членов РКП(б), исполнители директив и кадровый резерв аппарата. Во-вторых, управленцы низового и среднего звена (бюрократия). В-третьих, тонкий слой профессиональных управленцев, реально вершивших политику в стране (элита). Подчеркнем некорректность отождествления бюрократии и политической элиты, чем грешили авторы 1980-х – начала 1990-х гг. [25; 26, c. 25-38].

В работах М.Н. Афанасьева [27, c. 68-74] и Д.В. Бадовского [28, c. 42-58] элита определяется как замкнутая устойчивая группа лиц с наибольшей реальной властью или доступом к ресурсам и центрам власти. Элита осознает свои интересы и обособленность. Принципы организации любой элиты – иерархия, централизация и неформальный характер управляющих действий. Элита подавляет общественную самоорганизацию путем замещения независимых политических субъектов на монопольную властвующую структуру. Специфика большевистской элиты 1920-х гг. раскрыта на статистическом материале в работах Т.П. Коржихиной и Ю.Ю. Фи-гатнера [26, c. 25-38], С.А. Кислицына [2, c. 31, 47, 100-102], О.С. Березкиной [6, c. 75-80]. Исследователи выделяют такие сущностные черты элиты 1920-х гг., как идеологизированность (большевизм в качестве источника легитимности); формирование в ходе борьбы за власть; происхождение из рабочего класса и маргинальных слоев; правовой нигилизм; жесткая дисциплина и внутриэлитная сплоченность. Совокупность черт сознания и поведения делала «старую гвардию» высокоорганизованной и способной к мобилизации масс. Но обострялся конфликт между моделью поведения революционера ‒ «ниспровергателя устоев» и советского управленца ‒ «исполнителя директив». Постепенно старые большевики вытеснялись из структуры власти более молодым и прагматичным поколением «выдвиженцев» И.В. Сталина, нацеленных на личную преданность вождю.

Выводы делаются на основе репутационного анализа состава элиты и ее статусных позиций, анализа источников пополнения. Изучены итоги Всероссийской переписи ответственных партработников 1921 г. и Всесоюзной партийной переписи 1927 г., анкеты членов ЦК и ЦКК. К началу 1922 г. коммунисты с дореволюционным стажем насчитывали 2% состава РКП(б), а в январе 1927 г. – 1,1% состава [18, c. 37, 45-46; 29, c. 792-793]. Именно этот тонкий слой составлял свыше 90% членов ЦК на протяжении всего периода нэпа. Региональная и местная элита развивалась в противоположном направлении. Удельный вес партийцев с «подпольным» стажем среди членов губкомов снизился за 1922–1927 гг. с 40 до 11,9%, а среди членов окружных комитетов – до 5,2% [30, c. 32]. К декабрю 1927 г. только 10% членов бюро ячеек составляли большевики, вступившие в партию до 1924 г. [31, c. 45]. Итак, разрыв поколений между всероссийским, региональным и местным уровнями элиты усугублялся.

Не менее важен классовый состав управленцев. В 45 губерниях, где проводилась перепись ответственных работников в 1921 г., рабочие дали 34,6% их состава по происхождению; крестьяне – 16,3%; служащие – 20,7%; дети рабочих и крестьян – 13,5%, прочие – 14,9% [32, c. 42-44]. На 10 тыс. большевиков с дореволюционным стажем приходилось 22,5 тыс. выходцев из других партий [25, c. 37, 45-46, 26]. Сводных данных по всему партийному аппарату за 1920-е гг. нет. Состав делегатов съездов и конференций 1920-х гг. мало показателен, так как эти органы превращались в декоративное прикрытие аппаратной власти. Более репрезентативен состав ЦК, секретарей и членов обкомов и губкомов, окружкомов и ячеек. О.С. Березкина выяснила, что за 1924–1927 гг. доля членов ЦК партии – выходцев из рабочих сократилась с 34,4 до 20%, а крестьян – выросла с 20 до 26%. Характерна категория «не указавших происхождение», выросшая с 0 до 16%. Шел отрыв элиты от промышленного рабочего класса, началось ее воспроизводство на собственной основе. Процент служащих по происхождению в 1927 г. возрастает от 19,5% среди секретарей ячеек до 33,1% среди членов обкомов. Такова же тенденция среди бывших пролетариев. Напротив, указали себя крестьянскими детьми 39,7% членов обкомов ВКП(б) [6, c. 63, 65].

В мотивах рекрутации элиты противоборствовали две тенденции: высоких деловых и политических требований к новичкам (в начале 1920-х гг.) и, напротив, ускоренного выдвижения малообразованных слоев по классовому признаку в 1924–1929 гг. Периодические чистки восполняли погрешности набора, отсекали идейно чуждых и пассивных. Так, чистка 1921 г. привела к исключению либо добровольному выходу из парторганизаций 175 тыс. чел. (24,1% большевиков страны), в том числе 17,2 тыс. чел. (31,4%) на Северном Кавказе [25, c. 37, 45-46, 23; 33, c. 723]. Наибольшая ненадежность состава РКП(б) была в Верхнедонском округе (91% исключенных за «содействие бандитам и казакоманство»). Чистка партии проводилась на Верхнем Дону «как в очаге бандитизма без подготовки, под усиленной вооруженной охраной и без всякого участия населения». Большая часть документов комиссии по чистке была захвачена повстанцами [34, c. 14-15]. Руководители Ставропольской губернии – бывшие эсеры смещены с постов за выдвижение единомышленников на ответственную работу [35].

Итоги чистки, вопреки намерениям «орабочить» партию, показали устойчивое преобладание бюрократии. К марту 1925 г. 52% партийцев Северо-Кавказского края были по роду занятий служащими, 35% ‒ крестьянами и только 13% ‒ рабочими [36, c. 28-29]. ОГПУ и милиция по распоряжениям партийного руководства следили за исключенными из РКП(б), лишали их права руководящей работы в государственных учреждениях.

В целях укрепления опоры власти XIII конференция РКП(б) (январь 1924 г.) положила начало усиленной вербовке в партию рабочих «от станка». Вскоре ЦК сократил сроки кампании до трех месяцев. Конференция также запретила на один год прием «непролетарских элементов» [37, c. 157-158]. Планировали вовлечь в партию не менее 100 тыс. рабочих, чтобы обеспечить «пролетарское ядро», так как только 17% коммунистов страны и 13% в крае трудились у станка [37, c. 154-159; 36, c. 28; 38, c. 6]. Вновь принятые кандидаты в члены РКП(б) незаконно получили решающий голос на выборах делегатов XIII партсъезда. Итог «ленинского призыва»: 241,6 тыс. новых большевиков по стране, в том числе 9,5 тыс. – в крае. Среди них, соответственно, было 92,4 и 73,6% рабочих, удельный вес которых в партии вырос до 40-45%. Зато доля политически грамотных партийцев страны снизилась с 40 до 20% [39; 40; 41, c. 255-256]. Усугублялся разрыв между поколениями «старых большевиков» и выдвиженцев.

Наплыв малограмотных новобранцев продолжался, поощряемый решениями партийных форумов. За 1924–1926 гг. в РКП(б) принято свыше 800 тыс. чел., из них 488 тыс. рабочих [37, c. 500-502]. Напор желающих стать партийцами рабочих продолжался до осени 1925 г., после чего поток заявлений почти иссяк. Это связано как с решением XIV конференции РКП(б) прекратить массовый набор, так и с недовольством рабочих последствиями нэпа. За 1924–1926 гг. партию добровольно оставили 80 тыс. чел., из них 80% рабочих. Уход из РКП(б) возрос в восемь раз [42, № 24-25, c. 5; № 40, с. 7]. В итоге удельный вес рабочих «от станка» среди большевиков страны снизился за 1926 г. с 40,8 до 37,5% [37, c. 500-502].

Данные тенденции свойственны и Северо-Кавказской парторганизации с учетом ее более «крестьянского» облика. Общая численность членов и кандидатов РКП(б) в крае без учета автономий выросла с 22,9 тыс. чел. (1 января 1923 г.) [43, с. 5, 9] до 102,0 тыс. чел. (январь 1930 г.) [23, вып. 10, c. 3-10]. Удельный вес рабочих быстро рос за 1923–1925 гг. (с 13% до 35,5%), но затем снизился до 32,5% к ноябрю 1927 г. [36, c. 28; 23, вып. 2, с. 24-30; 44]. Категория выходцев из рабочих увеличивалась быстрее, чем настоящих пролетариев (их соотношение колебалось вокруг показателя 5/3). Анализ состава краевой парторганизации к 1 июля 1926 г. показывает, что на 29,2% выходцев из фабрично-заводских рабочих, сохранивших профессию, приходилось 30,2% «работников учреждений и организаций». Только 3,7% детей служащих трудились у станка, а 83,3% ‒ в учреждениях [23, вып. 3, c. 12]. Наблюдался отрыв ВКП(б) от рабочего класса и бюрократизация краевой парторганизации.

Интересны сведения о вышедших из рядов ВКП(б), тем более, что в 1920-х гг. этот поступок лишал человека карьерных возможностей. В Северо-Кавказском крае за 1926 г. выбыло 1 065 чел. (2,2%) большевиков, главным образом, «малоразвитый ленинский набор» (528 чел.) и пассивные члены партии. Из 758 опрошенных 279 ушли добровольно. 66,5% опрошенных – рабочие (квалифицированные профессионально, но политически малограмотные), а 16,9% ‒ крестьяне. Недоверие рабочих к ВКП(б) с 1928 г. постепенно спадало под влиянием антинэповских мер [45, c. 7; 46, с. 22-23]. Итак, наращивание рядов приводило к значительному отсеву неподготовленных, разочарованных и пассивных новобранцев.

Завершая изучение рекрутации большевистской элиты, следует отметить неоднородность пополнений и стремительность карьеры. Уже в 1924 г. основной костяк членов обкомов и губкомов Северо-Кавказского края составляли коммунисты со стажем с 1917–1919 гг. К началу 1928 г. 27,4% членов губкомов и 18,1% членов обкомов вступили в ВКП(б) после «ленинского призыва» [29, c. 792-793]. Только в ходе «чрезвычайных мер» 1928 г. состав ячеек обновился на 49%, секретарей ячеек – на 46%, райкомов – на 70%, окружкомов – на 46% [47]. К апрелю 1930 г. половина коммунистов края имела стаж с 1926 г., а слой «старых большевиков» сократился до 0,3% состава [48]. Шло замещение революционной элиты первых лет нэпа на консервативную элиту сталинского времени. Новые когорты были малоопытнее и малограмотнее «подпольщиков», но ближе к структуре общества. Они получили «политическое крещение» в середине 1920-х гг., когда партия уже была поставлена под жесткий контроль номенклатуры. «Выдвиженцы» стали определять новый облик правящей элиты к началу коллективизации, и это сказалось на итогах внутрипартийной борьбы.

1920-е гг. стали важнейшим этапом закрепления партийно-государственной системы правления, сформировавшейся на почве «военного коммунизма». Слияние функций правящей РКП(б) и государства вызывалось отказом от разделения властей, подавлением оппозиции, партийным контролем над общественными организациями и средствами информации. Рабочий класс, будучи резервом пополнения партийно-государственной элиты, на деле не правил. РКП(б) к середине 1920-х гг. завершила эволюцию от союза добровольных единомышленников к централизованной иерархической структуре, имеющей три функциональных уровня: рядовых членов-исполнителей, бюрократии (профессиональных управленцев) и правящей элиты. ВКП(б), завоевав и укрепив безраздельную власть, все более становилась разнородной по составу и интересам своих членов. Элита служила сплачивающим началом в «партии-государстве», формируясь из рабочих и беднейшего крестьянства, маргинальных слоев.

Большевистские организации Северо-Кавказского края сталкивались с разнородностью социальной базы ‒ «иногородних», беднейших крестьян, рабочих, служащих и маргинальных слоев населения. Именно на Юге России ярче всего выявилась не только сущность «военного коммунизма», но и выдающиеся способности партийно-государственной элиты использовать противоречия (особенно сословное неравноправие, разрыв в уровне развития местностей, запрос на модернизацию) ради сохранения абсолютной власти любой ценой. ВКП(б) срослась к началу 1930-х гг. с государственным аппаратом и уже не являлась политической партией в научном понимании.