Вещевое обеспечение японских военнопленных на территории СССР (1945-1956 гг.) (страницы отечественной и зарубежной историографии)

уже свыше 570 тыс. пленных японцев [11, с. 107].

К настоящему времени не издано ни одной научной работы, посвященной вещевому обеспечению японских военнопленных в лагерях на территории СССР. Однако этот вопрос нашел отражение в диссертациях и монографиях о японских военнопленных, а также иностранных военнопленных Второй мировой войны. Опубликован целый ряд научных статей, авторы которых его также затрагивают. Тем не менее анализ освещения отечественными и зарубежными историками вещевого обеспечения японских военнопленных в лагерях на территории СССР до сих пор не был осуществлен.

Первым материальное обеспечение японских военнопленных на территории СССР затронул военный юрист и историк В.П. Галицкий. В его статьях, опубликованных в 1990 г., отмечалось, что по продовольственному и медицинскому обеспечению японские военнопленные приравнивались к военнослужащим тыловых частей Советской армии и «содержание военнопленных в основном отвечало требованиям Женевской конвенции 1929 года, хотя Советский Союз эту конвенцию и не ратифицировал. Ее положения практически осуществлялись», причем, как подчеркнул В.П. Галицкий, «не только по питанию» [9, c. 117; 10, c. 39]. Однако о вещевом обеспечении японцев он не говорил.

В начале 1990-х гг. приступили к изучению вопросов, связанных с пребыванием японских военнопленных на территории СССР (в т.ч. их вещевого обеспечения) историки С.И. Кузнецов, О.Д. Базаров и Е.Ю. Бондаренко. Они первыми для изучения проблемы обратились к документам архивов конкретных регионов: Иркутской области (С.И. Кузнецов), Бурятии (О.Д. Базаров и С.И. Кузнецов), Дальнего Востока (Е.Ю. Бондаренко). В 1994 г. в первой монографии о японских военнопленных в СССР, изданной в России, О.Д. Базаров и С.И. Кузнецов привели отдельные сведения о вещевом обеспечении японских пленных, доставленных в Бурятию и Иркутскую область. В учебном пособии, изданном С.И. Кузнецовым в том же году, а также в защищенной им диссертации (в этих работах впервые в отечественной историографии освещалось пребывание японских пленных на всей территории СССР) [29; 30] задача осветить вещевое обеспечение японских военнопленных не ставилась.

В середине 1990-х гг. вопросы материального, в т.ч. вещевого, обеспечения военно- пленных Второй мировой войны в Сибирском регионе стали изучать новосибирские историки С.С. Букин и А.А. Долголюк. Не рассматривая отдельно обеспечение японских пленных, они привели в своих статьях отдельные сведения по данному вопросу [6; 7].

Во второй половине 1990-х гг. С.И. Кузнецов, О.Д. Базаров, Е.Ю. Бондаренко, М.А. Кузьмина опубликовали монографии [1; 5; 32; 33], в которых затрагивались вопросы вещевого обеспечения японских военнопленных в лагерях Сибири и Дальнего Востока СССР.

М.А. Кузьмина и Е.Ю. Бондаренко рассматривали вещевое обеспечение японских пленных, прибывших в Дальневосточный регион. В книге М.А. Кузьминой представляют интерес выдержки из документов архивов Москвы, Комсомольска-на-Амуре и Хабаровска, характеризующих быт и вещевое обеспечение пленных, которые исследовательница опубликовала впервые. Но оценок и комментариев автор не привела [33, с. 64–70]. Е.Ю. Бондаренко, отметив, что проблема обеспечения военнопленных одеждой являлась одной из «наиболее трудноразрешимых в первые послевоенные годы» [5, с. 16], указала, что прибывшие в сентябре 1945 г. в лагерь № 18 (Комсомольск-на-Амуре) 5858 японских военнопленных были «в летнем обмундировании, абсолютно непригодном к дальнейшей носке (разрядка наша.– С.С .)» [Там же, с. 17], и подчеркнула, что подобная картина была типичной: «как правило, в дальневосточные лагеря пленные прибывали в изорванном летнем обмундировании, практически не пригодном к носке» [Там же, с. 24]. «Нательное белье <…> японцев, – пишет далее Е.Ю. Бондаренко, – было изношено обычно на 50 и более процентов» [Там же, с. 24–25]. Однако она никак не пояснила, когда и где бывшие японские военнослужащие так износили нательное белье и изорвали свое летнее обмундирование.

В этой же монографии Е.Ю. Бондаренко отметила: «Практически ни у кого из японцев не было спецодежды (речь идет о периоде 1946–1947 гг. – С.С. ). Те из военнопленных, кому спецодежду все же выдали, “продали ее на сторону”, в обмен на продукты» [Там же, с. 13]. Историк не пишет, производилось ли расследование случаев «продажи спецодежды на сторону».

В монографии О.Д. Базарова вопрос об обеспечении японцев вещевым имуществом в лагерях на территории Бурят-Монгольской АССР не освещался. Автор лишь привел воспо- минания начальника эшелона японских пленных, прибывших в Бурятию осенью 1945 г., Г. Цепеннинова, который указал, что в эшелоне имелся «небольшой вещевой склад» [1, с. 16]. О.Д. Базаров также, ссылаясь на архив МВД Республики Бурятии, привел сведения о практиковавшихся в лагерях «незаконных изъятиях у японцев одежды, наручных часов и других личных вещей» [Там же, с. 25].

С.И. Кузнецов в своей монографии опубликовал несколько фрагментов воспоминаний бывших японских военнопленных и местных жителей, свидетельствующих о просчетах и проблемах в вещевом обеспечении пленных, а также о практиковавшемся среди пленных и местных жителей обмене (японцы активно меняли свои вещи на продукты питания). Однако анализ системы вещевого снабжения и обеспечения японских военнопленных в советских лагерях автором не проводился.

Во второй половине 1990-х гг. приступил к изучению комплекса вопросов, связанных с трудоиспользованием военнопленных Второй мировой войны в СССР, С.Г. Сидоров. В начале 2000-х гг. он опубликовал монографию и защитил диссертацию [41; 42], в которых уделил внимание и организации вещевого обеспечения пленных, в том числе японских. Историк привел анализ взаимосвязи вещевого обеспечения пленных (в том числе спецодеждой) и эффективности их трудового использования. Автор не ставил задачу отдельно исследовать вещевое обеспечение японских военнопленных, но приведенные им примеры, факты, таблицы (например, таблица «Обеспеченность японских военнопленных зимним обмундированием по состоянию на 1 января 1946 г.» [42, с. 146]) значимы.

Важны для понимания рассматриваемой темы и работы А.Л. Кузьминых – известного историка советского военного плена. В его диссертации, монографии и статье анализируется организация вещевого снабжения иностранных военнопленных Второй мировой войны в СССР [34–36]. Однако задачу исследовать вещевое обеспечение японских военнопленных историк перед собой не ставил.

В начале 2000-х гг. защитили кандидатские диссертации М.Н. Спиридонов и С.В. Карасев, впервые в определенной степени рассмотревшие вопрос вещевого обеспечения пленных японцев, размещенных в Красноярском крае [43] и Читинской области [23]. М.Н. Спиридонов осветил ряд аспектов вопроса в разделе «Лагерный режим содержания японских во- еннопленных». Он акцентирует внимание на расхищении того имущества, которое находилось в эшелонах японцев, прибывающих в регион, приводит важный архивный материал о вскрытых специальной комиссией фактах хищения материальных ценностей при ликвидации лагеря № 33 [43, с. 50–51, 58–59].

В диссертации С.В. Карасева также нет раздела о вещевом обеспечении японских пленных; отдельными штрихами он попытался показать трудности и проблемы в вещевом снабжении пленных конкретных лагерей Читинской области. Так, автор пишет о том, что в 1946 г. на Букачачинском руднике японские военнопленные не обеспечивались в необходимом объеме «теплыми верхними вещами, теплой обувью, спецодеждой» [23, с. 107].

Новые труды Е.Ю. Бондаренко (монография и докторская диссертация [3; 4]) также не содержали разделов о вещевом обеспечении японских военнопленных в лагерях. Повторяя материал монографии, изданной в 1997 г., автор пишет об отсутствии у пленных спецодежды и «продаже ее на сторону» теми пленными, «кому спецодежду все же выдали» [3, с. 129]. Также повторно историк пишет о прибытии в сентябре 1945 г. в лагерь № 18 трех эшелонов с военнопленными в количестве 5 858 чел. в летнем обмундировании, абсолютно непригодном к дальнейшей носке [Там же, с. 133]. Однако вновь остался за рамками исследования вопрос, каким образом за непродолжительное время, прошедшее после сдачи японцев в плен, их обмундирование пришло в полную негодность. Обращает на себя внимание и тот факт, что, как указывает историк, проблему вещевого обеспечения военнопленных зимой 1945–1946 гг. за счет изъятия недостающей одежды «с трофейных складов Маньчжурии» почему-то решали не местные органы ГУПВИ, а «руководство дальневосточных организаций ВКП(б)» [Там же, с. 142–143].

В начале 2000-х гг. начала изучать вопросы материального, в т.ч. вещевого, обеспечения иностранных военнопленных Второй мировой войны в лагерях Западной Сибири Н.М. Маркдорф. Вначале в центре ее внимания были немецкие пленные, размещенные в этом регионе, но в отдельных ее работах встречаются сведения о вещевом обеспечении японских военнопленных [37–38].

В последние годы Н.М. Маркдорф вместе с А.А. Долголюком стала публиковать работы, территориальные рамки которых охваты- вают весь Сибирский регион. В их монографиях и статьях, изданных в 2014–2016 гг. [15–19], присутствует материал о вещевом обеспечении японских военнопленных в сибирских лагерях. И хотя в этих работах также нет специальных разделов о вещевом обеспечении пленных, авторы опубликовали интересный материал по нескольким аспектам интересующего нас вопроса.

Важный сектор историографии темы составляют исследования, в которых выявлены особенности вещевого обеспечения японских пленных, трудившихся в суровых условиях на строительстве БАМа. Этот производственный объект являлся в то время самым значительным в восточной части страны по целому ряду позиций (в сообщении министра внутренних дел С.Н. Круглова на имя В.М. Молотова от 2 сентября 1946 г. отмечалось, что из 463 760 чел., содержащихся в лагерях МВД, спецгоспита-лях и отдельных рабочих батальонах, на строительстве БАМа (это строительство относилось к МВД СССР) находится 121 941 чел. [49, с. 231]). Но данная группа работ представлена лишь фрагментами диссертаций и монографий С.И. Кузнецова, С.В. Карасева, С.Г. Сидорова, А.А. Долголюка и Н.М. Маркдорф, а также фрагментами статей А.А. Долголюка, А.Г. Миронова, С.И. Кузнецова, А.В. Шала-ка [14; 31; 39; 48]. Специальных работ о вещевом обеспечении японских строителей БАМа мы не встретили.

К середине 2000-х гг. в историографии проблем японских военнопленных в СССР стало набирать силу направление, характеризующееся подготовкой обобщающих трудов, посвященных историческим и правовым аспектам пребывания японских военнопленных в СССР. В этих трудах отчасти затрагивается и вопрос о вещевом обеспечении японских военнопленных Второй мировой войны в СССР.

Определенное внимание интересующему нас вопросу уделила Е.Л. Катасонова, опубликовавшая в первой половине 2000-х гг. две монографии [25; 27], а в 2004 г. защитившая докторскую диссертацию [26]. Анализируя причины низкой производительности труда в лесной промышленности (она, по информации автора, была самой низкой из всех отраслей экономики и составляла – на валке, корчевке, обрубке и вывозе леса – 1,9–9,4 %), Е.Л. Катасонова называет среди причин необеспеченность пленных спецодеждой [26, с. 101]. В 2007 г. защитил докторскую диссертацию С.В. Карасев

• [21] . В его новых работах [20; 21] вопрос о вещевом обеспечении японских военнопленных в лагерях СССР освещается, но фрагментарно.

В последние годы к данной группе исследователей присоединился С.П. Ким. В 2016 г. он защитил диссертацию, в которой нашел отражение вопрос вещевого обеспечения японских военнопленных в лагерях СССР [28]. Как и другие авторы, он не рассматривает этот вопрос в отдельном разделе. О вещевом обеспечении японцев он пишет в параграфах «Размещение японских военнопленных в лагерях НКВД СССР» и «Распределение военнопленных в экономической системе СССР и организация их труда». Однако в отличие от многих, С.П. Ким подробно осветил организацию перемещения японских военнопленных на территорию СССР осенью 1945 г. и выявил, на кого было возложено сопровождение эшелонов и обеспечение порядка в пути, а значит – кто ответственен за «утрату и расхищение» имущества японцев по пути следования. Историк отметил, что «из-за загруженности железнодорожных путей, а также отсутствия автотранспорта военнопленные вынуждены были добираться до мест назначения самостоятельно, если места их размещения находились рядом с советско-маньчжурской границей. Так, чтобы добраться до лагерей, расположенных в приграничной с Маньчжурией местности в Хабаровском и Приморском краях, военнопленные японцы за относительно короткий срок преодолевали до 2 тысяч км» [28, с. 76]. Это во многом объясняет, почему (по информации Е.Ю. Бондаренко, см. выше) в дальневосточные лагеря пленные прибывали в изорванном летнем обмундировании, почти не пригодном к носке. Однако (по понятным причинам) не объясняет дважды описанный Е.Ю. Бондаренко случай прибытия в сентябре 1945 г. в лагерь № 18 (Комсомольск-на-Амуре) трех эшелонов с 5 858 военнопленными в летнем обмундировании, абсолютно непригодном к дальнейшей носке [3, с. 133; 5, с. 17].

Для С.П. Кима характерно более пристальное внимание к анализу решений, принимаемых руководством ГУПВИ по различным вопросам, в том числе вопросам вещевого обеспечения военнопленных. Но обращает на себя внимание то, что в выводах по первой и второй главам диссертации (в которых автор затрагивал интересующий нас вопрос) он ничего не говорит о вещевом обеспечении.

В 2016 г. Э.-Б. Гучинова опубликовала монографию, в которой раскрываются отдель- ные стороны организации вещевого обеспечения японских военнопленных в лагерях СССР. Э.-Б. Гучинова впервые в историографии для оценки вещевого обеспечения японцев использовала изобразительный метатекст, дополненный материалами опубликованных воспоминаний и устных интервью бывших пленных, собранных ею во время командировок в Японии. Материал по интересующему нас вопросу разбросан по разным главам монографии. Наибольший интерес представляет подраздел «Одежда и солдатские ботинки» в одной из глав монографии [12, с. 160–164].

Завершая анализ работ отечественных историков, следует отдать должное А.Л. Кузьминых, в трудах которого [34–36] основательно проанализирован ряд вопросов организации вещевого снабжения иностранных военнопленных Второй мировой войны в СССР. Хотя автор не ставил своей целью исследовать вещевое обеспечение (обеспечение и снабжение – не синонимы. – С.С .) японских пленных в послевоенные годы, приведенный им материал представляет большой интерес.

Зарубежные исследователи, писавшие о пребывании японских военнопленных на территории СССР, также затрагивали вопрос об их вещевом обеспечении. Так, японский профессор Такэси Томита опубликовал работы [46–47], в которых встречается материал о вещевом обеспечении японских пленных в советских лагерях. В главе монографии «Российско-японские отношения в формате параллельной истории» он затрагивает данный вопрос в подразделе «Обращение с военнопленными и Женевская конвенция». Вопреки мнению В.П. Галицкого, автор утверждает, что Женевская конвенция 1929 г. в СССР не выполнялась по всем пунктам, касающимся вопросов обращения с военнопленными, в том числе п. 6 («военнопленный имеет право на личное обмундирование и личные вещи»). Обращает на себя внимание то, что автор делает категоричные и даже резкие выводы: «В холодные периоды не предоставлялись теплая одежда и обувь <…> При отправке домой администрация лагеря, по условиям конвенции, должна была вернуть каждому личные вещи, взятые в свое время под расписку, <…> но в реальности этого не делалось» [46, с. 536], а такие слова, как «по нашим данным», «вероятно», «как можно судить» и т.п., не использует.

Т. Томита в 2011 г. отмечал, что «пока не работал в местных российских архивах» [45, с. 603]. В его трудах, изданных в 2015, 2017 гг., также нет ссылок на местные архивы. Видимо, это и не позволило ему выявить многие важные детали, увидеть то, что не встретилось ему в документах центральных архивов (с некоторыми из них он работал) и мемуарах своих соотечественников. Отметим, что значимость местных архивов признал и сам Т. Томита: «Для изучения реального положения дел с выполнением <…> приказов высшего руководства мы должны изучать документы местных архивов», – написал он [45, с. 603].

Швейцарский исследователь Рихард Дэ-лер, долгое время проживавший в Японии, подготовил и опубликовал диссертацию «Японские и немецкие военнопленные в Советском Союзе 1945–1956. Сравнение воспоминаний о пережитом» (2006), в которой также затрагивал вопрос о вещевом обеспечении японских военнопленных в СССР. Однако в выводах диссертации он по какой-то причине ничего не говорит о вещевом обеспечении (возможно, считая вопрос не таким важным, как другие) [20].

Монография В.В. Карпова «Пленники Сталина», изданная в 1997 г. на Украине [24], содержит обширный материал об «идеологической обработке» военнопленных в сибирских лагерях, о репатриации японских пленных на родину и др. В небольшой главе «Положение военнопленных в лагерях в начальном периоде плена» автор пишет о бытовых условиях пленных, питании, трудоиспользовании. Однако о вещевом обеспечении японцев автор почему-то не говорит. В.В. Карпов анализирует причины заболеваемости и смертности японцев в лагерях, но среди названных им причин мы не видим плохое вещевое обеспечение военнопленных, отсутствие необходимого количества качественной зимней одежды и обуви [24, с. 78–79].

Важной составляющей историографии проблемы является введение в научный оборот документов, отражающих вопросы вещевого обеспечения японских военнопленных в лагерях СССР, публикация отдельных документов и документальных сборников. В 1996 г. в серии «Русский архив» был опубликован сборник «Иностранные военнопленные Второй мировой войны в СССР» [40], в котором собраны в основном нормативные документы советского правительства, органов НКВД– МВД по различным вопросам, в том числе организации вещевого снабжения военнопленных в лагерях. Часть материалов в сборнике относится к японским пленным.

Однако авторы публикаций, изданных после 2000 г., чаще использовали документы сборника «Военнопленные в СССР 1939–1956 гг. Документы и материалы», вышедшего в свет в 2000 г. [8]. Составители опубликовали значительный корпус документов (причем более 350 – впервые) по различным аспектам проблемы военнопленных. Есть документы, отражающие вопросы вещевого обеспечения пленных в лагерях, в т. ч. японских. Японский исследователь Т. Томита оценил в 2011 г. данный сборник как «наиболее важное документальное издание о военнопленных, вышедшее в России» [45, с. 601].

В 2013 г. вышел в свет фундаментальный сборник «Японские военнопленные в СССР: 1945–1956» [49], подготовленный В.А. Гавриловым и Е.Л. Катасоновой. Документы, вошедшие в данный труд, освещают различные вопросы, в т.ч. вопросы вещевого обеспечения пленных в лагерях. Это первый в отечественной историографии сборник документов, в котором широко представлены материалы по интересующему нас вопросу.

Публикация названных сборников позволила исследователям существенно расширить документальную базу своих трудов. Анализ работ показывает следующее.

• •    Исследователи писали о том, в каком обмундировании и с каким имуществом японские военнопленные прибывали в лагеря, расположенные на территории СССР. Э.-Б. Гучи-нова указывала: «Солдаты оказались в плену в своей военной форме, которая состояла из двух комплектов – мундира, брюк, шинели и плаща-накидки в шерстяном и хлопчатобумажном вариантах. Существовал и рабочий костюм для пехотинца, но вряд ли каждому солдату давали все три комплекта. <…> кроме одежды у каждого солдата были котелок, фляга, комплект постельного белья и другие личные принадлежности. Оказавшись в плену в летнем обмундировании в августе 1945 г., солдаты надеялись на скорую транспортировку в Японию. Но после раздачи зимнего обмундирования стало ясно, что их везут в холодные места, но не на Хоккайдо, а в Россию (разрядка наша. – С.С .)» [12, с. 160].

В отличие от других авторов, Э.-Б. Гучи-нова подробно разъяснила, что представляло собой зимнее обмундирование японского солдата: «Когда в свое время экипировали Квантунскую армию, ее руководство учитывало холодный климат Маньчжурии. Пехотинец Квантунской армии в сильные морозы но- сил специальное зимнее обмундирование – меховую шапку, двубортную шинель с подкладкой, рукавицы и войлочные сапоги с кожаными передками» [12, с. 160–161]. Она описывает также имевшийся в японской армии тулуп, сшитый из плотной ткани горчичного цвета: «Корпус укреплен стеганым ватином, а нижняя часть подбита овчиной. Рукава также подбиты мехом кролика <…> Квантунцы имели и рукавицы на заячьем меху». Однако при этом историк отмечает, что в воспоминаниях японцев «не встретила примера, чтобы кто-либо из солдат был хорошо экипирован» [Там же, с. 161] и объясняет это тем, что «возможно <…> третий, рабочий комплект одежды <…> был конфискован при пленении и транспортировке в СССР» или сами пленные «их обменивали (на продукты питания. – С.С.) в первую очередь» [Там же].

Информация Э.-Б. Гучиновой о хорошей экипировке направляемых в сибирские лагеря японцев подтверждается целым рядом воспоминаний сибиряков, которые приведены историками в публикациях. Так, С.И. Кузнецов опубликовал фрагмент воспоминаний ке-меровчанина Н. Евсеенко: «Во второй половине 1945 г. к нам на рудник этапом пришло около трехсот человек военнопленных японцев. <…> Солдаты и офицеры были неплохо одеты. Теплые на меху шинели и куртки, теплая обувь» [29, с. 46]. М.Н. Спиридонов привел воспоминания советского офицера Г.П. Горо-вецкого: «Японцы прибыли полностью экипированными с ног до головы в утепленную мехом форму: шубу, ботинки, кое-кто даже с чемоданом» [43, с. 39].

Однако в отдельных работах встречаются свидетельства противоположного характера. Так, О.Д. Базаров и С.И. Кузнецов привели воспоминания жителя Улан-Удэ о прибытии в этот город японских пленных «к ноябрьским праздникам <…> в летнем обмундировании» [2, с. 10; 1, с. 16–17]. Из этого ряда выделяется и вышеприведенное утверждение Е.Ю. Бондаренко о прибытии в лагерь № 18 в сентябре 1945 г. 5 858 японских военнопленных в непригодном к носке летнем обмундировании [3, с. 133; 5, с. 17]. Более того, Е.Ю. Бондаренко утверждает, что данный случай был далеко не единичным [5, с. 24]. Видимо, верное объяснение фактам прибытия в дальневосточные (и иные расположенные относительно недалеко от театра военных действий Советско-японской войны 1945 г.) районы пленных в изорванном летнем обмундирова- нии лежит в русле опубликованного С.П. Кимом материала [28, с. 76] (см. цитату на с. 162).

Есть объяснение и тому, почему в воспоминаниях самих японцев ни Э.-Б. Гучино-ва, ни другие авторы не встретили примеров, «чтобы кто-либо из солдат был хорошо экипирован». Во-первых, имущество, загруженное в эшелоны, шедшие с японцами в СССР, нередко разворовывалось в пути и сразу по прибытии к месту назначения. Во-вторых, «нередки были в лагерях незаконные изъятия у японцев одежды, наручных часов и других личных вещей» [1, с. 25]. В-третьих, прием японских военнопленных в целом ряде случаев был организован плохо. Имущество вываливалось прямо на землю и разворовывалось» [43, с. 50]. Да и сама Э.-Б. Гучинова озаглавила один из подразделов главы своей монографии так: «Мародерство» [12, с. 165–167].

• •    Исследователи выявили, что вещевое снабжение в лагерях военнопленных возлагалось на отделение обозно-вещевого снабжения (ОВС), штат которых включал начальника, его помощника, бухгалтера, заведующего обозно-вещевым складом, а функции отделений ОВС заключались в:

• а)    своевременном обеспечении военнопленных вещевым имуществом по установленным нормам;

• б)    приеме, хранении, ремонте, выдаче и учете обозно-вещевого имущества;

• в)    организации банно-прачечного обслуживания кадрового состава и военнопленных;

• г)    контроле за правильным расходованием и эксплуатацией вещевого имущества.

А.Л. Кузьминых, уделивший данному вопросу более пристальное внимание, нежели другие авторы, отмечал, что в ведении службы ОВС находились обозно-вещевой склад, сапожная и портновская мастерские, баня и прачечная [35, с. 265].

Мы не встретили исследований, в которых бы анализировалась работа отделений обозновещевого снабжения в лагерях японских военнопленных.

• •    Авторы писали о фактах хищения имущества, предназначенного для военнопленных, а также о неповоротливости снабженческих структур, халатности работников снабжения, о мародерстве и мошенничестве. А.А. Дол-голюк и Н.М. Маркдорф отмечали, что «плохо поставленный учет вещевого имущества в лаг-отделениях, отсутствие опыта у руководства обозно-вещевых служб, а часто и недобросовестное отношение к делу со стороны снаб-

• женческого аппарата создавали весьма благоприятную почву для хищений» [18, с. 43]. Материал о хищениях имущества военнопленных в лагере № 33 Красноярского края со ссылками на архивы опубликовал М.Н. Спиридонов [43, с. 58–59].

Многие авторы отмечали, что нередко имущество военнопленных незаконно изымалось и разворовывалось еще в пути следования эшелонов в сибирские лагеря и непосредственно по прибытии. Так, М.Н. Спиридонов пишет: «Руководству УНКВД Красноярского края пришлось спешно организовывать оперативные группы для встречи поступающих эшелонов с востока, а также сопровождения их до места назначения, обеспечивая транзит через Красноярский край. Они <…> вели наблюдение и предотвращали попытки мародерства, хищения, разбазаривания имущества <…> со стороны конвоя, продажу ценностей, личного и казенного имущества самими военнопленными» [Там же, с. 50].

А.А. Долголюк, Н.М. Маркдорф и другие авторы писали о том, что министр МВД издавал приказы, направленные на усиление борьбы с хищениями в лагерях. В них требовалось наведение порядка, улучшение учета, проведение внезапных ревизий и осуществление других мер по сохранению и использованию материальных ценностей. Однако анализ выполнения данных приказов в отношении вещевого имущества в лагерях японских военнопленных в их работах, а также в публикациях авторов отсутствует. Лишь в диссертации С.П. Кима мы видим неоднократное обращение к документам, в которых приводятся результаты выполнения приказов министра внутренних дел, указаний, направленных на борьбу с хищениями, но говорится в них главным образом о борьбе с хищениями продовольствия [28, с. 141–143].

• •    Исследователи отмечали, что важным элементом организации процесса трудоисполь-зования японских пленных являлось обеспечение японцев спецодеждой. А.А. Долголюк, специализирующийся на изучении истории сибирских строителей в послевоенные годы, в своих работах (в том числе и совместно с Н.М. Маркдорф) в большей степени, чем другие авторы, акцентировал внимание на обеспечении японских пленных спецодеждой. Так, в статье «Японские военнопленные на строительстве железной дороги Тайшет – Братск» А.А. Долголюк утверждал, что «трудоспособных военнопленных выводили на работы в той

  же самой одежде, которая была у них в повседневной носке. Спецодеждой они обеспечивались редко» [14, с. 519]. В статье А.А. Долго-люка и Н.М. Маркдорф говорится: «Обеспечение строителей спецодеждой, а в зимнее время теплой ватной или меховой одеждой и валенками <…> [являлось] необходимым условием нормальной организацией производственного процесса» [17, с. 129]. Но «в редких случаях <…> японские военнопленные получали такое обмундирование. В дефиците были и рукавицы. Руководство лагерей часто предъявляло претензии хозяйственным организациям из-за нерегулярной и неполной выдачи спецодежды. На практике было так, что обмундирование и обувь, в которых военнопленные поступали в лагеря, использовались одновременно и как рабочая одежда. Они быстро изнашивались и приходили в негодность. <…> Вопрос обеспеченности спецодеждой руководство лагерей часто увязывало с выводом контингента на работы. Поэтому хозяйственные органы были вынуждены решать эти проблемы, которые начиная с зимы 1946–1947 гг. утратили свою остроту» [Там же, с. 130].

О значимости обеспеченности военнопленных спецодеждой говорили и другие авторы. Например, Е.Л. Катасонова необеспеченность спецодеждой назвала среди причин крайне низкой производительности труда в лесной промышленности [26, с. 101]. Однако никто из авторов не исследовал данный вопрос основательно.

• •    Исследователи писали о том, что в лагерях были организованы мастерские по пошиву и ремонту обмундирования, одежды и суррогатированной обуви, а также прачечные. А.А. Долголюк, Н.М. Маркдорф и А.Л. Кузьминых, уделившие данному вопросу больше внимания, чем другие авторы, отмечали, что деятельность мастерских регламентировалась приказами в центре и на местах. Специальные инструкции содержали рекомендации по выпуску для пленных суррогатированной обуви из местного сырья и промышленных отходов. Изготавливались различные виды обуви: веревочные чуни (из отходов веревки или шпагата), лапти (из лыка и бересты), босоножки (деревянная подошва с ремешком), обувь на деревянной подошве с верхом из парусины, холста и старых кожаных изделий, ватные стеганые чулки или получулки-носки (использовались с чунями и лаптями).

А.А. Долголюк и Н.М. Маркдорф писали и о нарушениях, связанных с функционирова- нием мастерских. «В ряде лагерных отделений мастерские организовывались за счет сокращения вывода контингента на контрагентские работы, без учета и контроля над нарядами и счетами по выпускаемой продукции. В результате деятельность мастерских должной прибыли не приносила и не оправдывала затрат на их содержание. Во второй половине 1947 г. продукция мастерских была взята под строгий учет, а желающие поживиться за казенный счет оплатили стоимость материалов и работы пленных в кассы лагерей» [18, с. 43]. К сожалению, авторы не подкрепили данные выводы конкретными фактами по лагерям и лаг-отделениям японских военнопленных.

«Дефицитная кирзовая и кожаная обувь выдавалась только в осенне-зимнее время и с наступлением весны в принудительном порядке изымалась для ремонта и лучшей сохранности», – отмечали А.А. Долголюк и Н.М. Маркдорф [Там же, с. 42]. «Каждую весну проводился сбор теплых вещей с одновременной их заменой летним обмундированием. Все собранное имущество очищалось от грязи и рассортировывалось по категориям ремонта», – указал А.Л. Кузьминых [35, с. 261]. Историк отметил также, что проводились даже конкурсы на лучшие образцы одежды и обуви, изготовленные военнопленными из выбракованной амуниции [Там же, с. 260]. Но специальных работ о функционировании мастерских по пошиву и ремонту обмундирования, прачечных для японских военнопленных мы не встретили.

• •    Исследователи отмечали, что японские военнопленные заводили контакты с местными жителями и активно меняли на продукты питания свои личные вещи, а также спецодежду и лагерное имущество. С.И. Кузнецов и О.Д. Базаров писали: «Из-за отдаленности “лесных зон” случались перебои с подвозом продуктов. Чтобы как-то поддержать силы почти все японские солдаты обменивали у местных жителей личные вещи <…> на хлеб, картошку, молоко» [2, с. 19]. В другой работе С.И. Кузнецов привел фрагмент воспоминаний жителя Магадана: «Иной раз мы, русские, делились своим куском хлеба, картошкой с пленными. Но в основном шел обмен: они нам свои шерстяные вещи, мы им – еду» [32, с. 127].

С.И. Карасев отмечал, что руководство комбината «Балейзолото» даже издало распоряжение, в котором категорически запрещалась практика продажи рабочими японцам хлеба и других продуктов питания и покупка у них всевозможных вещей [23, с. 109].

А.А. Долголюк и Н.М. Маркдорф, не выделяя японских военнопленных из всей массы иностранных пленных и не приводя конкретных примеров по лагерям, в которых содержались японцы, отмечали, что в послевоенные годы в сибирских городах складывались «своеобразные “торговые” отношения, стихийный товарообмен военнопленных и местных жителей. Товарообмен различных предметов быта, изготавливаемых руками военнопленных, а также их личных вещей <…> ручных часов, а то и лагерного имущества с горожанами на продукты питания <…> получил довольно широкое распространение (разрядка наша. – С.С .)» [15, с. 233; 18, с. 261–262]. «Случаи “предпринимательских” отношений лагерного персонала и военнопленных в лагерях также имели место», – указали эти же авторы [Там же]. Однако никто из авторов не пытался основательно разобраться в том, каким образом лагерное имущество и спецодежда легко (или относительно легко) обменивались пленными на продукты.

• •    Исследователи писали о том, что при репатриации на родину японские военнопленные обеспечивались хорошим обмундированием. Так, М.Н. Спиридонов отмечал: «Все отбывавшие (из Красноярского края. – C.C .) военнопленные были обеспечены хорошим обмундированием, нательным бельем, полотенцем. <…> Затраты на репатриацию одного военнопленного японца обходились бюджету СССР в 615 руб. 82 коп. (по другим данным 656 руб. 90 коп.). <…> Эта сумма включала в себя стоимость вещевого имущества, питания, стоимость перевозки и медико-санитарного обслуживания» [43, с. 71–72]. Причем из общей суммы затрат на репатриацию, стоимость вещевого имущества составляла более 60 %.

Э.-Б. Гучинова сообщила: «перед репатриацией большей части военнопленных раздали трофейное японское обмундирование, которым были наполнены 300 железнодорожных вагонов и которое ждало своего часа с августа 1945 г.» [12, с. 164]. Однако она не указала, где ждали «своего часа» эти вагоны с августа 1945 г.

А.А. Долголюк и Н.М. Маркдорф пишут: «Перед отправкой люди проходили комплексную санобработку со сменой белья, обеспечивались обувью и обмундированием» [19, с. 748]. «Всем репатриантам были возвращены их личные вещи, выдано причитающееся за добросовестный труд денежное вознаграждение. <…> В лаготделениях была организована торговля продуктами питания и промышленными товарами, в ходе которой отбывающие на родину приобретали себе пальто, костюмы, часы и даже аккордеоны» [16, с. 155]. Мы уже привели диаметрально противоположное мнение японского профессора Томита Такэси (см. выше). Очевидно, что и японскому, и российским исследователям следует предпринять дополнительные усилия для изучения данного вопроса.

Говоря о пробелах, недостаточно изученных вопросах и перспективах историографии, отметим следующие факты.

– Пока не издана ни одна монография, ни одна научная статья о вещевом обеспечении японских военнопленных в лагерях на территории СССР. В монографических работах и диссертационных исследованиях, которые освещают пребывание японских пленных в СССР, авторы, как правило, ограничивались рассмотрением отдельных вопросов вещевого обеспечения в рамках разделов о лагерном быте и трудоиспользовании.

– Требуется анализ выполнения приказов наркома (министра) НКВД (МВД), направленных на борьбу с хищениями имущества, предназначенного для японских военнопленных. Такой анализ в работах историков отсутствует, хотя о «беспокойстве» со стороны руководства НКВД (МВД) и ГУПВИ неблагополучным положением дел, об издании соответствующих приказов и даже инспекторских визитах в лагеря военнопленных они писали.

– Нуждается в основательном изучении вопрос об обеспечении японских военнопленных спецодеждой и взаимодействии руководства лагерей с хозяйственными органами по данному вопросу, особенно в период с осени 1945 г. до окончания зимы 1946–1947 гг., когда он стоял наиболее остро. Отдельного внимания требует исследование обеспечения спецодеждой японцев, трудившихся на строительстве БАМа.

– Требует большего внимания историков вопрос о систематических обменах японскими военнопленными своих вещей (а также спецодежды и лагерного имущества) на продукты питания у местных жителей. От констатации фактов таких обменов нужно перейти к анализу того, каким образом пленным удавалось менять спецодежду и лагерное имущество и каким был ущерб от таких действий.

– Нуждаются в серьезном исследовании организация и функционирование мастерских по пошиву и ремонту обмундирования и обуви, созданных при лагерях.

– Пока не подготовлен отдельный сборник документов, раскрывающих вещевое обеспечение японских военнопленных в лагерях на территории СССР. В такой сборник прежде всего следует включить документы местных архивов, которые на данный момент представлены в опубликованных солидных сборниках явно недостаточно.

Известный российский историк военного плена Н.В. Суржикова писала: «Несмотря на экстремальные условия, в которые была поставлена страна, сталинское руководство нашло возможным <…> содержать внушительное количество военнопленных. Их эвакуация с фронтов, оборудование лагерей в тыловых районах страны, охрана, обеспечение регулярным питанием, вещевым довольствием, медицинским обслуживанием, организация почтовых отправлений и трудового использования потребовали проведения колоссального объема работ и вложения значительных материальных средств, в том числе и в ущерб своим, советским, гражданам (разрядка наша. – С.С .)» [44].