Иконка-привеска с изображением святого воина-всадника из раскопок Мангупского дворца. Древняя Русь или Византия?

DOI:

Цитирование. Науменко В. Е. Иконка-привеска с изображением святого Воина-всадника из раскопок Мангупского дворца. Древняя Русь или Византия? // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2021. – Т. 26, № 6. – С. 83–95. – DOI:

Введение. С 2006 г. основным объектом раскопок Мангупского городища является дворец правителей княжества Феодоро 1425–1475 годов. К числу наиболее важных результатов его исследований, помимо установления точной хронологии и композиционно-художественного облика, относится открытие в стратиграфии археологического объекта ярусов застройки додворцового и постдворцового времени [6; 7]. Это свидетельствует об использовании данного участка городища на протяжении всех основных этапов его истории, в том числе в ранневизантийский (середина VI – конец VIII в.), фем-ный (середина IX – середина XI в.), золотоордынский (конец XIII в. – около 1395 г.), фе-одоритский (XV в., до 1475 г.) и османский (1475–1792 гг.) периоды, а также исключает «случайность» присутствия в культурном слое артефактов, на первый взгляд, не вписывающихся в общепринятый исторический или археологический контекст.

Многолетние раскопки дворца позволили получить целый массив новых археологических источников по истории и культуре Ман-гупа, который постепенно вводится в научный оборот. Среди них достойное место занимают находки из так называемой группы “small finds”, характеризующие не только различные стороны повседневной жизни населения средневековой крепости, но и являющиеся зачастую основанием для рассмотрения малоизученных либо совершенно новых сюжетов из истории памятника.

К числу таких находок, безусловно, относится бронзовая иконка-привеска с изображением святого воина-всадника на аверсе и равноконечного креста на оборотной стороне, найденная в 2020 г. в ходе исследований Ман- гупского дворца. Иконка происходит из хорошо датированного культурного горизонта конца XIII – XIV в., связанного с функционированием поселения золотоордынского времени на месте будущей резиденции правителей княжества Феодоро, и пополняет коллекцию опубликованных в последнее время наиболее ярких предметов личного христианского благочестия из раскопок различных памятников городища [4, с. 355–358; 17; 20]. Однако ее неординарность состоит не только в этом.

В случае наиболее вероятной атрибуции изображения святого воина-всадника на лицевой стороне иконки св. Георгию Победоносцу она расширяет круг известных материальных свидетельств о культе этого святого на территории Юго-Западного Крыма в поздневизантийский период его истории, представленный, прежде всего, храмовыми комплексами Эски-Кермена (церковь «Трех всадников») и того же Мангупа (церковь св. Георгия) (о них см.: [21; 28]).

Другая научная проблема, следующая из анализа нашей находки, заключается в констатации отсутствия надежных аналогий ей на памятниках Византии, в том числе в Византийской Таврике, и наличие близких, но не идентичных, многочисленных иконок-приве-сок с территории Древнерусского государства, особенно из Южной Руси. Означает ли это неизвестный по данным письменных источников факт миграции или миссионерской практики выходцев из Древней Руси в одном из крупных городских центров средневекового Крыма или все-таки речь идет о недостаточной степени изученности данной группы предметов личного восточно-христианского благочестия? Мы склоняемся к последнему варианту интерпретации поставленной научной проблемы, прежде всего, из-за отсутствия в литературе сводных корпусов подобных находок, происходящих с территории Византии и сопредельных областей. В таком случае мангупскую иконку следует по-прежнему рассматривать как находку византийского круга на городище, изготовленную, скорее всего, в одном из византийских провинциальных центров.

Методы. Исследование носит комплексный характер. При описании и атрибуции иконки-привески использованы традиционные методы искусствоведческого анализа, особенно в части интерпретации иконографического типа св. Георгия-воина на лицевой стороне иконки – образа святого всадника-триумфатора, и широко распространенный в археологической науке метод аналогий. Датировка изделия устанавливается с помощью одного из наиболее важных в археологии стратиграфического метода и анализа сопутствующего археологического материала.

При объяснении исторического контекста находки использованы имеющиеся на сегодняшний день данные археологических и нарративных источников по истории и культу- ре Мангупа в конце XIII – XIV в., когда городище, очевидно, находилось под контролем администрации Крымского улуса Золотой Орды, сохраняя при этом традиционные культурные, экономические и церковно-политические связи с Византией.

Описание и историко-археологический контекст находки. Бронзовая иконка состоит из почти круглой пластины диаметром около 3,00 см (точные размеры: 2,82 х 2,88 см) и толщиной от 0,16 до 0,29 см, а также округлого ушка для подвешивания диаметром 0,67–0,68 м с внутренним каналом шириной до 0,20 см, отлитых с использованием восковой модели в глиняной или каменной двусторонней (разъемной) форме (см. рисунок) (о технологии изготовления подобных древнерусских иконок-привесок вкратце см.: [26, с. 9; 14, с. 128; ср.: 23, с. 431]; см. также каменные формы для отливки однотипных византийских амулетов с изображением святых воинов-всадников: [32, с. 205, рис. 12, 1 – 2 ]). Степень проработанности деталей основных изображений и орнаментальных поясов изделия свидетельствует об их дополнительной гравировке после отливки.

Бронзовая иконка-привеска с изображением конного св. Георгия-воина конца XIII – XIV в. из раскопок Мангупского княжеского дворца

(2020 г., Западный участок исследований, квадрат № 46, слой № 7)

Bronze icon-pendant with the image of the horseman St. George the Warrior of the late 13th–14th centuries from the excavations of the Prince’s Palace of Mangup

(2020, Western research site, quadrant no. 46, layer no. 7)

В целом находка имеет достаточно хорошую сохранность. Лишь ее наиболее рельефная часть – лицо и туловище святого воина-всадника на аверсе несет следы сильной потертости, что свидетельствует об использовании иконки владельцем по своему назначению может быть в течение нескольких лет.

Практически все поле лицевой стороны иконки занимает изображение святого конного воина-триумфатора влево в высоком рельефе, окруженное двойным «рубчатым» бордюром. Верхняя часть туловища воина обращена к зрителю практически анфас. Его голова – несоразмерно крупная, с округлыми глазами и прямоугольным носом, покрыта густой шапкой кудрявых волос в виде округлых локонов до уровня ушей и окружена нимбом. За спиной всадника развивается плащ, в правой руке он держит длинное копье с крупным наконечником под углом приблизительно в 45 градусов. Видимая левая нога конного воина, несоразмерно тонкая в голени, лишь слегка согнута в колене. Какие-либо детали одежды и амуниции всадника не просматриваются.

Лошадь также изображена без соблюдения реальных размеров и пропорций между ее отдельными частями. Слишком удлинены туловище и шея, анатомически неправильно показаны обе задние и левая передняя ноги. Судя по согнутой передней правой ноге и развивающимся хвосту и гриве лошади, а также плащу всадника, резчик пытался представить святого воина в движении, на гарцующем коне, что соответствует образу всадника-триумфатора. Однако, чтобы полностью воплотить этот замысел, ему явно не хватило опыта и мастерства. Лучше всего оказалась выполненной голова лошади с крупными глазами и видимыми уздечными ремнями. Остальные детали конской упряжи не просматриваются.

Слева и справа от нимба святого воина-всадника слабо видны две буквы – возможно, «А» и «Г», которые, если это прочтение верно, позволяют соотнести изображение на нашей иконке со св. Георгием Победоносцем. В таком случае надпись может быть дешифрована как G A[ΓΙΟΣ] Γ[Ε΄ Ω ΡΓΙΟΣ].

Оборотная сторона находки почти полностью занята равноконечным крестом с расширяющимися концами и хризмой вокруг средок-рестья, выполненным крупными рельефными точками («жемчужинами») и окруженным таким же, как и на аверсе, «рубчатым» бордюром. Декорированию в виде рельефных продольных полос подверглась при изготовлении и оглавие (ушко для подвешивания) иконки.

В отличие от других опубликованных однотипных примеров византийской и древнерусской христианской металлопластики, о которых речь пойдет ниже, рассматриваемая иконка-привеска с предполагаемым изображением конного св. Георгия-триумфатора принадлежит к числу немногих находок, происходящих из культурного слоя археологического объекта и имеющих достаточно ясный историко-археологический контекст.

Она была обнаружена в 2020 г. на Западном участке исследований Мангупского княжеского дворца, в процессе выборки так называемого 7-го слоя на площади квадрата № 46, который сформировался в период функционирования поселения золотоордынского времени на месте будущей резиденции правителей княжества Феодоро 1425–1475 годов. Общая датировка культурного горизонта в пределах конца XIII – XIV в. (до 1395 г.) определяется стратиграфическими наблюдениями и структурой археологического комплекса находок этого времени на памятнике. Среди последних наиболее важными хроноиндикаторами выступают импортная глазурованная красноглиняная керамика византийского и золотоордынского круга групп «Elaborate Incised Ware», «Polichrome (Monochrome) Sgraffito Ware», «Slip-Painted Ware», золотоордынские кашинная посуда и бронзовые зеркала, а также монеты от ханов Тула-Буги (1287–1291) и Токты (1291–1313) до хана Тохтамыша (1379–1395) [5, с. 42–45; 6, с. 56; 8; 18, с. 236–238].

При этом следует иметь в виду, что присутствие в культурном слое поселения золотоордынского времени христианской иконки, иконография которой следует общепринятой византийской традиции, не выглядит чем-то необычным для Мангупа этого исторического периода. Несмотря на контроль со стороны администрации Крымского юрта Улуса Джучи и даже присутствие ее представителей здесь, крепость на протяжении всего XIV в. продолжала сохранять стабильные культурные, экономические и церковно-политические связи с Византийской империей, в том числе как кафедральный центр Готской митрополии Константинопольского патриархата. С конца XIII в., как показывают результаты археологических исследований, она окончательно приобрела черты крупного поселения городского типа, топографическими доминантами которого на местности и в представлениях путешественников-современников выступали, помимо крепостных стен, общественных зданий и регулярной жилой застройки, многочисленные храмовые и монастырские комплексы с расположенными вблизи них христианскими некрополями [18; 19]. Другими словами, доминирование христианского, или даже шире, византийско-христианского компонента в материальной культуре Мангупского городища интересующего нас периода времени, подтверждается всем имеющимся комплексом нарративных и вещественных источников. В этот исторический контекст хорошо вписывается наша находка.

Анализ. С учетом ясной датировки и историко-археологического контекста мангуп-ской иконки-привески дальнейший анализ будет в основном сосредоточен на вопросах ее происхождения. Еще раз подчеркнем, что при всей гипотетичности атрибуции изображения святого воина-всадника св. Георгию, основанной на плохо сохранившихся начальных буквах надписи и общей иконографии образа (безбородый юноша с густыми кудрявыми волосами в виде округлых локонов до уровня ушей), эта версия является достаточно вероятной.

Ввиду особой популярности культа св. Георгия в Византийской империи и в странах, где распространилось византийское православие, его история, агиографическая традиция, иконография представляются хорошо изученными в историографии, что избавляет нас от их подробного анализа (см.: [1; 3; 11]). Отметим лишь, что в Византийской империи с X в. он приобрел общегосударственный характер и составил, вместе с почитанием св. Димитрия Солунского, св. Феодора Тирона и св. Феодора Стратилата, основу общего культа святых воинов в империи, защитников от внешних врагов и внутренних демонов (наиболее важные работы об этом: [15; 38, p. 11–14, 57–124; 39, p. 32–93; 40, p. 41–144]).

Одновременно формируются и основные иконографические типы св. Георгия-воина в византийском искусстве – пешего воина в пол- ном вооружении (обычно в полный рост, анфас) и конного всадника с копьем (драконоборца или триумфатора на гарцующем коне). При этом важно заметить, что интересующий нас тип конного св. Георгия, драконоборца или триумфатора, окончательно складывается позднее образа св. Георгия – пешего воина, скорее всего, лишь к XII–XIII вв., и значительно реже встречается на памятниках прикладного искусства этого времени. Об этом свидетельствуют исследования данного вопроса в области сфрагистики [27; 29; 33, с. 52, 66; 36], камнерезного искусства [2, с. 279–282] и глиптики [37, p. 57, fig. 8] (о датировке литика с конным св. Георгием-драконоборцем см.: [9]).

Еще меньше примеров использования образа св. Георгия-всадника среди опубликованных материалов византийской металлопластики с христианской символикой. По сути, речь идет только об изданном в свое время В. Иванишевичем бронзовом медальоне (иконке с обломанным оглавием (?)) с изображением конного св. Георгия-триумфатора вправо, окруженном «рубчатым» бордюром, диаметром 2,6 см и толщиной 0,2 см, из коллекции Народного музея в Пожареваце (Сербия) [10, с. 49, 51, табл. II, 36 ]. Однако находка не имеет ясного археологического контекста и, соответственно, датировки. Скорее всего, эта ситуация объясняется отнюдь не редкостью таких изделий в византийской повседневной культовой практике, а обычным отсутствием на сегодняшний день специальных исследований и сводных корпусов подобных предметов личного благочестия в современной историографии, в отличие от каталогов металлических крестов, энколпионов, стеатитовых иконок, рельефов из слоновой кости и пр. (см. об этом: [30, с. 366]).

Круг аналогий иконке-привеске из раскопок Мангупа на памятниках Византийской Таврики выглядит также немногочисленным и сводится лишь к двум находкам. Первая из них происходит из подводных исследований в акватории Судакской бухты и поэтому не имеет ясного археологического контекста [13, с. 175, рис. 185, 1 ], вторая обнаружена в пещерном христианском комплексе Иограф II вблизи вершины Ялтинской яйлы, в слое с перемешанным археологическим материалом от IX–X до XVIII вв. [31, с. 115, рис. 36

(к.о. 365)]. Изделия представляют собой круглые литые свинцовые (?) пластины с обломанными в древности ушками для подвешивания диаметром около 2,5 см, на лицевой стороне которых просматривается близкое нашей иконке изображение святого воина-всадника с копьем влево. К сожалению, обе находки имеют плохую сохранность и требуют серьезной реставрации. Из-за этого ничего определенного нельзя сказать в отношении материала, из которого они были изготовлены (свинец или все-таки оловянистая бронза?), и изображений на оборотной стороне. Предлагаемая авторами публикации атрибуция иконок св. Георгию также может быть принята лишь как предварительная гипотеза.

Тем не менее, как и в случае с памятниками Византии, редкость опубликованных иконок с изображением конного св. Георгия-воина с территории Крымского полуострова свидетельствует лишь о состоянии нашей источниковой базы для изучения этой категории археологического материала. Достаточно напомнить в этой связи, несмотря на очевидную разницу в датировках, размерах, технологии и иконографии, о медальонах-привесках VII–VIII вв. из двух штампованных бронзовых пластин с пастовым заполнением между ними из могильника Лучистое, с изображением св. Мины и святого всадника вправо, поражающего копьем демона (образ св. Соломона или св. Сисин-ния) [32, с. 147–150, рис. 1–2], о свинцовой (?) иконке-привеске святого воина-всадника с крестом на обороте, выполненным крупными рельефными точками («жемчужинами»), из храма на г. Пахкал-Кая IX/X–XIII/XIV вв. [12, с. 296, 298, рис. 4] или о бронзовых литых иконках-привесках X–XI и XII–XIII вв. с изображениями соответственно Деисуса и Богоматери с младенцем из раскопок Херсонеса [16, с. 208–209, 498–499, № 146, 148], чтобы оценить степень влияния византийских традиций на использование в повседневной практике однотипных предметов личного христианского благочестия. К тому же некоторые из них (медальоны из Лучистого), как считается исследователями, изготавливались местным населением на основе образцов, завезенных непосредственно из Византии [32, с. 184].

Совершенно иная ситуация с поиском аналогий или, скорее, однотипных мангупской на- ходке иконок-привесок с изображением святого воина-всадника выглядит при обращении к памятникам Древней Руси главным образом домонгольского периода. К настоящему времени, в основном за последнее десятилетие, в научный оборот введены несколько десятков подобных бронзовых изделий, происходящих из раскопок археологических памятников, музейных собраний и частных коллекций на территории России, Белоруссии и Украины [26, с. 66, 135–136, табл. X, 145–149 (подгруппа IV.B); 35; 34; 22; 23; 24; 14, с. 121–123, рис. 2, 5]. Резкое увеличение источниковой базы позволило провести систематизацию нового материала и выделить в нем, по крайней мере, два типа иконок, отличающихся своими размерами и иконографией святого всадника.

На иконках первого типа, диаметром около 3,5 см, на лицевой стороне представлена сцена «Чуда св. Георгия о Змие», развернутая вправо; святой всадник изображен в позе триумфа, почти анфас, с развевающимся плащом или без него, вонзающим высоко поднятое и зажатое в локтевом суставе копье непосредственно в пасть демона (основная работа: [23, ил. 65]). Иконография второго типа иконок-привесок несколько иная. Св. Георгий-всадник изображен здесь влево, как триумфатор на гарцующем коне и с развивающимся за спиной плащом, с высоко поднятым копьем и округлым щитом на левой ноге, без Змия; диаметр таких подвесок около 2,0 см (см.: [35, рис. 2]).

Картографирование новых древнерусских иконок-привесок со святым всадником показывает, что изделия первого типа в основном были распространены на памятниках Северо-Западной и Северо-Восточной Руси, второго типа – в ареале Южной Руси, на территории Галицко-Волынского, Черниговского и Киевского княжеств, где они, вероятно, и производились. За пределами Руси они известны по археологическим и случайным находкам в Польше [41] и Латвии [25], что связывается с миссионерскими практиками древнерусских княжеств.

Общая хронология обоих типов иконок св. Георгия-всадника на Руси – в пределах второй половины XII – первой половины XIII века. Они рассматриваются как предметы личного благочестия, которые изготавливались в различных ремесленных центрах домонгольской Руси и использовались в повседневной жизни представителями различных социальных групп ее сельского и городского населения. Как справедливо отмечено, древнерусские иконки-образки, в том числе с изображением святого всадника (драконоборца или триумфатора), хотя и следуют общим принципам иконографии и художественных особенностей подобных изделий в византийской традиции, никогда не копируют византийскую металлопластику, и поэтому, в отличие от многих типов древнерусских нательных крестов этого времени, не имеют точных аналогий в византийском литье [14, с. 119].

Сопоставляя мангупскую иконку с изображением св. Георгия-всадника с однотипными изделиями с территории Древней Руси, прежде всего, южнорусских княжеств, нужно отметить их лишь самое общее сходство, проявившееся в выборе иконографического сюжета и технологии изготовления. В деталях отличия иконки из раскопок Мангупского дворца более существенны: высокий рельеф изображения; попытка тщательной и реалистичной его проработки на этапе моделирования и после отливки, хотя и не подкрепленная необходимым мастерством; принципиально иные способы декорирования основного изображения и реверса привески. Все это в целом не позволяет рассматривать ее как находку древнерусского происхождения, оказавшуюся в культурном слое городища в результате миграции или миссионерской практики ее обладателя. Скорее всего, речь идет об изделии византийского круга, изготовленном в одном из провинциальных центров Византии и затем приобретенном для личного пользования одним из жителей Мангупской крепости.

Результаты. Иконка-привеска с изображением конного св. Георгия-воина, обнаруженная в 2020 г. в культурном горизонте конца XIII – XIV в. на участке исследований Ман-гупского княжеского дворца, является важным источником по истории и культуре Мангупа для этого периода времени. Ценность иконки, помимо ее ясного археологического контекста и редкого для византийского прикладного искусства иконографического типа святого всадника-триумфатора, заключается в расширении нашей источниковой базы о распространении культа св. Георгия в поздневизантийский период истории Юго-Западного Крыма, представленного до этого в основном храмовыми комплексами Эски-Кермена и Мангупа.

Несмотря на общую близость иконографии и техники изготовления мангупской находки и многочисленных однотипных изделий с территории Древней Руси, у нас нет оснований рассматривать ее как иконку-привеску древнерусского происхождения. Проведенное исследование определенно указывает на слабую изученность данной категории христианских предметов личного благочестия на территории Византии, отсутствие их каталогизации и изучения специальных вопросов. В этой связи вывод о принадлежности иконки к числу находок византийского круга из культурного слоя Мангупского городища, изготовленных в одном из провинциально-византийских центров, представляется на сегодняшний день наиболее объективным.