Об одном захоронении на кладбище при церкви Преображения в г. Боровске: археологический и антропологический аспект

В 2021 г. были проведены спасательные археологические работы (раскопки) на участке благоустройства пл. Ленина в центральной части г. Боровска (Калужская область). Раскопами 1 (Открытые листы № 0470-2021 и 0471-2021 от 28.04.2021 г., выданные на имя И. И. Сироштана) и 2 (Открытые листы № 1717-2021 от 02.08.2021 г. и № 1723-2021 от 03.08.2021 г., выданные на имя Е. И. Терещенко) была открыта часть кладбища при храме во имя Спаса

1 Работа выполнена за счет средств гранта Российского научного фонда № 22-7810059 «Новые методы морфологического анализа и визуализации в изучении антропологического состава населения русских городов XII–XVIII вв.».

Рис. 1. Боровск. Участок исследований (по: Терещенко , 2023)

а – граница фундамента Преображенской церкви по Плану площади Революции гор. Боровск 1950-х гг.; б – граница раскопа 2, 2021 г.

Преображения на площади, участок к югу от церкви (рис. 1). Всего вскрыто 113 и 47 погребений соответственно ( Сироштан , 2022. С. 3; Терещенко , 2023. С. 3). Захоронения выполнены по христианскому обряду, в части погребальных комплексов сохранились деревянные гробы.

Каменное здание храма во имя Спаса Преображения на площади было построено в 1736 г. Ему предшествовали вначале деревянная церковь Параскевы Пятницы (первое упоминание относится к 1621 г.), впоследствии – так же деревянная церковь Преображения Господня (построена на месте упраздненной в 1649 г. Пятницкой церкви). Указ о строительстве на площади Боровска каменной Преображенской с Пятницким приделом церкви относится к 1703 г.

Строительство велось более 30 лет на средства прихожан ( Легостаев и др. , 2015. С. 49). Храм значительно пострадал во время городского пожара 1857 г. (Там же. С. 51). К 1934 г. относится упоминание об использовании храма в качестве зернохранилища. Во время Великой Отечественной войны здание было повреждено снарядом, после чего простояло пустующим 15 лет и было взорвано в 1957 г. (Там же. С. 53, 54).

Таким образом, время бытования некрополя можно отнести к XVII–XVIII вв.2, но не исключено, что в XIX в. также совершались отдельные захоронения.

Практически во всех погребальных комплексах обнаружены остатки деревянных гробов. Сохранность их разная и варьируется от пятен древесного тлена до целых форм с крышками.

Особый интерес представляет группа погребений, расположенных в кв. 8 раскопа 2: № 22 (фиксируется с уровня пласта 7), 38 и 41 (фиксируются с уровня материковой поверхности). Погребения не одновременны, совершены в разных могильных ямах, однако деревянные погребальные конструкции имеют большое сходство между собой и относительно редкие типологические характеристики среди погребальных конструкций этого периода.

В настоящей статье мы рассмотрим погребальный комплекс № 41. Захоронение совершено в колоде антропоморфной формы со слабо выраженным расширением в плечиках и сужением в ногах: размеры – 213 × 56 (в изголовье) / 68 (в плечиках) / 47 (в изножье) см. Снаружи в головной и ножной частях на стенках аккуратно выполнены ярко выраженные подтесы. Изнутри головная часть также выражена – в плане читаются оголовье (не приподнято) и плечики. Торцы относительно массивные – их толщина составляет 6–8 см, стенки тоньше, не более 4 см. Сохранилась также килевидная крышка колоды, крепившаяся способом внакладку вполдерева. Соответственно, по всему периметру гроба выдолблен паз для накладывания крышки (рис. 2) (см.: Терещенко , 2023). Стоит отметить, что такой способ крепления крышки с гробом встречается нечасто (Е. Е. Васильевой установлено, что при выборке в 173 экз. таких случаев встречено 27 ( Васильева , 2020б)) и присущ преимущественно захоронениям XVIII– XIX вв. На поздний характер комплекса указывает также способ оформления торцевых частей колоды – ровных, одинаковых по толщине у дна и крышки.

Типологическим аналогом описываемой погребальной конструкции можно назвать гроб погр. № 18 из множественного захоронения XIX в. на кладбище при церкви Иоанна Златоуста в г. Ярославле. В результате комплексных археологических и антропологических исследований данного погребения из Ярославля было определено, что оно является перезахоронением в т. н. транспортировочном гробу ( Васильева, Решетова , 2017. С. 380). Однако археологический контекст не позволяет рассматривать погр. № 41 как перезахоронение, так как могила была обнаружена в нижнем ярусе некрополя, перекрытого более поздними комплексами, а котлован могильной ямы не нарушил соседние захоронения.

Рис. 2. Погребение № 41. 3D-реконструкция гроба (выполнена Г. А. Даниеляном)

Кроме того, в ходе антропологического изучения останков из захоронения № 41 не было обнаружено признаков смены условий внешней среды. Таким образом, мы склоняемся к тому, что погр. № 41 с кладбища при храме во имя Спаса Преображения на площади г. Боровска является ординарным захоронением, а типологические особенности погребальной конструкции представляют собой хронологический признак.

Погребение № 41 интересно также тем, что обнаруженные в нем останки несут на себе следы множественных прижизненных травматических повреждений, по крайней мере, два из которых могут быть классифицированы как «боевые».

Скелет индивида из описываемого погребения представлен полностью, сохранность костной ткани хорошая. Морфология костей таза (большая седалищная вырезка образует острый угол, широкая поверхность медиальной стороны седалищно-лобковой ветви) и черепа (сильно выражены надбровные дуги и лобно-носовой угол, гиперразвит рельеф в местах прикрепления мышц на затылочной кости) (Алексеев, Дебец, 1964; Buikstra, Ubelaker, 1984; White et al., 2011) позволила определить пол этого человека как мужской. Биологический возраст устанавливался по степени стертости зубов (на обеих челюстях соответствует степени стирания G (по: White et al., 2011. P. 389)) и наружного зарастания черепных швов (частично облитерирована височная часть венечного шва и обелионная часть стреловидного) (Пашкова, 1963; Buikstra, Ubelaker, 1984). Учет состояния суставных поверхностей костей и позвоночника (Hansen, 1953; Acheson, 1966) при этом привели к увеличению реконструируемого возрастного интервала до десятилетнего (35–44 года), так как некоторые крупные суставы и тела позвонков данного индивида несли на себе следы дегенеративно-дистрофических изменений, которые могли возникнуть как вследствие компенсаторного распределения нагрузок из-за травматизации тех или иных костей, так и в силу возрастных изменений.

В результате остеоскопического обследования на костях черепа и посткраниального скелета исследуемого индивида нами были зарегистрированы некоторые маркеры эпизодического стресса и физических нагрузок. Для более детального описания травм применялся метод микрофокусной рентгенографии: установка для микрофокусной рентгенографии ПРДУ производства компании Элтех-мед (Санкт-Петербург); оптическое считывание рентгеновской информации с электронной матрицы производилось при помощи лазерного сканера HD-CD 35 NDT/CR 35 NTD.

В первую очередь обращает на себя внимание общее количество костей скелета, на которых были обнаружены следы травматических повреждений (рис. 3). Последствия переломов встречены на семнадцати костях (обеих носовых, одиннадцати ребрах, теле грудины, левой локтевой и левой лучевой костях, правой таранной кости). На лобной и левой височной костях наблюдаются дефекты от воздействия острого (предположительно рубящего) оружия, классифицированные нами как последствия боевых травм. Так же, на наш взгляд, может быть охарактеризовано повреждение, приведшее к разделению левой ключицы на две части. Однако последнее нуждается в дифференциальной диагностике, т.к. может быть как следствием боевой, так и бытовой травмы.

Места повреждений, причиненных предположительно рубящим оружием, на останках данного индивида, так же как и места переломов, которые могут быть ассоциированы с бытовыми травмами (кроме перелома левой ключицы), имеют следы полного заживления.

На лобной кости дефект от воздействия, предположительно, рубящим оружием располагается в 26 мм левее от правого скулового отростка (рис. 4: а ). Дефект состоит из 2 частей: первая – непосредственно след разруба линейной формы – имеет протяженность 23 мм; вторая – образовавшаяся трещина, также линейной формы, менее ровная – проходит через правый теменной бугор к центру чешуи лобной кости, в длину составляет не менее 42 мм. Глубина проникновения лезвия орудия, судя по длине дефекта в глазничной части (рис. 4: б ), не менее 15 мм.

Похожую «структуру» имеет повреждение на левой части мозгового отдела черепа. Дефект представляет собой след разруба линейной формы, локализованный на чешуйчатой части левой височной кости, протяженностью не менее 23 мм (рис. 4: в ). Непосредственно в продолжение линии разруба на левой теменной кости наблюдается трещина длиной не менее 25 мм. Она более неровная по сравнению с линией разруба.

Не исключено, что в результате первого (из описываемых выше) рубящего удара, этот мужчина лишился правого глаза.

Рис. 3. Погребение № 41. Схема расположения травматических повреждений и признаков ДИСГ (DISH) на скелете индивида а – повреждение от рубящего оружия; б – предположительное повреждение от рубящего оружия; в – перелом; г – признаки ДИСГ (DISH)

Рис. 4. Погребение № 41. Травмы черепа а – дефект (область повреждения и образовавшаяся трещина) от удара рубящим оружием на лобной кости со следами заживления; б – дефект (область повреждения, позволяющая установить глубину проникновения лезвия) от удара рубящим оружием в области глазницы; в – дефект (область повреждения и образовавшаяся трещина) от удара рубящим оружием на левых височной и теменной костях со следами заживления

На черепе данного индивида также зафиксирован заживший перелом носовых костей с небольшим смещением отломанных частей вправо и вниз.

Как боевая или бытовая травма может быть интерпретирован полный перелом ключицы, приведший к разделению кости на две части с образованием ложного сустава. Перелом локализован в дистальной трети кости. Внимательное рассмотрение места отделения акромиального конца от тела ключицы на рентгенограмме (рис. 5: а ) позволяет классифицировать этот перелом как косой, о чем говорит область редукции компактного вещества тела кости. Не исключено, что непрерывность и целостность трубчатой кости в таком случае могли быть нарушены воздействием рубящего оружия, однако подтвердить или опровергнуть эту гипотезу не представляется возможным из-за развившихся посттравматических воспалительных процессов и последовавших за ними изменений костной ткани.

Зажившие переломы были обнаружены еще на трех левых и восьми правых ребрах. Над третьей реберной вырезкой рукояти грудины тоже зафиксирован

Рис. 5. Погребение № 41. Рентгенограммы а – ключиц: полный перелом акромиального конца левой ключицы с образованием ложного сустава; б – грудины. Косая линия перелома тела грудины хорошо заживший перелом с небольшим смещением отломленного фрагмента кверху и в сторону. Косая линия перелома видна по всей ширине грудины (рис. 5: б). На правой таранной кости наблюдается сильная деформация верхней поверхности блока кости вследствие импрессионного перелома. В нижней трети левой локтевой кости локализован перелом диафиза с небольшим смещением. Костная мозоль, возникшая, вероятно, при заживлении частичного нарушения целостности кости, фиксируется в нижней трети диафиза левой лучевой кости с медиальной стороны (на уровне перелома на локтевой).

Примечательно, что, несмотря на ограничения, которые неизбежно несли некоторые из описанных выше травм (например, перелом ключицы), этот мужчина, несомненно, продолжал активную физическую деятельность, о чем могут свидетельствовать энтесопатии в местах прикрепления мышц и артроти-ческие изменения крупных суставов ( Бужилова , 1995). В частности, на правой ключице наблюдаются энтесопатии в области вдавления реберно-ключичной связки и конусовидного бугорка, что может указывать на сильную постоянную нагрузку на правую руку. На обоих локтевых суставах наблюдаются изменения суставных поверхностей образующих их костей. На правой руке эпифизы плечевой и локтевой костей деформированы вследствие артрита (возможно, реактивного воспалительного процесса посттравматческого или инфекционного происхождения), на левой – артроза. Артроз также затронул правый коленный сустав.

О присутствии значительных физических нагрузок свидетельствует и наличие т. н. «узлов Шморля» (последствий межпозвоночных хрящевых грыж) на третьем – двенадцатом грудных (Т3-10) и третьем – пятом поясничных (L3-5) позвонках.

Изменения формы и следы воспалительной реакции на трех проксимальных фалангах и дистальной фаланге первого луча правой стопы, так же как и деформации правого коленного сустава, говорят об изменении походки этого мужчи- ны, хромавшего на правую ногу.

Помимо описанных особенностей на скелете данного индивида присутствуют также признаки, традиционно ассоциируемые с верховой ездой (Бужилова, 2008). В первую очередь это остеопороз тел трех шейных и двух поясничных позвонков, изменение формы вертлужных впадин тазовых костей, экзостозы в межвертельной ямке бедренных костей, а также деформация суставной поверхности зубовидного отростка второго шейного позвонка, затылочных мыщелков на затылочной кости, наличие экзостозов на наружном затылочном выступе.

Длина тела, реконструированная по длине бедренной кости (494 мм) по формуле Троттер-Глезер для европеоидов, составила 180,1 см. Стоит отметить, что в позднесредневековых сериях и сериях Нового времени средние значения этого показателя в мужских выборках колеблются от 167,7 до 172,9 см ( Медникова, Тарасова , 2022. С. 80). На наш взгляд, такая сравнительно высокая длина

Рис. 6. Погребение № 41. Грудные и поясничный позвонки с оссификацией передней продольной связки справа

тела данного мужчины может объясняться успешной реализацией генетически заложенной программы, которая стала возможна благодаря его принадлежности к высокостатусной социальной группе. Это предположение основано на констатации антропологами (в связи с изучением критериев роста и развития в современных популяциях) большой роли факторов социально-экономической и экологической природы в дефинитивных продольных размерах длинных костей (см., например: Алексеев , 1990. С. 73; Хрисанфова, Перевозчиков , 2002. С. 144, 157; Миронов , 2012. С. 16, 20).

На хорошее питание этого человека и, соответственно, его высокий социальный статус может косвенно указывать заболевание, частота распространения которого заметно выше среди тех, кто в средневековый период вел монашеский образ жизни или получил высокий статус иным образом (Waldron, 2021. P. 133). Речь идет о болезни Форестье, или диффузно-идиопатическом скелетном гиперостозе (ДИСГ), призна- ками которого на исследуемом скелете являются: правостороннее обызвествление передних продольных связок на девятом – двенадцатом (T9-12) и первом поясничном (L1) позвонках (рис. 6), экзостозы на левом надколеннике, буграх большеберцовых и пяточных костей и, возможно, вертикальный остеофит на краю тела третьего шейного позвонка (С3). В палеопатологической литературе развитие ДИСГ часто связывают с высококалорийной и разнообразной диетой, которую могли позволить лишь привилегированные слои общества (Waldron, 1985; Rogers, Waldron, 2001; Janssen, Maat, 1999).

Выводы

Несмотря на то, что аналогом деревянной погребальной конструкции захоронения № 41 с кладбища при храме во имя Спаса Преображения на площади является транспортировочная колода из множественного погребения XIX в., обнаруженного при раскопках кладбища при церкви Иоанна Златоуста в г. Ярославле, проведенные исследования не дают оснований утверждать, что в рассматриваемом случае мы имеем дело с перезахоронением. Об этом свидетельствуют как археологические данные (погребение совершено в нижнем ярусе некрополя, перекрыто более поздними комплексами, котлован могильной ямы не нарушил соседние захоронения), так и результаты антропологического обследования. Редкий способ крепления крышки внакладку вполдерева может быть объяснен, во-первых, влиянием «ритуальной моды» XVIII в., когда все бόльшее внимание при погребении, особенно в черте города, уделяется соблюдению санитарных норм. Во-вторых, не исключено, что погребенный имел высокий социальный статус, в связи с чем и был захоронен в колоде сложной формы с элементами крепления, выполнение которых требовало больше усилий. К выводу о высоком социальном статусе нас приводят и результаты остеоскопического обследования останков данного мужчины.

Зарегистрированные на костях черепа и посткраниального скелета множественные травматические повреждения, среди которых два с высокой долей вероятности классифицированы как боевые, свидетельствуют о том, что данный индивид длительное время мог быть профессиональным воином. Признаки, маркирующие постоянные нагрузки, связанные с верховой ездой, служат дополнительным аргументом в пользу этой гипотезы. Совокупность этих особенностей явно говорит о том, что данный человек не был «простым пехотинцем», и, вероятнее всего, может быть отнесен к воинской элите. А поскольку раны, в том числе и от рубящих ударов, хорошо зажили, ясно, что он своевременно получал качественную медицинскую помощь. Помимо этого, хорошее качество его жизни и благополучные детские и юношеские годы косвенно подтверждает такой показатель как длина тела, значение которого намного превышает средние величины для мужских выборок эпох позднего Средневековья и Нового времени. О высоком социальном статусе косвенно может свидетельствовать также метаболическое заболевание (болезнь Форестье), признаки которого были обнаружены на костях этого человека.

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть необходимость комплексного рассмотрения материала, полученного в ходе археологических раскопок. Проведенные совместные археологические и антропологические исследования позволили уточнить некоторые аспекты данного захоронения, а также привели к выводам, которые при последующих подтверждениях можно будет использовать в качестве маркера социального статуса погребенных.