Способы представления образов счастья: их структуры и свойства (на примере поэтических образов счастья XVIII - начала XX в.)

Психическое отражение не может быть пассивным, оно формируется в процессах деятельности активного субъекта через непрерывное взаимодействие человека с окружающей средой, миром при постоянном взаимодействии, связи внутреннего и внешнего, субъективного и объективного, индивидуального и социального. В связи с этим постепенно в процессе жизнедеятельности индивида образуется целая цепь единых и в то же время расчлененных представлений. При попытке дать определение феномену счастья человек опирается не только на энциклопедические знания, накопленные им в процессе жизнедеятельности, но и на личный опыт, в том числе сенсерно-перцептивные воспоминания. При этом вербализованная форма знаний человека не будет до конца адекватным отражением того, что он хотел сказать. Понятие счастья относится к чувственной сфере, наиболее сложной для вербального представления, но это и делает его интересным для лингвистического анализа: как передать то, что не поддается описанию. При анализе репрезентаций образа счастья мы выходим на разные образы мира, которые люди реконструируют в соответствии с собственными представлениями с учетом ожиданий, связанных с данным фрагментом действительности, и представлени- ем его в языковой картине мира. Невозможно указать грань, разделяющую когнитивные и регулятивные подсистемы, функционирующие в неразрывном единстве.

Образы счастья в поэтической литературе носят по преимуществу перцептивноинтенциональный характер . В качестве смысловой доминанты во всех поэтических произведениях, соотносимых с когнитивной областью счастья, выступает любовь, которая в разных контекстах может быть как эквивалентом, так и антагонистом счастья. Это связано с тем, что в человеческом сознании любовь – это источник и счастья, и страданий:

Мои жестокие страданья, Мою любовь узнала ты...

Я вновь для счастья сердцем ожил, Исчезла грусть как смутный сон.

(К.Ф. Рылеев)

Не нужно, не нужно мне проблесков счастья, Не нужно мне слова и взора участья, Оставь и дозволь мне рыдать.

Когда бы ты знала, каким сиротливым, Томительно сладким, безумно счастливым Я горем в душе опьянен…

(А.А. Фет)

Отсюда формируется подход к рассмотрению понятийного содержания любви и счастья - как обмана, фантома и наважденья - ложных ценностей – заблуждений молодости, – которых нужно избегать. Однако осознание этого к человеку приходит уже значительно позже, в ходе вторичной рефлексии. Счастье от любви слепо и безумно:

Я вспомнил прежних лет безумную любовь И все, чем я страдал, что сердцу было мило, Желаний и надежд томительный обман.

(А.С. Пушкин)

Бред безумья и страсти,

Бред любви...

Невозможное счастье –

На – лови!

(А.А. Блок)

Традиционный прием в лирике с целью усиления перлокутивного эффекта – обрамление или предварение пейзажными картинами, содержащими в своей структуре аналогичные

когнитивные признаки, активизирующие и настраивающие реципиента на определенный канал восприятия:

Шуми, шуми, послушное ветрило, Волнуйся подо мной угрюмый океан, Неси меня к пределам дальним

По грозной прихоти морей.

(А.С. Пушкин)

Две ипостаси человека прописываются в лирике особенно четко: частица мироздания, которая не в силах управлять своей жизнью, и демиург, всемогущий и всесильный. Здесь начало экзистенционально-фатумного образа счастья в лирике.

В рамках экзистенционально-фа-тумного подхода счастье – это внешнее, не зависящее от человеческих усилий образование. Абстрактное понятие в лирике облекается в живые и видимые формы, близкие и понятные человеку. В то же время эта форма выражения имеет непосредственное отношение к культуре и духовному миру человека, к культурным константам в сознании людей. Понятие человеческой жизни репрезентируется в лирике как природная стихия. Путь человека – это путь морского корабля, которым можно управлять, но успешность пути будет зависеть не столько от навигационных навыков, сколько от везения, удачи, фортуны, провидения. Пока они присутствуют в жизни человека, все у него хорошо, но стоит им покинуть его в пути – начнутся нескончаемые и неразрешимые проблемы:

Молодая, золотая предвещательница дня, При тебе беда земная недоступна до меня. Но сокрой за бурной мглою ты сияние свое – И сокроется с тобою провидение мое.

(Д.В. Давыдов)

Все части ситуативного фрейма человеческой жизни структурируются поэтами параллельно с репрезентацией насыщенного психоэмоционального состояния лирического героя. Счастье и любовь имеют в сознании говорящих эквивалентную временную протяженность.

• 1.    Счастье и любовь – предмет человеческих вожделений – цель жизни, этим обусловливается ценностный ориентир обретения любви как залог обретения счастья:

• 2.    Утрата любви ассоциируется в сознании говорящих с затуханием жизни, со смертью, а

• ее повторное обретение – с оживлением, возвращением к жизни:

С волненьем и тоскою туда стремлюся я, Воспоминаньем упоенный.

(А.С. Пушкин)

Так окроплен росой отрадной, В тот час, когда горит восток, Вновь воскресает ночью хладной Полузавялый василек.

(К.Ф. Рылеев)

Семиотические поля бытия природы и бытия человека накладываются друг на друга, и это дает автору возможность передать состояние лирического героя через уподобление природному компоненту со своим циклом жизни. При этом разворачивание событийных уровней складывается из нескольких временных фаз: возникновение – становление – собственно существование – исчезновение. В лирике происходит синхронное наложение бытийных точек природного и человеческого существования, что активизирует в сознании воспринимающего стереотипные блоки когнитивной информации: в точке пересечения появляется тот устойчивый фрагмент знаний, который обеспечивает понимание в силу активизации комплекса стандартов восприятия, которые мы называем ментально-топонимическим стереотипом: Где рано в бурях отцвела моя потерянная младость... (А.С. Пушкин).

В рамках лирики можно выделить четыре основных стереотипа соположения: антропоцентрический ( легкокрылая радость ), временного соположения ( Утро наших лет = начало дня = начало жизни ), пространственного соположения ( О, счастье, о, слезы, о, солнца свет, о, свежий дух березы! ), отражение внутренней структуры феномена ( И сладко жизни быстротечной над нами пролетала тень ). Высоки значимость в семантической сфере воспроизводства поэтами образов счастья различных каналов восприятия (зрение, слух, обоняние) и роль последних в соотношении пространства счастья с другими сферами жизни и деятельности человека. Как правило, определители и предикаты восприятия используются поэтами как средства обозначения других тематических смыслов:

• –    потока сознания лирического героя (ср.: рой мыслей в голове, ветер в голове ): Шуми, послушное ветрило (роль определителя в данной конструкции – показать способность лирического героя к управлению потоком сознания);

  – аксиологической значимости для лирического героя каких-то этапов его жизни, например молодости, которая осмысливается метафорически (путем осуществления соот-

• ИЗВЕСТИЯ ВГПУ

ветствия драгоценного металла и дорогого для человека периода жизни): Я помню время золотое… (Ф.И. Тютчев).

Способы переживания счастья очень многообразны, этим объясняется то, что при их отражении человек апеллирует ко всем каналам восприятия: тактильным, зрительным, обонятельным, слуховым, тактильным. Основными каналами восприятия при описании образов счастья являются зрение и слух. Образы счастья светлые, тихие и легкие: …. окроплен росой отрадной / В час, когда горит восток... (К.Ф. Рылеев); И в тишине / Благословлять ее на радость и на счастье (А.С. Пушкин) .

Для адекватной вербальной передачи зрительного образа поэты нередко прибегают к привлечению образов из других сфер восприятия: тактильной – музы нежные ; звуковой (пение как способ выражения эмоций) – и покоен я душою и беспечно я пою (Д.В. Денисов). Зрительные образы нередко используются в поэтических текстах для выражения интенсивности состояния (метафоры горения и передвижения как способ передачи интенсивности переживания): Душа кипит и замирает; пламень страстей.

Когнитивная корреляция образов счастья в поэтических текстах представлена двумя основными разновидностями: экзистенционально-перцептивной и экзистенционально-фатумной. Ведущим аналогом образа счастья в рамках экзистенционально-перцептивного вида корреляции выступает образ любви, представленный в виде амбивалентного чувственноэмоционального переживания. Реализация данного рода отношений в формальнологическом плане осуществляется посредством следующих методов:

• 1)    идентификации: Мои жестокие страданья, / Мою любовь узнала ты... (К.Ф. Рылеев);

• 2)    внутреннего диалога: Оставь и дозволь мне рыдать! (А.А. Фет);

• 3)    парцелляции (эмоциональное состояние индивида выражается путем локализации его в каком-либо органе, как правило, в сердце; этот метод часто используется в совокупности с метафоризацией и олицетворением: Я горем в душе опьянен... (А.А. Фет); Я вновь для счастья сердцем ожил… (К.Ф. Рылеев).

Ведущими когнитивными признаками образа любви при этом выступают страдание, горе, безумие, слепота, обман, заблуждение. В то же время счастье – это радость, легкость и вдохновение: И ты с веселостью беспечной / Счастливый провожала день (Ф.И. Тютчев). Эксплицитность противоположенных когни- тивных признаков любви рождает двоякую оценку данного рода переживания и мотивацию поведения субъекта: с одной стороны, стремление обладать, а значит, приблизиться, с другой – желание отдалиться, чтобы избежать отрицательных эмоций: С волненьем и тоскою туда стремлюся … Я вас бежал, питомцы наслаждений (А.С. Пушкин). Образ любви как радости и наслаждения маркируется темпоральным квантором мимолетности, быстротечности, выраженным адъективными конструкциями (минутной младости минутные друзья); метафорическими оборотами (легкокрылая мне изменила радость); образными оборотами перцептивнозрительного характера (не нужно мне проблесков счастья).

Экзистенционально-фатумный образ корреляции представлен в основном сюжетными композициями, в рамках которых человек предстает как мыслящий тростник, частица мироздания, удел которой – уповать на благосклонность внешних сил, управляющих ее жизнью. В рамках данной корреляции преобладают пейзажные зарисовки, зрительные и слуховые образы. Их присутствие направлено, с одной стороны, на раскрытие сути взаимоотношений природы и человека, с другой – на отражение внутреннего чувственно-эмоционального состояния субъекта.

В качестве специфических характеристик репрезентации образов счастья в поэтических текстах можно выделить:

• – сюжетность (образы счастья выстраиваются посредством объединения нескольких фреймов, пропущенных сквозь призму человеческой рефлексии в соотношении с жизненным опытом лирического героя и автора);

  – ретроспектность (образ счастья, как правило, является результатом рефлексии, эмоционально-оценочных переживаний событий прошлого или настоящего, а значит, автоматически приобретает отнесенность к полю прошлого);

  – рефлексивность (способ выражения образов счастья в поэтическом дискурсе можно сопоставить с литературным приемом потока сознания, где в рамках одного высказывания сочетаются зрительные, слуховые, обонятельные, перцептивно-аффективные впечатления и оценки говорящего субъекта или лирического героя, а настоящее, прошлое и будущее причудливым образом переплетаются в рамках образов сознания);

  – высокую степень образности, экспрессивности и выразительности, продиктованную, с одной стороны, спецификой жанра, с другой – особенностями предмета представления – счастья.

Для образа счастья характерны кодовая вариативность, разнообразие форм репрезентации знаний с параллельной опорой на перцептивный, когнитивный и эмоциональнооценочный опыт, т.е. одновременное переживание знаний, понимание их и осознание отношения к этому знанию и пониманию. Нужно отметить, что система эмоций – это единственная организация, позволяющая оценить степень релевантности действий организма в соответствии с доминирующей мотивацией и вероятностной возможностью ее осуществления [2, с. 248]. Блок эмоций суммирует оценки, полученные от первичного анализатора и извлеченные из основной памяти и зависящие от ее состояния [1, с. 34]. Способность обеспечивать компрессию смысла обеспечивается за счет включения себя в комплекс потенциальных возможностей развертывания ситуаций, описания объекта, его качеств и способов воздействия. Счастье существует в ментальном мире человека не в виде четкого понятия, а как пучок понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, которые сопровождают это слово. Счастье не столько мыслится, сколько переживается: оно – предмет эмоций, симпатий, антипатий, а иногда и столкновений. Образы счастья могут трактоваться как некие базовые когнитивные сущности, связанные с личностным содержанием, как содержательный элемент процесса концептуализации, посредством которого вся жизнедеятельность индивида и его отношения в этом мире преломляются в сознании. При этом для каждой функциональной разновидности счастья существует своя степень обобщения. Формирующиеся в процессе жизнедеятельности индивида ментальные структуры отображают складывающуюся у него картину мира, социума и его самого [3, с. 15] .