Компаративистика. Рубрика в журнале - Новый филологический вестник
"Гофмановский комплекс" в романе А. Ремизова "Часы"
Статья научная
В статье исследуется проблема функционирования в русской литературе неомифологических комплексов, в частности, «гофмановского комплекса» на примере романа А.М. Ремизова «Часы» (1908). Утверждается, что в первой половине Х1Х в. в России формируется «гофмановский текст русской литературы», который состоит из «гофмановского комплекса» (сюжеты, образы, проблематика и стилистика, характерные для немецкого писателя), имени - мифа Э.Т. А. Гофмана, а также мифологизированных образов его героев. Интерес к Гофману на рубеже веков способствует актуализации «гофмановского комплекса» в литературе русского символизма. Анализируются особенности воплощения и трансформации «гофмановского комплекса» как художественного приема в романе А.М. Ремизова «Часы»: синтез искусств (построение романа как музыкального произведения), двоемирие (прием «удвоения действительности»), образ-символ зеркала (гиперболизация пороков окружающей реальности и способ отражения мыслей героев), психологизм, двойничество (оппозиции прекрасное - уродливое, великое - ничтожное), разрушительная ирония, нашедшая воплощение в гротескном образе хохота, проблема механизации человека и общества, которая основана на идее подчинения человека времени и превращения его в механизм: оппозиция живое - неживое (одушевление не только предметов - смех, колокол, стены, но и абстрактных понятий - мысли, время).
Бесплатно
Статья научная
Статья посвящена рецепции французского «нового романа» в советских журналах «Вопросы литературы» и «Иностранная литература» в 1950-1970-е гг. Анализ работ советских исследователей показывает, как отношение к «новому роману» изменялось со временем и как менялся советский критический дискурс. Новое литературное явление описывается крайне негативно в первые годы («литературный бред», «гносеологический маскарад»), но постепенно критика становится более благосклонной и осторожно оправдывает новые формы, сравнивая сложность романов, например, с «литературой ширпотреба» (массовой литературой), лишенной всякой сложности и стоящий ниже в советской иерархии романных форм. Также «новый роман» постепенно включается в модернистскую традицию, становится в критике наследником прозы Д. Джойса, В. Вулф, Ф. Кафки и М. Пруста, проходит несколько этапов легитимации, последним из которых можно назвать отдельные, не журнальные публикации переводов. Дальнейшее сопоставление статей, напечатанных в «Вопросах литературы» и «Иностранной литературе», показывает, что для каждого журнала характерны свой критический подчерк и своя интерпретация «нового романа». В «Вопросах литературы» делается акцент на критику нового течения, сравнение его с актуальным советским романом, статьи в журнале часто можно назвать памфлетами. В «Иностранной литературе» печатаются менее категоричные и более информативные статьи, целью которых мыслится анализ глубинных механизмов европейской культуры, сделавших появление «нового романа» возможным. Данное сравнение позволяет сделать предположение о разной читательской аудитории журналов - направленного на внешнего читателя журнала «Вопросы литературы» и направленного на внутреннего читателя журнала «Иностранная литература».
Бесплатно
"Крушение гуманизма" А. А. Блока и "Закат Европы" О. Шпенглера: источники и параллели
Статья научная
В статье проводится аналогия между философией культуры, изложенной в статье Александра Блока «Крушение гуманизма», и концепцией культурных циклов в книге Освальда Шпенглера «Закат Европы». Совпадение терминологии (фазы «культуры» и «цивилизации») исключает заимствование, в России в 1919 г. Шпенглер еще не был переведен. Однако в статье доказывается, что общими источниками для Шпенглера и Блока являются русские историософские труды Н.Я. Данилевского «Россия и Европа» и «Исторические письма» П. Лаврова.
Бесплатно
"Лебединая песня" А. П. Чехова на иракской сцене
Статья научная
В становлении профессионального театра Ирака важную роль играл художественный опыт русской литературы. В свою очередь театр Ирака сыграл большую роль в популяризации чеховского творчества среди арабов. Освоение театрального наследия Чехова началось с водевилей и одноактных пьес. Самым популярным стал драматический этюд «Лебединая песня», поскольку тема трагической судьбы актера оказалась актуальной для иракской культурной и общественной жизни. Исходя из представленного в статье обзора постановок, делается вывод о том, что иракские режиссеры подчеркивают психологизм пьесы и его социальную остроту. Журнальные и газетные рецензии передают особенности восприятия пьесы иракскими критиками и зрителями. В драматургии А.П. Чехова иракских критиков, режиссеров и зрителей в первую очередь привлекали те ее особенности, которые оказались наиболее близки традициям иракского театра: сочетание трагического и комического, условность, символический характер образности. Отмечается, что чеховский драматический этюд послужил основой для интересных, хотя и не всегда успешных театральных экспериментов. Драматические произведения А.П. Чехова подверглись существенной трансформации с целью адаптации их к иракским театральным традициям и социально-политической обстановке в стране. Новаторская драматургия Чехова способствовала формированию иракского театра и его художественных по-исков.
Бесплатно
"Любовь сильнее смерти": о восприятии "Клары Милич" Тургенева Франсом
Статья научная
Повесть И. Тургенева «Клара Милич» впервые рассматривается в статье в качестве претекста новеллы А. Франса «Лесли Вуд». Опора Франса на тургеневский текст реализуется на трех уровнях: сюжета (мотивы непорочного брака, физической любви героя и его умершей возлюбленной, смерти героя), системы персонажей и речевого оформления (прямые цитаты из речи тургеневских героев). Обнаруженные текстуальные совпадения доказывают, что Франс сознательно ориентировался на текст Тургенева. Столь обширные заимствования позволяют рассматривать «Лесли Вуда» как своеобразную художественную трактовку «Клары Милич». При этом представляется, что Франс воспринял повесть Тургенева несколько иначе, чем критика конца XIX в. Его не привлекали ни культурно-исторический контекст, ни психоаналитический аспект повести. Франс сосредоточивается на теме мистической любви, взаимоотношений мужского и женского, причем акценты в его трактовке расставлены иначе, чем в претексте. В то время как «Клара Милич» выводит на первый план главную героиню, в «Лесли Вуде» сюжет движется поступками и душевными движениями мужчины. Главная героиня Тургенева является яркой, в чем-то демонической личностью, героиня же Франса, напротив, лишена своей воли и следует за супругом. При этом Франс акцентирует не столько гибельность загробной любви, сколько роль этого чувства в становлении, развитии души. Попадая в цикл «Перламутровый ларец», другие рассказы которого также затрагивают тему любви и смерти, непорочного брака, тургеневский сюжет становится еще одной точкой зрения в сложной повествовательной системе цикла. В то же время прочтение «Лесли Вуда» в контексте «Клары Милич» ослабляет иронию, свойственную другим произведениям цикла, придает персонажам драматизм и трагизм.
Бесплатно
"Норковый ручей" Льва Лосева: сквозь призму Фроста
Статья научная
В фокусе настоящей статьи - стихотворение Льва Лосева «Нор-ковый ручей», прочитанное сквозь призму стихотворения “West-Running Brook” Роберта Фроста. В результате компаративного анализа двух текстов становится ясно, что география, культура и история штата Нью-Хэмпшир в сознании Лосе-ва неразрывно связаны с фигурой американского поэта, творчество которого, в свою очередь, ассоциируется с традицией русской нарративной лирики XIX века (в частности, с именем Н.А. Некрасова) и с поэзией ближайшего друга Льва Ло-сева Иосифа Бродского. Отдельно рассматривается роль «чужих слов», которые расширяют заданную Фростом и переосмысленную Лосевым тему смертности вечности бытия и позволяют взглянуть на нее с ракурса русской литературной традиции. В ходе пристального чтения стихотворения «Норковый ручей» комментируются некоторые биографические, географические и культурные реалии.
Бесплатно
"Охота на Снарка" Л. Кэрролла в романе М. Петросян "Дом, в котором..."
Статья научная
Целью настоящей работы является изучение функционирования поэмы Л. Кэрролла «Охота на Снарка» в романе М. Петросян «Дом, в котором.» и выявление дополнительных смыслов, которые возникают благодаря взаимодействию двух текстов. Рецепция произведений Л. Кэрролла в романе М. Петросян еще не изучалась, несмотря на отмеченную в исследовательских работах интертекстуальность произведения. «Охота на Снарка» в романе появляется в ряду отсылок к другим произведениям Льюиса Кэрролла, таким как «Алиса в Стране чудес», «Алиса в Зазеркалье», «Морж и Плотник». Но последовательное цитирование «Охоты на Снарка» в эпиграфах позволяет интерпретировать эту поэму как ключевой текст. Было выявлено, что соотнесенность эпиграфов из «Охоты на Снарка» с соответствующими главами в большинстве случаев чисто формальная: эпиграфы соотносятся с малозначительными эпизодами, не требующими пояснения. Однако в целом эпиграфы из поэмы Кэрролла поддерживают стратегию поиска скрытого смысла, являющуюся ключевой для романа М. Петросян. Поэма Л. Кэрролла способствует прояснению сущности одного из главных персонажей «Дома, в котором.» - Шакала Табаки, который занимается охотой, как охотники на Снарка, и является автором устных и письменных текстов, в которых значимую роль играет нонсенс. Таким образом, Шакал Табаки предстает своеобразным наследником поэтики нонсенса Л. Кэрролла. Повествовательная стратегия этого героя позволяет передать внимательному слушателю косвенные сведения о мистической природе Дома и течении времени, не нарушая при этом многочисленные табу внутри художественного мира. В образе Шакала Табаки реализуется единство шутливого, комического и трагического начал, как и в поэме Кэрролла. Будучи одновременно воспитанником Дома и Хозяином Времени, этот герой имеет двойственную природу, как Снарк, предстающий Буджумом.
Бесплатно
"Школа для дураков" Саши Соколова и "Записки сумасшедшего" Н.В. Гоголя: отражения и переклички
Статья научная
В статье, тематически связанной с прежними работами автора, посвященными бытию Гоголя в русском литературном пространстве XIX-XX вв., сделана попытка рассмотреть семантические следы, оставленные повестью «Записки сумасшедшего» в романе «Школа для дураков». Автор уделяет специальное внимание отражениям в тексте романа гоголевских мотивов, существенных для его нарративной организации. Веским основанием для сопоставительного анализа служит тот факт, что герой «Школы для дураков», подросток, страдающий раздвоением личности, занимает свое место в генетическом ряду сумасшедших персонажей русской литературы, ведущих собственные записки. Автор последовательно рассматривает, как отражаются и трансформируются в «Школе для дураков» важнейшие для «Записок сумасшедшего» мотивы любви и разрушения времени. Поприщин захвачен любовной страстью к дочке своего директора, но не может рассчитывать на брак с ней. Свою ущербность он компенсирует фантазированием, решив в результате, будто он испанский король. Психически больной подросток испытывает любовное чувство к своей учительнице биологии и придумывает разные истории, связывающие его с предметом виртуальной любви. Чудесным образом он превращается в инженера с машиной, что функционально сродни метаморфозам, переживаемым героем Гоголя. Поприщин обозначает перемену своего статуса с помощью абсурдных дат, фиксирующих процесс разрушения времени. Герой «Школы для дураков» разрушает существующие представления о времени, так как верит, что линейного времени не существует и что время обратимо. В заключительной части статьи автор показывает, как гоголевские мотивы, взаимодействуя в нарративной структуре романа, задают принципиально иную перспективу жизни, чем та, что возникает в трагическом финале «Записок сумасшедшего».
Бесплатно
Статья научная
M. Petrosyan’s novel “The Gray House”, whose title is already a quote from the famous children’s poem (Russian: “Dom, v kotorom…”, literally: “The House, In Which...”), abounds with the quotes and reminiscences. The constantly arising quotes in the fiction world of the novel create a peculiar cultural code which is common for all main characters. Being socially isolated, the teenage characters create their special world filling it with the cultural senses. The understanding of the implication created by the references to other texts (it is generally rock music and fantasy or science fiction literature) allows the reader to join the fiction world of the novel too. The mention of rare, little-known texts becomes the sign of the author’s orientation to underground literature. A specific place among such texts is taken by Bob Dylan’s novel “Tarantula” published in Russian in 1991 The references to Bob Dylan’s “Tarantula” in M. Petrosyan’s novel “The Gray House” are present in the epigraphs to four chapters and the names of characters as well. In each case the separate words of their epigraph coincide with some element of the fiction world embodied in the chapter. The close link arises between the epigraph and the character who is a subject of consciousness and speech in the chapter. Nevertheless, the unambiguous semantic link of the epigraph with the text of the novel does not arise. It is explained by the specifics of the novel “Tarantula” where the author constantly appeals to the nonsense and absurdity. On the one hand, the senseless phrase taken as an epigraph hints at the existence of hardly perceptible and ambiguous sense. On the other hand, it calls into question reliability and unambiguity of the information received by our minds. Besides, the quotes from the same book create additional links between characters who are poorly connected at the plot level.
Бесплатно
Chronology of the English translations of Alexander Blok's works: history and modernity
Статья научная
The history of English translations of Alexander Blok’s poetry and prose (primarily the former, but interest in the latter is increasing nowadays) covers a lengthy and colourful period of nearly 100 years, beginning when the poet was still alive. In case with Blok’s works there are two main sources for translations into English: the first (and the richest) is represented by native English speakers (and among them are multitudinous professional literary workers, such as poets, literary journalists etc.) and the second relies on Russian immigrants (White émigrés and later) involved in the literary process, living in the UK, the US or elsewhere outside Russia. Although the first attempts at translating Blok’s poetry for the Western audience were not very successful, the actual work never fully died away, but rather diminished, for a variety of reasons (primarily non-literary). As a literary figure, Blok is not so vividly recognisable in the West as he might be: although his works are gloriously famous inside Russia, he is not a common subject for academic research. Partly, the problem lies inside the difficulty of translating his works, because they are complex, overpowered by the Symbolist philosophy and stylistically exquisite. But despite that, professional translators continue their efforts, and our main aim in this paper is to show the most significant of them, to systematise and to reveal which ones can be identified as the closest to the original, and widely quoted.
Бесплатно
The narrative essay in Russian and Uzbek literature: lyro-epic vs lyro-dramatic
Статья научная
The notions of the lyro-epic and lyro-dramatic principle in prose can serve both as genre generalizations or as an indication of the convergence of different traditions within national literature, as well as the specification of national literature at a point of crisis of the novel genre. During the unprecedented events of the collapse of the Soviet Union and the new wave of postcolonial pursuits in world culture, the short story becomes a site not only of narrative but also of genre experimentation: it captures an ever-changing modernity, with the clash of narratives, qualities of inner speech and temporalities forming new configurations of combining epic, lyrical and dramatic moments in each story. This article uses the example of works by Russian (Jan Goltzman, Sergei Soloukh, etc.) and Uzbek (Shukur Xolmirzaev, Isajon Sulton, Muhammad Sharif, Ulugbek Hamdam) prose writers to show how the development of the lyric and epic element in Russian literature corresponds to the development of the lyric and dramatic element in Uzbek literature. The Russian story is largely dominated by simple allegory, which makes it possible to reduce the complex experience of the past to a set of successive affects. In the Uzbek story, complex allegory dominates, determining the relationship of plot twists and traditional images. It is traced in detail how the work of complex allegory determines the position of the author and the hero, the system of identifications and reactualization of national heritage in the global postcolonial context. The question is raised about the connection of this distribution of genre patterns with the principles of the organization of social life as well as the understanding of the subject of the speech. In Russian literature this subject is a person from the intelligentsia, who inherits the advances of Russian classical literature in depicting the inner world and the challenges of the present. In Uzbek literature this subject is a modern person in the broad sense, who knows how to find a common language with different social groups and who draws on tradition as a source of this common language, rather than of certain emotional experiences.
Бесплатно
Статья научная
This article attempts to analyze the artistic means by which two writers - William Faulkner and M.E. Saltykov-Shchedrin - in their novels written in the genre of the “genealogical saga”, are depicting the decay, degeneration and abolishment of a fading noble family. In addition to the natural signs of the degeneration of the noble family (such as drunkenness and in the case of Golovlyovs, the criminal sources of enrichment in the case of Sutpen, and the departure from the patriarchal canon in both cases), both writers also appeal to metaphysical reasons - in particular, such as the predestination of death, the initial doom of the noble family due to this or that sin, the “wormhole”. Faulkner and Shchedrin develop the metaphor of the noble estate as a mausoleum in which its inhabitants are imprisoned; coffin or tomb, where they rested during their lifetime; the image of the ice Dante’s hell embodied on earth in the world of a noble estate. These metaphors and images are reinforced by demonic features in the images of the main characters of the novels - Thomas Sutpen, Arina Petrovna, Iudushka, - reinforced by extensive parallelisms. Both writers create in their works a special text using all kinds of images: mythological, biblical, even fabulous; our task will be to trace their artistic identity. Moreover, as an additional task, we will try to identify the common places of the two novels and to prove that the “Golovliov Family” by M.E. SaltykovShchedrin could have influenced W. Faulkner and reflected on his artistic worldview during his work on the novel “Absalom, Absalom!”
Бесплатно
Valentin Rasputin аnd Uzbek literature: reassembling village prose as nation building
Статья научная
Reception of Valentin Rasputin’s prose can be traced in Uzbek literature at different levels: the plot (the situation of war and women’s loneliness; the gap between generations), the characters (the opposition of tradition and modern people), ideas (adaptation of philosophical and ethical concepts of moral judgment and moral immortality) and the main conflict (an integral personality as rooted in tradition vs. a damaged personality as devoid of roots), which can unfold within an individual hero. However, the contrast between the village and the city is replaced here by the contrast between the generic as traditional and the individual as a threatening break with the ancestors and the disappearance of historical memory. If for Rasputin the village remained a place of moral patterns of behavior, albeit partially destroyed by modernization, and public discussion was to limit the effects of modernization, then in Uzbek prose, which consciously reassembles Rasputin’s plots, the reality of the village (kishlak) and the city is dependent on the reality of the home, as only space of conflict. The Uzbek writers do not consider modernization as a main threat, but rather the loss of ancestral memory, depicting the situation not in a dramatic way, but in a tragic way, as an internal conflict within an individual. We cite numerous examples to show how the symbols, images, and plot developments invented under the possible influence of Rasputin take on a philosophical rather than a social meaning. By doing so, the Uzbek literature should have rather affirmed the mission of the writer as a prophet capable of linking the idea of personality and the idea of generic memory, and thereby brought the discussion to the level of a general theory of personality and the general fate of Uzbekistan as an independent cultural world, in which the opposition of city and village is not so essential in comparison with a common national identity.
Бесплатно
А. Белый и Э. Т. А. Гофман. Черты гофмановского стиля в творчестве А. Белого
Статья научная
В статье рассматриваются черты гофмановского стиля, нашедшие отражение в творчестве А. Белого: романтическая ирония и гротеск, психологизм, двойничество, карнавальность, кукольность, музыкальность. Показывается, что в первую очередь гофмановские черты проявились в «Симфониях»: в условно-фантастическом, сказочном мире в духе Гофмана, романтической иронии, которая сочетается с «бытовыми» деталями, двоемирии, психологизме и теме двойничества. Романтическая ирония у Белого, как и Гофмана, отражается в карнавальности, кукольности и реалистическом гротеске. Маски домино у Белого часто связаны с образами безумного смеха, плясок смерти и с темой огня. Комплекс этих образов восходит к новелле Гофмана «Песочный человек». Гофмановское влияние проявилась и в романе Белого «Петербург». Таким образом, можно говорить о наличии сходных стилевых приемов, совпадении некоторых образов, сюжетов и творческих принципов.
Бесплатно
Акустика "Догвилля": Л. фон Триер и А.П. Чехов
Статья научная
В статье предлагается пристальный анализ звуковых образов, фигурирующих в тексте сценария фильма современного датского режиссера Ларса фон Триера «Догвилль» (Dogville, 2003). Доказывается, что данный сценарий обладает всеми качествами литературного произведения. Об этом в частности свидетельствует ориентация автора на классику театральной драмы, а именно традицию чеховского театра. Выдвигается гипотеза о том, что память о чеховском театре и «власть [чеховского] приема» (Л.В. Карасев) не в последнюю очередь определяют параметры художественного мира «Догвилля». Л. фон Триер использует приемы русского драматурга, связанные со звуковым оформлением сценического действия. В тексте сценария анализируемого фильма звук фигурирует по-чеховски: он имеет такие же символические формы проявления и такие же семантические функции, которые реципиенту знакомы по драматургии Чехова. Автор статьи показывает, что особая символическая нагрузка у Чехова и фон Триера отличает не столько отдельные звуки, сколько их соотношение. Так, в финале «Вишневого сада» звук лопнувшей струны и звук топора формируют единое смысловое поле, катарсически воздействующее на реципиента. В «Догвилле» такое поле создает сочетание трех звуков: колокола, органа и забиваемых на болоте свай. Доказывается, что данная звуковая триада выводит представленную историю на уровень библейских обобщений о вине и воздаянии. Предметом анализа также становится звук, находящийся вне выше обозначенной акустической системы. Это звук исчезающего звона, в интертекстуальной перспективе очевидно коррелирующий с чеховским звуком лопнувшей струны. Делается вывод о том, что система звуков в сценарии «Догвилля» является важнейшим элементом формирования философской проблематики фильма, связанной с авторской рефлексией относительно важнейших постулатов христианской этики.
Бесплатно
Статья научная
В статье исследуется вопрос знакомства сербских читателей с жизнью и творчеством Гоголя, которое происходило в 1850-е гг. прежде всего посредством прессы. Важнейшую роль в этом сыграл Данило Медакович, выпускавший в Нови-Саде литературную газету «Седмица» («Еженедельник»). Особое внимание в статье уделено анонимному обозрению «Русская литература за прошедшие сто лет», опубликованному в газете Медаковича в 1855 г. Обнаружен прецедент-текст этого сочинения -доклад И.И. Давыдова «О значении Гоголя для русской словесности», превращенный им в научную статью для «Известий Императорской Академии наук». Проанализировано, что анонимный сербский критик (в статье выдвинута гипотеза, что это сам издатель, знавший русский язык) при компиляции опустил первую, теоретическую, часть статьи Давыдова, в которой ученый рассматривал проблему «первообраза» в литературе и его воплощения в произведениях Гоголя. Вместе с тем выводы сербского критика о характере комизма Гоголя, его отличии от русских сатириков XVIII в. и близости к юмору Чарльза Диккенса свидетельствуют о хорошем знакомстве рецензента как со статьей Давыдова, так и с произведениями Гоголя. Установлена связь между размышлениями критика о языке гоголевских сочинений, страдающих «барбаризмами» и «провинциализмами», и проходящей в это время реформой сербского литературного языка. Сделан вывод об усилении интереса в середине XIX в. сербских журналистов и читателей к русской словесности как более развитой национальной литературе с уже оформленным литературным языком.
Бесплатно
Бестиарный код в евангельском сюжете "бегства в Египет" в русской поэзии Серебряного века
Статья научная
В статье в широком культурно-философском, религиозно-онтологическом и историко-литературном контекстах исследуется художественная реализация евангельского сюжета «бегства в Египет» в русской поэзии Серебряного века, выявляется ценностно-смысловой потенциал мотивно-образного комплекса, восходящего к каноническим и апокрифическим версиям новозаветной истории о детстве Христа и о святом семействе в целом, как источника символических аллюзий и реминисценций, оказавшихся чрезвычайно востребованными в отечественной литературе первой трети ХХ в. Конкретно-фактический анализ поэтических текстов И.А. Бунина, В.Ф. Ходасевича, Г.В. Иванова, Н.С. Гумилева, в которых воплощен сюжет «бегства в Египет» в разной степени событийно-предметной детализации, показал наличие важного образного актанта, сопутствующего основным субъектам евангельской истории (Иосифу Обручнику, Богоматери и Богомладенцу) и представленного образами животных (традиционно-домашних и диких; соответствующих библейской фактологии и отступающих от нее). Отсюда цель статьи - изучение анималистической образности, ее идейно-содержательной и функциональной основы, дешифровка бестиарного кода в сюжете «бегства в Египет», художественно трансформированного в русской поэзии Серебряного века. На основе структурно-типологического, историко-генетического и системного методов исследования литературного произведения удалось раскрыть мифопоэтический подтекст стихотворений, в которых образы животных, сопутствующие событийной канве новозаветной истории, актуализируют идею природно-человеческого единства в миропознании и жизнеотношении.
Бесплатно
Былинные богатыри - взгляд с Запада: начальная рецепция русского эпоса в немецкой культуре
Статья научная
Немецкие исследователи и читатели русских былин знакомились с ними двумя путями: во-первых, через лубочные картинки, которые зачастую производились не в России, а именно в Германии, и, во-вторых, благодаря публикациям литературных «былин» на немецком языке (К.Х. фон Буссе, А. Дитрих и др.). Это обусловило особую рецепцию русского эпоса. В лубочных картинках богатыри утрачивали национальные черты, менялись не только их внешний, но и внутренний облик. В то же время в самой России недостаток публикаций текстов былин приводил к тому, что былинные сюжеты, отраженные в немецких «переводах», в лубке, зингшпилях и литературных сказках, оценивались как «грубые». Первая публикация текстов былин о русских богатырях на немецком языке, привлекшая заметное внимание ученых в Германии и в России, состоялась в 1819 г. Это книга Карла Буссе «Князь Владимир и его Круглый стол: древнерусские эпические песни» (Karl Heinrich von Busse. “Furst Wladimir und dessen Tafelrunde: Altrussische Heldenlieder”). Сюжет этих «былин» имеет исток в «Русских сказках» В.А. Левшина и балладах А.Х. Востокова. Буссе обращает внимание на различие ценностных систем русского и западноевропейского эпоса и делает вывод о языческой природе былин и о культурной отсталости русского народа. Сходные выводы можно сделать и по другим немецким публикациям русских былин (например, А. Дитриха). Таким образом, рецепция русского былинного эпоса в немецкой культуре представляется искаженной не только по внешним признакам, но и в самой основе - в ценностной системе.
Бесплатно
В. Ф. Ходасевич и Г. Гейне (статья первая)
Статья научная
Статья посвящена влиянию Гейне на поэзию Ходасевича. Хотя русская литературная традиция для Ходасевича была важнее, чем европейская, в его лирике обнаруживается ощутимый пласт поэзии Гейне. Обращение к Гейне в ранних стихах Ходасевича можно охарактеризовать как поверхностное. Оно необходимо либо для ироничного изображения любви («Стихи о кузине»), либо для описания типизированного немецкого города («В немецком городке»). В стихах «Тяжелой лиры» (1920-1922 гг.) усвоение Гейне оказывается более глубоким. Ходасевич, с одной стороны, развивает едкую гейневскую иронию («Жизель»), а с другой - усваивает его романтическое отношение к любовной теме («Странник прошел, опираясь на посох…»). Соседство в рамках книги как смыслового единства двух тематически близких любовных стихотворений, трактующих тему в противоположных - ироничном и романтическом - модусах, несомненно, индикатор влияния Гейне. Это не отменяет и переосмысления ряда гейновских тем в таких стихах, как «Анюте», «Улика», «Горит звезда, дрожит эфир…». Новый этап усвоения поэтики Гейне наметился у Ходасевича в эмиграции. Помимо «Баллады», показательно в этом плане стихотворение «Старик и девочка горбунья…», в поэтике которого аккумулируются характерные для немецкой поэзии темы в целом и стихи Гейне в частности. Вместе с тем, влияние Гейне здесь осложняется тематическим влиянием немецких экспрессионистов. Эта новая, сатирическая и социальная, линия усвоения стихов немецкого поэта не получила своего развития в творчестве Ходасевича, и в его эмигрантских стихах мы больше не обнаруживаем обращения к Гейне. Что же касается немецких экспрессионистов, то, по-видимому, Ходасевич в некоторой степени испытал влияние их поэзии, однако его нельзя признать существенным.
Бесплатно
В. Ф. Ходасевич и Г. Гейне. (статья вторая)
Статья научная
Статья посвящена влиянию Гейне на поэзию Ходасевича. Хотя русская литературная традиция для Ходасевича была важнее, чем европейская, в его лирике обнаруживается ощутимый пласт поэзии Гейне. Обращение к Гейне в ранних стихах Ходасевича можно охарактеризовать как поверхностное. Оно необходимо либо для ироничного изображения любви («Стихи о кузине»), либо для описания типизированного немецкого города («В немецком городке»). В стихах «Тяжелой лиры» (1920-1922 гг.) усвоение Гейне оказывается более глубоким. Ходасевич, с одной стороны, развивает едкую гейневскую иронию («Жизель»), а с другой - усваивает его романтическое отношение к любовной теме («Странник прошел, опираясь на посох…»). Соседство в рамках книги как смыслового единства двух тематически близких любовных стихотворений, трактующих тему в противоположных - ироничном и романтиче-ском - модусах, несомненно, индикатор влияния Гейне. Это не отменяет и переосмысления ряда гейневских тем в таких стихах, как «Анюте», «Улика», «Горит звезда, дрожит эфир…». Новый этап усвоения поэтики Гейне наметился у Ходасевича в эмиграции. Помимо «Баллады», показательно в этом плане стихотворение «Старик и девочка-горбунья…», в поэтике которого аккумулируются характерные для немецкой поэзии темы в целом и стихи Гейне в частности. Вместе с тем, влияние Гейне здесь осложняется тематическим влиянием немецких экспрессионистов. Эта новая, сатирическая и социальная, линия усвоения стихов немецкого поэта не получила своего развития в творчестве Ходасевича, и в его эмигрантских стихах мы больше не обнаруживаем обращения к Гейне. Что же касается немецких экспрессионистов, то, по-видимому, Ходасевич в некоторой степени испытал влияние их поэзии, однако его нельзя признать существенным.
Бесплатно
