Русская литература. Рубрика в журнале - Новый филологический вестник
"Нужно понять все многообразие образов великого символа чаши" (Н. К. Рерих)
Статья научная
В статье кратко характеризуются ключевые моменты в развитии традиционного символического образа Чаши в русской художественной литературе XIX - начала XX вв. Сохранение вещной пластической основы образа как носителя прямого значения (чаша) и глубинного скрытого смысла определило устойчивое присутствие его в качестве символического знака в культурах античности, христианского средневековья и Нового времени. В основе универсального трансисторического символа Чаши лежит восходящее к мифологии представление о полярности сущностных начал человеческого бытия, о смерти и воскресении, о плотском и духовном, о временном и вечном. В смене культурных эпох эти смыслы обогащались новыми трактовками, семантическими оттенками и ценностными акцентами. Сохраненные в глубине эстетической памяти, они породили бесконечное разнообразие культурных ассоциаций, связанных с образом Чаши как общечеловеческим символом. В русской художественной литературе на стадии ее секуляризации (особенно в прозе и поэзии романтической ориентации) процесс трансформации образа Чаши получил новый импульс, во многом определив расширение его смыслового потенциала и его стилевое своеобразие.
Бесплатно
"Общественная болезнь" и ее лечение: нарративный аргумент в литературной критике 1860-х гг
Статья научная
В статье рассматривается вопрос о возможности исследования роли нарративных структур в рамках аргументации, развертываемой в различных видах гуманитарного дискурса - от научного (исторического и социологического) до публицистики и литературной критики. Отталкиваясь от эпистемологии нарратива, предложенной П. Рикером, автор анализирует процессы концептуального масштабирования сюжета при осмыслении художественного текста в литературной критике. На примере статьи М.Н. Каткова «О нашем нигилизме по поводу романа Тургенева» (1862) выявляются стратегии повышения эффективности аргументации литературно-критического и литературно-ориентированного публицистического дискурса 60-х гг. XIX в. Предлагаемая гипотеза состоит в том, что, работая с художественным произведением, критик и/или публицист стремится соблюсти две линии построения аргументов: во-первых, интерпретируя романный сюжет, он в одно и то же время предельно обобщает его, превращая в отвлеченную концептуальную схему, и сохраняет саму нарративную структуру; во-вторых, при установлении соответствий между вымышленным сюжетом романа и социальной «действительностью», он удерживает эстетическую перспективу интерпретации текста, предоставляющую значительный ресурс для производства гипотез по обсуждаемой проблеме в рамках «возможного мира», воплощенного в романном нарративе. Балансирование на границе наррации и рассуждения, художественного вымысла и концептуализации «реальной действительности» сообщает дискурсу критика дополнительные логические и риторические возможности.
Бесплатно
"Палестинский цикл" П.А. Вяземского: особенности мировосприятия и жанровой традиции
Статья научная
В статье рассматривается лирика П.А. Вяземского, посвященная теме Палестины. Пять стихотворений, образующих «палестинский цикл» («Иерусалим», «Палестина», «Одно сокровище», «Александру Андреевичу Иванову», «Чуфут-Кале», «Памяти Авраама Сергеевича Норова»), имеют биографические истоки и одновременно связаны с христианско-православным мироощущением поэта во второй половине его жизненного и творческого пути. Поэтому «палестинская» тематика находила отражение и в других его сочинениях (в литературной критике, дневниках, публицистике). В статье показано, что образ Палестины стал для Вяземского источником религиозно-философских размышлений о духовном смысле человеческого и исторического бытия, о природе творчества и предназначении художника. «Палестинский цикл» относится к духовной поэзии: художественный мир и ценностная иерархия выстроены с ориентиром на «авторитетное слово» Священного Писания, а Священный (Библейский) хронотоп организует сюжетно-композиционную и ценностно-смысловую целостность художественного мира произведений. Стихотворения несут отпечаток различных жанровых элементов как светской, так и церковной литературы (автобиография, исповедь, молитва, житие, ода, элегия, послание); их поэтику отличает переплетение пейзажных, портретных, этнографических деталей, библейских цитат и реминисценций, символики. Осмысление лирики Вяземского в предложенном аспекте вносит вклад в формирование новой ценностной и эстетической парадигмы русской литературы, связанной с темой «русская литература и христианство».
Бесплатно
"Пегий пес..." и "Черная лань...": гуманистическая проза ХХ в. и теоцентрическая книга XXI в
Статья научная
Название повести о. Александра (Торика) «Черная лань, бегущая по пене океанского прибоя» (2017) - синтаксическая калька названия повести Чингиза Айтматова «Пегий пес, бегущий краем моря» (1977). Пространство и время обоих произведений строится по модели «я-здесь-сейчас». Герои свободно пересекают границы между водой и сушей, землей и небом, мироздание целостно в многообразии. Время связано с ситуацией выбора и поступка. Главных героев отличает самоотверженность. Однако смысл заглавий различен. Пегий пес - название прибрежной скалы, она единична и неподвижна. Черная лань - это смуглая бегунья. Она воплощает красоту мира и представлена троекратно: незнакомая женщина, знаменитая спортсменка Памела Джелимо и девочка, перед которой открываются все пути. Общность людей у Айтматова - это род как ценность, сложившаяся в прошлом; современники утрачивают ее, если отказываются от исторической памяти. У о. Александра герои обретают близость по духу, когда оказывают любовь и поддержку. Их общность - это Христова Церковь, вечная и единая не земле и на Небе. Авторы теоцентричной прозы описывают мир изнутри, углубляясь в его устройство. Айтматов наблюдает мир героев извне и объединяет знаки культур нивхов и киргизов. Вследствие распада исходных культурных парадигм мир прозы Айтматова дисгармоничен. Устойчивы мотивы победы зла над добром («Плаха») и саморазрушения («Белый пароход»). В «Пегом псе...» история-прототип о спасении рыбаков превращена в историю самоубийства героев. В теоцентрической прозе смерти нет. В «Черной лани...» герой, перейдя границу земного, продолжает быть, встречает близких людей и Тех, к Кому обращался в молитвах. В произведениях, отражающих языческую картину мира, представители высших сил также участвуют в событиях, с ними взаимодействуют - в жизни и после смерти. Однако в мире, эклектично соединяющем элементы разных культур, человек по смерти перестает быть. Чингиз Айтматов лично был отдален от религиозного мира персонажей. Это делало мир произведения условным, индивидуально вымышленным. Связь между человеком и высшими силами в таком мире омрачена непониманием и отчуждением. С другой стороны, его книга, как и другие произведения русской гуманистической прозы 1960-х - 1980-х гг., во многом предварила теоцентрическую книгу. В ней создан образ пространства, в котором границы преодолимы, земля, море и небо образуют органичное единство. Установлена ценность настоящего времени, в котором герой делает выбор и совершает поступки. Созданы образы героев, которые, выбирая трудный путь, противостоят злу. В мире произведения взаимодействуют видимое и невидимое, и герои пересекают «береговую линию».
Бесплатно
"Песня о соколе" в романе Евгения Клюева "Между двух стульев": к типологии абсурдистских текстов
Статья научная
В статье рассматриваются особенности использования дискурс-анализа для характеристики абсурдистского текста, построенного на приеме цитирования, на примере вставного текста из романа Е. Клюева «Между двух стульев». Дискурс-анализ представляется наиболее адекватной методологией для анализа текстов абсурда, где поверхностная структура текста может быть выведена только из глубинных семантических репрезентаций. Однако в ситуации с литературой абсурда можно говорить не просто о восхождении от языковых структур к поверхностным: только собственно языковой уровень позволяет рассмотреть процесс семантизации, т.к. на всех других уровнях смыслообразование блокировано. В статье доказывается невозможность восстановления нарратива без обращения к языковому анализу. Абсурдистский характер «Песни о соколе» Е. Клюева подтверждается и композиционным расположением: в романе все главы, кратные трем, завершаются вставными текстами фольклорного характера, которые, по мнению автора романа, являют собой образцы абсурда. Это как бы ставит знак равенства между фольклорными произведениями и хрестоматийно известным текстом Максима Горького. В результате того, что Горький оказался вписан в данный смысловой ряд, исходный текст начинает восприниматься в новом свете, приобретая при этом известную долю абсурда. Текст Максима Горького в романе Е. Клюева «Между двух стульев» достраивается до образцового абсурда, и этот абсурдистский текст не вписывается ни в какую известную классификацию вторичных текстов. По технике письма это центон: в произвольном порядке сочленяются фрагменты разъятого на части исходного текста. Однако центон предполагает цитирование, как минимум, двух источников. Это и не текст-«цитант», в котором приводится один чужой текст, вступающий в диалог с авторским текстом. Авторы статьи приходят к выводу о недостаточности классификации абсурдистских и вторичных текстов, которая может быть расширена за счет введения такого типа текста, как абсурдистская пародия, построенная исключительно на приеме комбинаторной игры.
Бесплатно
"Пироскаф" Боратынского: жанровый и метрический контекст
Статья научная
Статья посвящена рассмотрению стихотворения Е.А. Боратынского «Пироскаф» в его метрическом и жанровом контексте. Анализ формальной и содержа-тельной структуры «Пироскафа» позволяет увидеть в нем значимые переклички с ода-ми Г.Р. Державина, балладой В.А. Жуковского «Суд Божий над епископом», а также произведениями П.А. Катенина, А.П. Беницкого и других поэтов конца XVIII - начала XIX вв. Сложное соотношение разнородных жанровых элементов «Пироскафа» позволяет уточнить представление о жанровой природе поздней лирики Е.А. Боратынского.
Бесплатно
"Племя жен мужепохожих": воительницы и андрогины в творчестве Любови Столицы. Статья вторая
Статья научная
Во второй статье цикла производится мотивно-сюжетный анализ произведений Любови Столицы о воительнице 1909 г. и 1914-1917 гг. Выявляются связанные с этой фигурой константные топосы, с одной стороны, и особенности, характерные для трактовки этого образа именно Л. Столицей, с другой. Показано, что фигура воительницы у этого автора весьма неоднозначна - и чем дальше, тем в большей степени. Если в ранних стихотворениях доминировал модус восхищения силой, свободой, удалью таких героинь (хотя само их существование было отнесено к мифологическому или легендарному прошлому), то постепенно авторская позиция становится амбивалентной. Воительницы предстают и как чистые девы, и как ужасные мстительницы, уподобленные Эриниям. Все связанные с ними жизненные (и сюжетные) возможности, в том числе противоположные - и поединок с возлюбленным врагом, и отказ от насилия, - приводят к одинаково трагической гибели воительницы, сама натура которой будто бы препятствует земному счастью и любви. Особую сложность демонстрирует «Песнь о Золотой Олоне», где достигается контрапункт полюсов (Брунгильда и София, мир языческий и мир христианский, матриархат и патриархат). Кроме того, демонстрируется, что в творчестве Столицы фигура воительницы может освещаться и в таком нехарактерном для этого образа модусе, как модус комический, как это происходит в сценической миниатюре «Зеркало девственниц».
Бесплатно
"Племя жен мужепохожих": воительницы и андрогины в творчестве Любови Столицы. Статья первая
Статья научная
В первой статье двухчастного цикла, посвященного исследованию образов воительницы и андрогина в творчестве полузабытой поэтессы Серебряного века Любови Столицы, ставится вопрос о воительнице как гендерно неоднозначной фигуре, апроприирующей традиционнейшую маскулинную роль патриархатной культуры, т.е. роль воина. Демонстрируется, что в творчестве Столицы воительница появляется многократно и в разных обличьях (амазонки, богиня Афина, русские богатырки, Жанна д’Арк, воительницы времен воображаемого «матриархата», амазоноподобные дивы в «Песни о Золотой Олоне», «девица-доброволец» Первой мировой). Доказывается, что наряду с «женской» андрогинной фигурой у Столицы присутствует и «мужская», причем константной сюжетной ситуацией является любовь ангелоподобного женственного юноши и «мужепохожей» женщины. Анализируются такие особенности творческого мира Любови Столицы, как гендерные перевертыши и понимание женской роли как роли сильного. Устанавливается, что образ воительницы возникает в произведениях Столицы в связи с тремя основными темами. Во-первых, это «женский вопрос» и рефлексия писательницы о месте и возможностях женщины, по ее мнению, явно недооцененных. Во-вторых, это тема женского творчества и женской авторской субъектности, т.е. автометарефлексивный контекст. В-третьих, это утопически-эсхатологическая проблематика: вслед за А. Блоком и А. Белым - двумя важнейшими для Столицы представителями русского символизма, писательница репрезентирует воительницу как одно из воплощений Мировой Души, Софии, спасающей мир, чей образ восходит к гностическому мифу.
Бесплатно
"Портрет" Н.В. Гоголя как этический код творчества для К. Кинчева
Статья научная
В статье рассматривается повесть Н.В. Гоголя «Портрет», которая трактуется как «этический код» творчества для К. Кинчева. Последовательно анализируются лингвосемантический и этический пласты данного произведения, в результате чего выявляются фундаментальные принципы любого творческого акта. В статье реконструируется семантика названия повести Н.В. Гоголя «Портрет», способствующая раскрытию этического портрета самого автора, в котором воплотились его религиозно-философские искания. Делается акцент на том, что для понимания истиной природы творчества важны оба варианта издания повести (1835 и 1842 гг.), которые, представляя собой полноценные произведения, отражают этическую динамику взглядов автора на сущность искусства. Если в «Портрете» 1835 г. в образе Черткова Н.В. Гоголь стремится воплотить сущность художника, моральное сознание которого не способно в полной мере противостоять преследующим его силам зла, то во второй редакции повести автор изменяет имя главного героя. В результате художник Чертков превращается в Чарткова, что является важным свидетельством трансформации «когнитивно-прагматический программы» писателя, за которой стоит изменение собственно этической позиции автора. Сравнивая гоголевские варианты «Портрета» и этапы творческого пути К. Кинчева (песни 1985-1994 гг. и 1995 - до настоящего времени) делается вывод об универсальных закономерностях, присущих творчеству, в основании которого лежат этические коллизии (свет / тьма, Бог / Дьявол, самообожествление / служение Истине), вне разрешения которых невозможно подлинное искусство.
Бесплатно
"Поэт, как таковой": образ константы Ильдефонса Галчинского в интерпретации Д. Самойлова
Статья научная
В статье демонстрируется, как поэт Давид Самойлов, опираясь на мемуарные источники польских авторов и собственные переводы, выстраивает образ польского поэта Константы Ильдефонса Галчинского как своего «польского двойника» - подлинного художника, поэта моцартианского типа. Трактуется он как свободный, бескорыстный художник, у которого отсутствует поза гения. Высшее его призвание - «быть свободным уличным артистом», способным одаривать всех музыкой, звучащей в нем. Ряд его характеристик прямо отсылает к образу Моцарта в маленькой трагедии А. Пушкина. Свою интерпретацию Самойлов подкрепляет, устанавливая также типологическое сходство между польским поэтом и А. Блоком. Исследовательской задачей видится описание значимых для Самойлова творческих ориентиров, обусловленных выстраиваемой им литературной позицией в конце 1950-х - 1960-е гг. Выполненные им переводы вошли в первую подборку стихов Галчинского, опубликованную в «Иностранной литературе» в 1956 г. и были включены в первое отдельное издание Галчинского «Варшавские голуби» 1962 г. Во второй половине 1960-х гг. интерес Самойлова к поэзии и личности польского поэта заметно возрастает. Во втором русском сборнике Галчинского «Стихи» (1967) Самойлов, наряду с новыми переводами, публикует новые редакции своих ранних переводов. Здесь он становится и автором вступительной статьи «Константы Ильдефонс Галчинский», а годом ранее пишет стихотворение «Соловьи Ильдефонса-Константы». В отборе и интерпретации фактов биографии и литературного пути Галчинского проявляется важное для самойловской концепции творчества второй половины 1960-х гг. положение о «сопереживании», которое из-за совпадения взглядов и чувствований творцов становится личным «переживанием». В целом эстетические принципы Галчинского воспринимаются Самойловым как образец социокультурного поведения, отвечающего его собственным представлениям о творчестве и истинном творце.
Бесплатно
"Прямое искажение слов цитируемого писателя.": о двух фельетонах С. Смирновой
Статья научная
Полемика между «Новым временем» и «Речью» в ноябре 1909 г. рассматривается в статье на материале публикаций Д. Мережковского, В. Розанова, С. Смирновой и К. Аггеева. Устанавливаются причины, по которым Смирнова вступила в полемику Мережковского и Розанова, анализируются характерные для «Нового времени» «сигналы» в ее фельетонах, по которым читатель из низового слоя культуры ощущал принадлежность к «своим». Газетная перекличка между Мережковским и Розановым осмыслена как один из эпизодов их многолетнего диалога. Обсуждение ими культуры, религии, пола, Ветхого Завета, святой плоти, восточных мистических учений не было тривиальным, зависело от собственного развития каждого из них, хотя нередко осложнялось личными столкновениями. Несмотря на несогласие с Мережковским, Розанов вел полемику уважительно, приводил убедительные аргументы, излагал их образно, сложно, иронично. Но когда в их диалог, наполненный взаимными отсылками и понятными обоим смыслами, включилась Смирнова, она вынужденно редуцировала и упрощала их для читателей «Нового времени». Смирнова хорошо понимала образ мыслей своего адресата и объясняла ему искания образованной публики просто и доступно. Уклоняясь от полемики по существу, Смирнова переходила на личности, использовала клише, позволявшие ей поддерживать образ врага, чертами которого были образование, симпатии к Западу, пренебрежение к православной церкви, критика властей, определенная национальность. Смирнова потакала темным инстинктам, разжигала ненависть к иноверцам и интеллигентам и вносила свой вклад в радикализацию взглядов читателей.
Бесплатно
"Роман одной жизни" В.С. Баевского - лиризм повествования в мемуарном романе
Статья научная
Мемуарный роман В.С. Баевского вобрал в себя ранее опубликованные автобиографические повести и очерки. При этом «Роман одной жизни» является единым мнемоническим повествованием, в центре которого - образ ученого. «Роман одной жизни» - автобиографическое повествование, объединяющим стержнем которого служит образ нарратора и его история. Автобиографический повествователь связывает все уровни мнемонического текста, т.к. объединяет в себе конкретного автора, рассказчика и героя. Повествование мемуарного романа реализует нарративную стратегию жизнеописания, а вероятностная картина мира складывается из описания реальных исторических событий и испытаний, которые преодолевает герой. В романе создается время памяти, где прошлое не только неразрывно связано с настоящим, но и продолжается в нем. Центром нарративной стратегии является нарратор. В мемуаристке в образе нарратора объединяются категории конкретного автора, «я» - повествуемого и «я» - повествующего. В «Романе одной жизни» история и образ нарратора формируются на основе личных документов: дневник автора и переписка с поэтами и учеными. Авторская установка на документальность истории свидетельствует также об объективизации повествования. Несмотря на автобиографизм, стилистически повествование строится на дистанцировании нарратора от конкретного автора. Одна из самых важных составляющих образа нарратора в «Романе одной жизни» - попытка ухода от эгоцентричного повествования, свойственного для автобиографии. Доминантной чертой нарратора становится лирическое начало, ощущение себя как поэта-лирика.
Бесплатно
"Сегодня ночью, не солгу...": Мандельштам и Чехов
Статья научная
Проблема «чеховских» подтекстов в лирике Мандельштама, на первый взгляд, представляется трудноразрешимой. Это связано, прежде всего, с тем, что общие контуры мандельштамовской рецепции творчества Чехова слабо очерчены и порождают противоположные точки зрения, колеблясь от идеи непризнания поэтом опыта Чехова-драматурга до осторожных попыток выявить более полно картину немногочисленных и противоречивых высказываний Мандельштама о Чехове. При этом вопрос о разнообразных формах творческого усвоения чеховской традиции в лирике поэта - прямых, опосредованных, имеющих схожий генезис и типологию или свидетельствующих об избирательном и целенаправленном освоении - пока серьезно не поставлен. Между тем можно предположить, что наряду с ярко проявленными классическими подтекстами, например, «пушкинским» и «гоголевским», в лирике Мандельштама присутствуют и «чеховские» ноты. Авторы статьи предпринимают попытку на примере анализа одного из самых «странных» стихотворений Мандельштама «Сегодня ночью, не солгу.» (1925) продемонстрировать некоторые точки пересечения двух столь разных художников. В стихотворении выявлены сюжетные и образно-мотивные параллели с эпизодом на постоялом дворе в повести Чехова «Степь». Авторы выдвигают гипотезу, что переклички могут быть вызваны единым генезисом сюжетных и мотивно-образных элементов, восходящих к архетипической и фольклорно-мифологической топике дома у дороги и колдовской избы. Однако пристальное сравнение показывает, что существуют и переклички конкретных художественных элементов в их системной связи. При этом те линии полигенетичного подтекста стихотворения, которые восходят к повести «Степь», помогают увидеть не слишком очевидные параллели двух текстов, выходящие за пределы эпизода на постоялом дворе в повести Чехова и за пределы изучаемого стихотворения Мандельштама. Сделана попытка увидеть черты сходства в самой художественной концепции русской жизни.
Бесплатно
"Селение Винчи" Д.С. Мережковского: трансформации текста от эгодокумента к художественной прозе
Статья научная
В статье впервые с привлечением документальных источников устанавливается реальная биографическая основа малоизвестного очерка Д.С. Мережковского «Селение Винчи», который не входил в прижизненные авторские сборники и собрания сочинений писателя и был создан во время его совместного путешествия с З.Н. Гиппиус и А.Л. Волынским «по следам Леонардо да Винчи» весной 1896 г. Документальная достоверность очерка Мережковского подтверждается на основе его сопоставления с мемуарными свидетельствами двух других участников путешествия по четырем аспектам (событийный ряд, упоминаемые лица, детали пейзажа/интерьера, описательные и оценочные характеристики). В процессе сопоставительного анализа внимание уделяется не только обнаруженным совпадениям между данными текстами, но и различиям. В исследовании также предпринят детальный текстологический анализ очерка Мережковского, в результате которого в полном объеме раскрылся его художественный потенциал как подготовительной работы для романа «Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)». Наибольшее сходство романа с очерком обнаруживается на стилистическом уровне: в построении, а также словесном оформлении интерьерных и пейзажных описаний. При этом комментируется имманентный характер выявленных трансформаций текста на пути от эгодокументального жанра к художественной прозе. В заключение делается вывод, что в случае Мережковского перенесение собственных мыслей и чувств на литературного героя происходило не механистически, а художественно осмысленно и эстетически продуктивно.
Бесплатно
"Среди роз...": фронтовой элизиум Булата Окуджавы
Статья научная
Актуальность темы статьи как в историко-литературном аспекте, так и общетеоретическом плане определяется постоянством запроса на осмысление судьбы традиционных поэтизмов, топосов, «вечных образов» (в том числе розы, элизиума, рая) в разновременных, меняющихся литературных контекстах. Перспективность флористической тематики засвидетельствована современным мировым литературоведением и междисциплинарными штудиями. Исследователи творчества Окуджавы, будучи представителями относительно молодого научного направления, решают разнообразные задачи, среди которых важное место занимает анализ лирических произведений и конкретных образов, репрезентирующих константы авторского художественного мира. Таковы многочисленные розы Окуджавы, принадлежащие к числу его заветных образов, символизирующие наследие «золотого века» в современности. Окуджава неизменно прибегал к формуле «стихи о розах», декларируя свою литературную независимость, отрицая советскую идеологему «поэт-гражданин». С другой стороны, классический поэтизм в лирике Окуджавы мог подвергаться парадоксальному переосмыслению, выполнять «остранняющую» функцию. Вниманием к этой стороне лирического мышления Окуджавы обусловлен выбор для рассмотрения стихотворения «Из фронтового дневника», где метафорическая роза играет ключевую смыслообразующую роль: «колючие ржавые розы» (взрывы на поле боя) предстают цветами смерти; сквозной мотив «цветения» превращает их в атрибут сумеречных полей элизиума. Опыт прохождения через смерть определяет экзистенциальную проблематику лирики Окуджавы. Текст анализируется в избранном ракурсе впервые.
Бесплатно
"Тихо льется тихий Дон...": донской контекст поэмы А.А. Ахматовой "Реквием"
Статья научная
Исследователи неоднократно задавались вопросом, почему в ленинградской поэме «Реквием», в колыбельной «Тихо льется тихий Дон…», появляется образ Дона. Ахматова, судя по мемуарам Э. Герштейн, объясняла это судьбой сына, Л.Н. Гумилева, его донскими экспедициями и любимым романом - «Тихим Доном» М. Шолохова. Однако комментаторы с недоверием отнеслись к свидетельству мемуариста и предложили свои версии. Они связали образ Дона в стихотворении либо с поэмой А. Пушкина «Кавказский пленник», либо с биографией О. Мандельштама и его воронежской ссылкой, либо с поэзией Н. Гумилева и А. Блока. Автор настоящей статьи предлагает поверить А. Ахматовой. Именно судьба сына - не только арест, но и факты его биографии, род его занятий - стала ближайшим контекстом стихотворения. На это указывает жанр - колыбельная. Среди фольклорных колыбельных есть песни, рассказывающие о мире матери, ее заботах и переживаниях. Их называют «лирикой материнства». Стихотворение А. Ахматовой воспроизводит эту «материнскую» линию колыбельных и обращено к испытывающему страдания сыну. Необычный образ колыбельной - «месяц в шапке набекрень» указывает на род занятий Л.Н. Гумилева. Всех знакомых с донской казачьей культурой он отсылает к конкретным историко-культурным реалиям. В казачьем фольклоре отмечено особое почитание месяца, что корреспондирует с «детской» темой колыбельной. Казаков отличает особая манера носить шапки - набекрень. Это зафиксировано в казачьих народных и авторских песнях. Интерес к казакам появился у Л.Н. Гумилева во время его донских экспедиций 1935 и 1936 гг. Руководителем экспедиций и учителем Л.Н. Гумилева был М.И. Артамонов, автор книги «История хазар». В ней впервые была намечена связь между хазарами и казаками. Эта тема была продолжена в книге Л.Н. Гумилева «Открытие хазарии», где казаки были названы потомками бродников, а те - потомками хазар. К казачьей теме Ахматова вернулась в 1946 г. в стихотворении «Со шпаной в канавке…». Это стихотворение может иметь отношение к «Тихому Дону» Шолохова - любимому произведению Л.Н. Гумилева. В нем говорится о разобщении, войне против своего народа, как и в романе Шолохова. Так сплелись в узел экспедиции Л.Н. Гумилева, его аресты, любимое произведение, М. Шолохов - и судьба матери и ее поэмы «Реквием». Даже одно глубоко личное стихотворение поэмы показывает, как лирика Ахматовой превращается в эпос, в рассказ о судьбах народа.
Бесплатно
"Хор", "строй" и сольное пение в лирике А.А. Фета второй половины 1850-х гг
Статья научная
В статье анализируются поэтические тексты А. Фета второй половины 1850-х гг., посвященные музыкальной теме. Объектом внимания являются стихотворения «Был чудный майский день в Москве…», в котором ключевым можно считать образ хора, «Anruf an die Geliebte (Бетховена)», где речь идет о сольном пении, а также некоторые другие тексты, опубликованные впервые или созданные в 1856-1857 гг. Сольное пение противопоставлено в лирике Фета рассматриваемого периода звучанию «хора» и отчетливо ассоциируется с воспоминаниями о трагических событиях. Стихотворение, где идет речь о сольном пении, и стихотворение, где поют хором, обращены, на первый взгляд, к разным адресатам. «Был чудный майский день в Москве…» относится к комплексу текстов, написанных во время романа с будущей женой поэта - М.П. Боткиной, по-видимому, незадолго до венчания. В это время у Фета, появляется потребность в языке для описания новых отношений лирического субъекта с новой героиней. В статье показано, что для этого Фет обращается к лирике Жуковского и образу хорового пения. Стихотворение «Anruf an die Geliebte (Бетховена)» написано в более традиционной для Фета манере, в нем изображается сольное пение и вводится цитатно-реминисцентный пласт, восходящий к словесной части вокального цикла Бетховена «An die ferne Geliebte». Исследование глубинной семантики обоих стихотворений приводит к заключению, что лирические сюжеты обоих текстов пересекаются, в них отражается образность, связанная с «новой любовью» Фета, Марией Боткиной, и воспоминания поэта о погибшей возлюбленной - Марии Лазич. Текстом-посредником, который объединяет оба произведения, является вокальный цикл Бетховена на слова поэта-дилетанта А. Ейтелеса.
Бесплатно
"Царственный паяц": маски "короля" и "шута" в поэзии И. Северянина, статья вторая
Статья научная
Целью статьи является анализ двух взаимосвязанных масок (макрообразов) лирического героя поэзии Северянина, «короля» и «шута». Выявляются их ге-нетические связи с творчеством В. Брюсова, Ф. Сологуба, А. Блока, А. Белого, также обращавшихся к схожим образам «царя», «властелина», «Арлекина», «паяца» и т.д. С одной стороны, эта тенденция связана с художественным отражением учения Ф. Ницше о «сверхчеловеке», а другой стороны, - с концепцией жизнетворчества, по-рождающей литературную и бытовую маскарадность. Отметим, что пара «король-шут» берет свое начало, как доказал М.М. Бахтин, в карнавальной культуре средневековой Европы и через итальянскую комедию del arte добирается и до России. Антитеза «король-шут», кодирующая в поэзии символистов глубинную дихотомию верха и низа, возвышенного и профанного, в творчестве поэта-постсимволиста и сохраняет прежние коннотации, и, одновременно, усиливает свою амбивалентность, констатирует относи-тельность всех ценностных иерархий. Появляется ироническая дистанция по отношению к предшествующей культурной традиции. На примере работы Северянина с макрообразами «короля» и «шута» проясняется механизм пародийной трансформации символистского наследия в поэзии постсимволизма с опорой на сравнительный и стилистический анализ текстов. Поэтика предшествующей поэтической системы (устойчивые образы-маски) осмысляется как объект эстетической игры, которая ведется с позиции присвоения-отталкивания.
Бесплатно
"Царственный паяц": маски "короля" и "шута" в поэзии И. Северянина. Статья первая
Статья научная
Целью статьи является анализ двух взаимосвязанных масок героя поэзии Северянина: «короля» и «шута». В процессе исследования выявляются их амбивалентность и генетическая связь с творчеством В. Брюсова, Ф. Сологуба, А. Блока, А. Белого. На примере работы поэта-эгофутуриста с макрообразами «короля» и «шута» проясняется механизм пародийной трансформации символистского наследия в поэзии постсимволизма, маркерами которого выступают такие приемы как утрирование, гиперболизация, доведение до абсурда, стилистическое смешение и др. Основным методом исследования является сравнительно-стилистический анализ текстов, в результате которого отмечены те сдвиги, которые претерпевает символистская традиция в поэтическом языке последующей эпохи.
Бесплатно
"Энциклопедия" первой обороны: "Севастопольская страда" С.Н. Сергеева-Ценского
Статья научная
В статье рассматривается роман-эпопея С.Н. Сергеева-Ценского «Севастопольская страда» как иллюстрация державно-имперского дискурса в советской литературе. Отказ от идеи «мировой революции» и провозглашение перспективы построения «социализма в отдельно взятой стране» потребовали от большевиков обращения к образцам отечественного патриотизма в середине 1930-х гг. Помимо прочего, Севастополь, идентичность которого определялась военно-стратегическим положением, оказался в фокусе внимания партийно-государственной элиты. Главная мысль романа - оборона Севастополя есть исключительно дело и подвиг русского народа. Почти полное уничтожение флота и угроза захвата города пробуждают в закрепощенном русском солдате национальное сознание, которое позволяло в течение веков отбивать все иноземные нашествия. Основные итоги исследования позволяют утверждать, что репрезентация образа Севастополя как города-крепости и «русской Трои» отвечала задачам мобилизации советского социума накануне Второй мировой войны. Переиздания и популярность романа Сергеева-Ценского среди различных групп советских читателей объяснялись следующими факторами. Во-первых, исторической политикой государства, искавшего факторы воспитания патриотизма накануне потенциальных боевых действий. Во-вторых, «политикой памяти», формируемой «снизу». Выдвижение солдата в качестве «первой фигуры» войны, восхваление русского народа и его лучших качеств, проявленных на фоне внешней агрессии, находили отголоски в массовом сознании читателей. В-третьих, обращением к традициям дореволюционной классической литературы. Благодаря «изобретению традиций» устанавливались связи с прошлым, а также интерпретировались события настоящего с опорой на старые модели. Продолжая традицию «Севастопольских рассказов» Л.Н. Толстого, Сергеев-Ценский показывает, что народ, поднявшийся на справедливую войну, непобедим, что Крымскую войну проиграл прогнивший феодально-крепостнический строй, что осада Севастополя закончилась огромными людскими и материальными потерями союзников, которые заняли всего лишь южную часть города.
Бесплатно
